– Хорошо, я приеду. Но если дело того не стоит, я никогда в жизни больше не скажу тебе ни слова и прекращу писать твою биографию. Пусть ненасытные журналисты напишут свою историю, заявляя, что ты настоящий психопат, да еще и с жирафами.
– Так их, любовь моя! Напиши, что ты, лучше чем кто-либо, знаешь, что я – безжалостный психопат, чтобы они уважали меня и еще больше боялись!
Врачи сообщают, что не могут меня оперировать, а мое состояние не настолько тяжелое. Думаю, уже бесполезно продолжать носить линзы. Жду не дождусь, когда снова обниму Рафу, который ежедневно звонит, чтобы сказать, как он по мне соскучился. По дороге в Картахену я на несколько часов задержалась в Медельине, исполняя данное Пабло обещание. Он послал надежного человека, который детально спланировал нашу встречу. Когда я уже в квартире, Эскобар звонит, предупреждая, что задерживается, и просит подождать пару часов. Когда два часа плавно переходят в четыре, я понимаю: он вынуждает меня остаться в Медельине на ночь. Приехав, Пабло извиняется, объясняя: каждый раз при встрече со мной он должен полностью убедиться, что все в порядке. Оказывается, в связи с анонимными материалами ему пришлось снова прослушивать мой публичный телефон, но он мог рассказать мне об этом только лично. Эскобар оправдывается, уверяя: в случае похищения идентификация угрожающих голосов позволит вычислить, где меня держат, и спасти. Я, в свою очередь, осведомляюсь, до каких пор Пабло Эскобар будет продолжать следить за мной. Надеюсь, дело, которое он хочет мне предложить, – на самом деле что-то стоящее, и я смогу привести в порядок свою новую жизнь, в один прекрасный день сообщив, что я обручена с Рафой и мы не можем больше видеться.
Пабло предлагает мне «травку» – он хочет выкурить несколько «косяков». Я удивлена, ведь он никогда не курил передо мой. Отвечаю: с удовольствием бы попробовала, если бы марихуана производила на меня какой-нибудь необычный эффект, но от нее меня клонит в сон, и я глубоко засыпаю до следующего дня. Эскобар интересуется, откуда я это знаю, а я вспоминаю своего аргентинского мужа, который часто курил. Я пробовала пару раз, но меня не зацепило.
– Тот старый чувак? Какой сюрприз!
Рассказываю, что «Клан Стивель», может быть, самая выдающаяся и блестящая группа аргентинских актеров, в семидесятые годы проводила коллективный психоанализ, принимая ЛСД[222] под надзором психиатра, еще более сумасшедшего, чем все они, вместе взятые. Это единственный наркотик, который мне хотелось бы попробовать, чтобы открыть «двери восприятия», которое описывает Олдос Хаксли[223] в своей одноименной работе.
Не перестаю восхищаться британским философом, учеником Кришнамурти[224], и его исследованиями мескалина[225], добавляя: на смертном одре Хаксли попросил жену сделать ему инъекцию ЛСД, чтобы перешагнуть порог в другой мир, который ему удалось неоднократно смутно разглядеть, с полным отсутствием боли и абсолютной ясностью. Туда, где время, пространство и материя исчезают. Спрашиваю у Пабло, смог бы он достать мне лизергиновую кислоту[226], хочу как-нибудь попробовать и сохранить немножко до дня моей смерти.
– Неужели ты предлагаешь мне начать импортировать галлюциногены? Какое неслыханное предложение, моя незапятнанная душа! Я поражен!
С того дня Пабло всегда будет так меня называть, когда захочет подразнить или подшутить над той, которую окрестил «моя четырехкратная совесть по части наркотиков». А все это из-за моей врожденной ненависти к кокаину, крэку и героину; глубокого презрения в отношении его любимой конопли; интересу к ритуалам с мескалином и отваром «аяуаски»[227]. Кроме того, меня всегда тайно восхищала идея, которая заключается в следующем: по пути в царство Аида по мифологической реке Стикс определенное вещество может помочь заменить боль и страх неким абсолютным осмыслением, превосходящим весь разумный опыт, описанный Хаксли. Появляется ощущение, что ты плывешь в легком и прозрачном эфире, выходя за пределы удовольствий и самых изысканных наслаждений.
Эскобар интересуется, много ли на островах принимают наркотиков. Я отвечаю: все, кроме Рафы, курят и пихают в себя что попало. Он хочет знать, люблю ли я Виейру, как раньше любила его. Чтобы не отвечать то, что он хочет услышать, я поясняю: любовь бывает разной, так же, как существуют разные виды ума. В доказательство этому – что-то такое изысканное, как улитки, было создано и выстроено элементарными существами на основе золотого сечения[228] 1:618033, которое также было задействовано в великих работах эпохи Возрождения. Потом шаблон повторялся в самых успешных произведениях архитектуры, неординарных и впечатляющих образах природы, включая многие человеческие лица. Добавляю: меня всегда завораживала гипотеза, что такие разнообразные умы, как, например, у бога, гениев и моллюсков, смогли, рационально или инстинктивно, применить одинаковую пропорцию прямоугольных структур, чтобы в итоге получить идеальные геометрические формы.
Пабло слушает меня молча, лежа на кровати, погрузившись в какую-то идиллическую умиротворенность. Здесь он когда-то связал меня, лаская револьвером. Я хладнокровно созерцаю «наркокороля» под эффектом галлюциногена, разработанного кем-то другим. Эскобар внезапно встает и подходит ко мне, как в замедленной съемке. Берет мое лицо в свои руки, нежно, словно намеревается поцеловать, но не хочет пугать, тщательно изучает его, отмечая, что, возможно, пропорции золотого сечения вселяют в него это очарование, которое он всегда чувствовал, смотря на меня. Мне неловко, я отвечаю, что этого мне никогда не приходило в голову и, пытаясь освободиться, спрашиваю, о чем он хотел мне рассказать. Пабло гладит меня по щеке, заявляя, что хочет знать, рассказывала ли я другим богачам об ирландских проклятиях и геометрии. Удивленно я говорю: нет, от них я только набиралась опыта. Очень пристально глядя на меня, при этом не отпуская, он спрашивает, чувствую ли я какую-нибудь привязанность к этим магнатам. Поскольку мы говорили о больших экономических группах, а не об остальных мужчинах, я отвечаю: нет, настаивая на том, чтобы он уже сказал наконец, зачем заставил меня приехать в Медельин. Пабло спрашивает, хочу ли я поживиться и «срубить» много денег с жадных стариков. Когда я смеюсь, замечая, что одна только мысль об этом доводит до оргазма, он триумфально восклицает: именно об этом он хотел со мной поговорить:
– Я собираюсь похитить самых богатых мужчин в стране, и мне понадобится твоя помощь. Предлагаю двадцать процентов… двадцать процентов от сотен миллионов долларов, родная…
Значит, Армандо де Армас не лгал!
Пабло попал ко мне в руки еще совсем ребенком. Поскольку в том же возрасте я уже была состоявшейся женщиной, то привыкла заботиться о нем. Он до сих пор не знает этих мужчин так хорошо, как знаю их я. Произношу с недоверием:
– И зачем тебе похищать бедных парней с двумя, тремя или пятистами миллионами долларов, если у тебя три миллиарда и даже больше? Ты богаче, чем все они, вместе взятые. Если станешь похитителем, твои враги скажут, что ты не только сошел с ума, но еще и бедняк, и съедят тебя заживо! То, что ты курил – не «Samarian Gold», а «Hawaiian Platinum», Пабло. Ради всего святого, насколько богаче ты еще хочешь стать?!
– Я выкурил всего лишь три «косяка», а если продолжишь разговаривать со мной в таком тоне, больше не буду предлагать тебе участвовать в прибыльном бизнесе. Видишь ли, мне нужны наличные, потому что законы против отмывания активов превратили нашу жизнь в ад. Почти вся прибыль остается за границей. Деньги уже не провезешь в бытовых приборах, как раньше. Ботеро тоже не справляется, корпорация «De Beers» не может добывать за неделю больше бриллиантов, а «Феррари» уже не помещаются в гаражах. Экстрадиция точно рано или поздно наступит, но пока гринго заведут на нас дела в США, за наши головы (особенно за мою) уже назначат цену. А значит, для грядущей войны мне понадобятся миллионы долларов, здесь, в Колумбии, а не миллиарды за границей. Нет ничего дороже войны. Мои друзья из «M-19» научили меня всему, что нужно знать о похищениях, а ты у меня эксперт в области крупных магнатов и одна из немногих, кому я полностью доверяю. Мне всегда казалось, что ты очень одаренная и в моем мире добилась бы невероятных успехов, если бы не была такой совестливой. Хочешь услышать план или предпочитаешь притворяться святошей?
Пабло, кажется, не понимает, теперь он тоже один из магнатов из прошлого. Ослепительно улыбаясь, я спрашиваю, что он задумал. Попавшись в ловушку, Пабло воодушевляется:
– Моя первая цель – двое предпринимателей. Санто Доминго в несколько раз богаче Ардилы Луллы. Я бы похитил его в Нью-Йорке, где он разгуливает без телохранителей, или в одной из поездок. Видели, как ты с ним и твоим английским другом сходила с самолета… где-то год назад, помнишь? У Карлоса Ардилы есть преимущество: он не сможет убежать, потому что прикован к инвалидному креслу. Луис Карлос Сармьенто звонит тебе и назначает встречу… Прости меня за то, что прослушиваю твои разговоры, родная… Что касается еврея с маслом и мылом, близкого друга Белисарио и твоего соседа, Карлоса Хайме, чтобы установить за ним слежку, мне нужно, с твоего позволения, воспользоваться квартирой, пока ты в Картахене.
По мере того, как он раскрывает все детали похищения четырех богатейших мужчин Колумбии, я вижу, что у Пабло для меня идеально продуманный план. Объясняю: у Санто Доминго, Сармьенто Ангулы, Ардилы и Гута есть частные армии в сто или сто пятьдесят человек, такие же смелые, как его, натренированные в Соединенных Штатах и Израиле. Их задача – любой ценой не допустить похищения партизанами членов их семей и шантажа, не отдав при этом ни цента.