– Сколько ты на самом деле заплатил «M-19», Пабло?
– Я отдал Ивану Марино миллион наличными, пообещав еще миллион оружием и дальнейшую экономическую поддержку. Благодаря полосе в «Наполес» мы смогли доставить взрывчатку, но оружие и боеприпасы не прибыли вовремя, и это оказалось трагедией. Пришлось начать захват раньше, потому что в этот день в суде начинали изучать дела по экстрадиции, и доказательства против нас были неопровержимыми. Члены «M-19» просто хотели огласить воззвание и потребовать объяснений от президента, но все пошло наперекосяк. Военные начали обстреливать Дворец и убили судей, чтобы не осталось свидетелей того, что происходило внутри. Об этом рассказали Гонсало, а он уже рассказал мне. Тебе я могу признаться, что этот миллион долларов – мое лучшее вложение в жизни. Но, как бы близко ни была военная разведка и как бы я ни ненавидел левых, мы с El Mexicano не стали бы платить армии за убийство шести командующих «M-19»! Это самое низкое и подлое, что я слышал в своей жизни! Фаяд и Оспина были не только моими друзьями, но и нашим связующим звеном с Норьегой, «сандинистами» и Кубой. Мне нет смысла тебе лгать, Вирхиния, потому что ты меня хорошо знаешь, и тебе известно, что так и было. Теперь можно признаться: той ночью я хотел представить тебя главнокомандующим «M-19», потому что знал: они потребуют у правительства предоставить им эфиры на радио, и подумал, что ты могла бы на них работать.
Интересуюсь: кто еще знал о его встрече с Оспиной и Фаядом. Пабло отвечает: только самые надежные люди.
– Сколько из них знало о моем приезде в середине августа 1985 года?
Он, кажется, удивляется, и отвечает: как всегда, только двое, те, что увезли и привезли меня в гостиницу. Я заявляю: среди его людей – предатель. Вероятно, кто-то сболтнул одной из подруг о нашей встрече, а та позвонила в органы безопасности, чтобы обвинить меня, стереть с лица земли и вынудить уехать из страны. Теперь некто с ужасно извращенным умом хочет заставить меня поверить, что Эскобар и El Mexicano заплатили армии за убийство судей и партизан, дабы не платить «M-19», если бы захват прошел успешно. Пабло отмечает: если это так, армия и службы безопасности «доили» бы его всю оставшуюся жизнь, вышло бы куда дороже, чем заплатить «M-19».
– Пабло, мне не интересно знать, кто говорил о нашей встрече с Оспиной. Ты должен присмотрется к собственным людям и девушкам, которых постоянно покупаешь. У тебя есть армия, которая встанет на твою защиту, в то время, как я сдаюсь на милость твоих врагов. Я одна из знаменитейших женщин этой страны, когда меня разорвут на части или заставят исчезнуть, детали нашей связи выйдут на свет. Они обвинят тебя в моей смерти, и все твои принцесски, модели и проститутки разбегутся.
Я бросаю ему золотой браслетик и говорю, что он слишком большой для его дочери Мануэлы.
– Он же на ребенка! Ты совсем свихнулся со своей марихуаной, ты – не просто жертва своего собственного изобретения, но и скоро станешь настоящим извращенцем! Что ты стремишься найти во всех этих девственницах? Особенный идеал женщины, бесконечные копии той, что однажды, в тринадцать лет, была девушкой твоей мечты, той в которую ты влюбился?
– Не позволю никому так говорить со мной! Что ты, черт возьми, о себе возомнила? – кричит Эскобар, вставая и бросаясь на меня, как дикий зверь. И пока он, потеряв самообладание, трясет меня, как тряпичную куклу, я вскрикиваю:
– Думаю, я твоя единственная лучшая подруга, Пабло! Единственная женщина, которая никогда ничего от тебя не требовала, не просила, чтобы ты меня содержал, мне даже не приходило в голову требовать, чтобы ты оставил жену! Я не хотела от тебя детей! Я единственная представительная женщина, которая любила тебя и будет любить, пока ты жив. Которая потеряла все, что заработала в жизни, из-за любви к тебе, единственная, которую седьмой самый богатый человек мира оставил с пустыми руками, без возможности зарабатывать на жизнь! Тебе не стыдно? И когда я подумала, что наши отношения – уже в прошлом, и я могу быть счастлива с хорошим человеком, мне присылают вот такой подарок от профессионального маньяка! Я принесла эти фото, чтобы показать, что сделали с невинными женщинами по твоей вине. Хотела поговорить о том, что никто больше не осмеливается обсуждать. Я единственный человек, который не боится тебя, единственная в твоей жизни, кто справедлив! Знаешь, пытки ужасают, Пабло. Убей меня раз и навсегда до того, как я попаду в руки извращенцев! Сделай это сам, ты же «удавил» двести человек и являешься экспертом мирового масштаба по техникам удушения! Но на этот раз сделай это быстро, прошу тебя!
– Нет-нет-нет! Не проси меня, это кошмар. Ты же ангел, а я убиваю только бандитов, еще чего не хватало услышать! – говорит он, стараясь успокоить меня и заставить замолчать. Пабло обнимает меня, пока я, не останавливаясь, бью его кулаками. Уже усталая и побежденная, всхлипываю у него на плече. Он целует меня в волосы и спрашивает: люблю ли я его еще хоть немножко. Отвечаю: думала, что давно перестала, но буду любить до смерти, так как он один хорошо обращался со мной… и с нищими. В продолжительной тишине слышится только мой плач. Потом, пока я успокаиваюсь в его объятиях, как будто разговаривая сам с собой, Пабло произносит с огромной нежностью:
– Возможно, даже лучше, что ты какое-то время поживешь на островах, любовь моя… Я чувствую себя спокойнее, чем если бы ты была одна в Боготе… бог знает, что делает… Но тебе скоро это наскучит, поскольку тебе нужен большой размах… и настоящий мужчина… Ты – слишком женщина для такого ребенка, как он… Ты… – Джейн с Тарзаном из «Аквариума»! Кто бы мог подумать!
Замечаю, что после Тарзана из зоопарка в моей жизни нет ничего невозможного. Мы примирительно смеемся, Пабло садится рядом, осушая мои слезы. Подумав немного, он внезапно заявляет:
– Предлагаю сделку: поскольку сейчас у тебя столько свободного времени, почему бы тебе не вписать в сценарий фильма всю правду о событиях во Дворце правосудия? Если итальянцы не заплатят сто тысяч долларов, я дам их тебе в качестве аванса.
Отвечаю, что итальянский журналист уже подтвердил: продюсеры не заплатят такую сумму, и добавляю:
– Кроме того, мне пришлось бы уехать из страны и попрощаться с Рафаэлем. В любом случае, ты должен понять: на данный момент я не могу написать версию в защиту произошедшего…. или описать твои экзистенциальные мотивы, Пабло.
Он обиженно смотрит на меня и с глубокой грустью в голосе спрашивает: смотрю ли я на него теперь, как на простого преступника, обыкновенного бандита с кучей денег.
– Если тот, кого я больше всего на свете любила, был просто бандитом, пусть и «успешным», кем бы тогда была я? Знаю, события во Дворце вышли у Белисарио и «M-19» из-под контроля, однако также ясно: эта резня поможет «потопить» экстрадицию. Но не надейся на поздравления, Пабло. Последствия твоих сделок и поступков пугают меня. Могу только сказать: сейчас, когда ты поставил страну на колени, не имеет смысла продолжать убивать людей. Не хвастайся этой победой ни перед кем и всю оставшуюся жизнь отрицай какую-либо причастность к захвату. Посмотрим, сможешь ли ты тогда наконец отдохнуть от окружающего тебя ада, позволив остальным жить в мире. Я сохраню секрет, но все это останется на твоей совести. Рано или поздно каждый из этих «мясников» будет держать ответ перед Господом. Ирландцы говорят, что история доказала – проклятие за «грехи отцов…» всегда исполняется. Долг переходит на следующие поколения.
Возможно, чтобы не думать о своих детях, Пабло меняет тему и решает поведать мне о боли, которую он почувствовал, потеряв Ивана Марино Оспину. Рассказав, что армия убила его в Кали, в доме, принадлежащем Хильберто Родригесу. Заключенный под стражу глава картеля Кали оплакал его смерть.
– Твой друг и союзник по захвату погиб в доме Хильберто?
Когда я узнаю, что основатель «MAS» и боссы обоих картелей скорбят по командиру партизанской группы, думаю, единственное, чего мне не хватает в Колумбии – увидеть обнявшихся Хулио Марио Санто Доминго и Карлоса Ардилу Лулле, оплакивающих Тирофихо, погибшего после бутылки «рефахо»! (Смесь 50 % пива «Bavaria» и 50 % газировки «Postobón»).
Пабло спрашивает, почему со мной расторгли даже контракты на рекламу. Я объясняю: согласно Фабио Кастильо, журналисту журнала «El Espectador», «Пабло Эскобар подарил мне фабрику колготок «Di Lido» и телестудию, чтобы я могла, не выходя из дома, записывать свои программы». Семья Каплан почувствовала себя оскорбленной и расторгла контракты, аргументируя это тем, что знаменитость из СМИ выходила им очень дорого. Они заменили меня моделью, товары перестали покупать, и марка обанкротилась. Я добавляю: практически все журналисты в стране знают: в моей квартире не поместилась бы телестудия, но никто из них не выступил в защиту правды. И, хотя все мои коллеги в курсе, что меня никогда не били, и у меня идеальная кожа, женщины, годами плетущие интриги в надежде убрать меня с телевидения, прежде всего кузина Сантофимио и ее дочь, невестка экс-президента Альфонсо Лопеса, твердят всем, кто к ним прислушивается, что, после того как я с помощью кучи пластических операций восстановила жутко изуродованное лицо, я ушла из СМИ, чтобы стать содержанкой Пабло Эскобара.
– Они похожи на сводных сестер «Золушки»… El Espectador и Фабио Кастильо подло инициировали твой уход с работы. Мне уже рассказали, что медийные воротилы сговорились сделать с тобой то, на что бы не осмелились, когда мы были вместе. Полковник полиции, который сдал управлению по борьбе с наркотиками лаборатории в Яри, – тот же человек, что передал этому несчастному журналисту кучу информации для книги, полной лжи. Но я ими займусь, любимая, «сядь на пороге дома, чтобы увидеть, как несут труп твоего врага». Твои враги – прежде всего мои.
Я встаю со стула и сажусь на кровать в ногах у Пабло, вспоминая китайские пословицы: «Удар, который не ломает тебе спину, выпрямляет ее» и «То, что происходит сейчас – самое лучшее». Добавляю: если он покончит с экстрадицией, то должен пообещать распланировать полвека своей будущей жизни и перестать так остро реагировать на новости в СМИ. Я настаиваю: мы оба не судьи, не палачи и не боги. Привожу сотню аргументов и уверяю: вдали от этих развращенных людей я сейчас так несказанно счастлива, что не скучаю ни по славе, ни по общественной жизни, ни по карьере телеведущей.