Сильный человек не перестает быть мужчиной, даже проронив одну скупую слезу из-за потери сына, отца, близкого друга. Или из-за невыносимой женщины. Где-то в четырех стенах некто так похожий на Эскобара, но диаметрально противоположный всем своим подчиненным, что стоят снаружи, не может скрыть своей боли. Теперь он знает: единственное существо в мире, за которое он отдал бы жизнь и бросил все, – та женщина, с которой ему быть не суждено. Густаво Гавирия просит рассказать ему все как есть, как бы тяжело это ни было. Благодарю за доверие, оказанное человеком, казавшимся мне сделанным из стали, льда и свинца. Признаюсь: едва я только упомянула его имя и родство с Пабло Эскобаром, Анна Болена Меса убежала, перед этим возмущенно ответив:
– Вирхиния, ты была легендой этой страны, а этот наркоторговец покончил с твоей карьерой, запятнав доброе имя. Я всего лишь актриса, честно зарабатывающая себе на жизнь. Передайте Гавирии: ни за какое золото мира я бы не согласилась пройти через то, что сделали с тобой эти злодеи и продолжает делать пресса. Такие женщины, как я, их презирают. Лучше выберу смерть, чем позволю хоть одному накоторговцу приблизиться ко мне!
Густаво просит повторить каждое слово, сказанное этой недоступной женщиной, в которую он безумно влюблен. Он никак не может понять, почему эта красивая девушка с огромными, ясными глазами так его презирает. Тогда я напоминаю, что́ обо мне пишут газеты и о чем вопят радиостанции: истории о любовниках-наркоторговцах, беспощадно избивающих меня в попытке отнять яхты и особняки; женщины, приказывающие изрезать меня ножами, чтобы забрать машины и драгоценности; власти, обыскивающие меня, чтобы изъять наркотики и оружие; врачи, лечащие от сифилиса и СПИДа. Добавляю: чтобы воспрепятствовать моему возвращению на экран и к микрофону, представители СМИ, кажется, пытаются всеми средствами – ударами, ножами и пинками – лишить меня оставшегося достоинства, таланта, элегантности и красоты. Мне отказано в каких-либо правах на личную жизнь, работу или честь.
Уже не сдерживаясь, без остановки, зная, что рано или поздно Густаво поделится информацией с лучшим другом, я начинаю рассказывать ему обо всем, в чем никогда бы не призналась Пабло. Не только о цене, которую заплатила, поддержав националистическую позицию против экстрадиции его неблагодарного «профсоюза», но и о многом другом. Поражаясь, как бедный дьявол может спать с женщиной, которая действительно его любит, когда в глубине души все мультимиллионеры до единого знают, что не достойны быть любимыми, и всю жизнь обречены платить красавицам за иллюзию любви. Я цитирую Библию: «Не бросайте жемчуга вашего перед свиньями»[247]. Мужчины, как Пабло, достойны любви дорогих проституток, которые так ему нравятся. Подвожу итог, заявляя: моя ошибка в том, что сразу не назначила себе цену, когда Эскобар предлагал все, что угодно, а я ответила, что не нуждаюсь ни в чем. Ведь представительные и воспитанные женщины, подобные принцессам, любят своего единственного человека не за то, что он богат или беден, и даже не за подарки. Они просто хотят сделать его счастливым и защитить от любых угроз.
Густаво выслушал меня молча, смотря в окно. С грустью в голосе он признал, что я, безусловно, достойна роли жены выдающегося человека, а не любовницы бандита. Он говорит: все они тоже женаты на любящих и заботливых женщинах, которым не важно, богатые они или бедные.
А я отвечаю: эти женщины выносят публичные оскорбления только потому, что их усыпают бриллиантами и мехами, в противном случае они бы давно ушли. Описываю украшение в четверть миллиона долларов, которое Пабло заказал не для девушки с золотым медальоном на груди, и прошу Густаво помочь мне убедить кузена дать мне всего лишь сто тысяч долларов. А пока я продам квартиру, чтобы наконец оставить позади враждебную страну, ставшую персонажем скверных анекдотов. Устроюсь на работу в Европе, о чем я всегда мечтала. Ну а устное и письменное владение шестью языками и базовое знание северных языков, похожих на немецкий, уж точно мне пригодится.
Гавирия объясняет, что им понадобится очень много наличных ввиду грядущей войны, и предупреждает: я должна быть готова, что его компаньон откажет в сумме, которую бы отдал не задумаваясь еще пару лет назад, если бы я попросила. Густаво предполагает: Пабло, скорее всего, плохо воспримет то, что его лучшая подруга уезжает насовсем. Ему необходимо знать, что я в любом случае буду рядом, ведь он не может поговорить по душам ни с кем другим, даже с семьей.
Густаво совсем маленького роста. Он то и дело убирает прядь спадающих волос со лба. Как и его кузен, он тоже часто отводит взгляд. Последовала короткая пауза и глубокий вздох. Густаво направляется к сейфу, достает подносы с бриллиантами, размещая их на кофейном столике, напротив дивана, где мы беседуем. Открывая футляры с сотнями камней, размер которых колеблется от одного до двух карат, он говорит, что хочет подарить мне один на память, потому что благодарен за все, что я для них сделала.
Взволнованно поблагодарив его, я отказалась. Но потом, взглянув на сияние тысячемиллионной части огромного богатства, я передумала. Взяв «Клинекс», чтобы высушить слезы, я заявляю, что хочу самый большой из всех. Я не столько заслужила его, сколько просто настало время, чтобы хоть один магнат подарил мне драгоценность! Густаво радостно смеется, отмечая, что польщен быть первым. Он настаивает на том, чтобы я выбрала самый чистый камень, меньше одного карата. Я заявляю: «Лучше оставим чистоту Святой Марии Горетти. Угольки видно только под лупой, а я хочу самый крупный, но у которого меньше дефектов».
Наконец выбираю один, необычной овальной формы – большинство бриллиантов имеют круглую или квадратную огранку, и сижу с ним в одной руке и салфеткой в другой. Дверь внезапно открывается:
– Но… что ты тут делаешь?! Думал, ты уже давно ушла! Что здесь происходит? Брачная клятва звезды? Неужели она у нас выходит замуж за… дона Хильберто?
Густаво смотрит на меня удивленно, раскрыв рот, а я не могу ничего с собой поделать и начинаю смеяться. Говорю, что на его партнера нужно надеть смирительную рубашку. Пабло в бешенстве кричит:
– Ей не нужны бриллианты! Она другая! Бриллианты ее не интересуют!
– Как это «другая»? У нее что, усы, как у тебя? – отвечает Густаво. – Я до сих пор не знаю ни одной женщины, которая бы ненавидела бриллианты! Тебе они так противны, Вирхиния?
– Я обожаю их и в течение пяти лет обманывала твоего кузена, присутствующего здесь, чтобы он не подумал, что я любила его за его грязные деньги! Но ему, видимо, кажется, что я годами изменяла ему с заключенным. Как Елена из Трои, я вынуждена была приехать, чтобы остановить войну до того, как они поубивают друг друга и женская половина погрузится в скорбь!
– Понимаешь, что она – за Кали, брат? – яростно кричит Пабло, обращаясь к Густаво, пока я очарованно созерцаю свой первый большой бриллиант, готовая защищать его ценой своей жизни. – Так вот, бриллианты – для королев, которые на нашей стороне!
– Не говори глупостей, брат, если бы Вирхиния была на стороне Кали, она не приехала бы сюда! – говорит ему Густаво с упреком. – Все хотят заморить ее голодом, а я подарю ей то, что можно сохранить, а в будущем продать в случае острой необходимости. Я не должен просить разрешения у тебя или еще кого-нибудь, а кроме того, бриллиант оберегает. Единственная настоящая королева, которая была в твоей жизни, – эта женщина. Перед тем как вы познакомились, миллионы мужчин сохли по ней!
– Так пусть лучше пишет, чем тратит время на газеты и фотографов! – отвечает Пабло, разглядывая мое кольцо, будто собрался отрезать мне палец и отдать его санитару.
– Точно, лучше ей писать книги, вместо того чтобы столько болтать! Рассказывать истории, в этом ее дар!
– Ой, какой ужас! Обещай мне, Вирхиния, если будешь писать, то ничего о нас не расскажешь… И не пиши о бизнесе, ради бога! – встревоженно умоляет Густаво.
Я клянусь, что так и будет, а он разъясняет Эскобару предназначение подарка:
– Мы ее больше никогда не увидим, Пабло. Вирхиния приехала попрощаться с нами навсегда.
– Никогда? – спрашивает в замешательстве его двоюродный брат. Потом, с выражением лица и тоном, которые явно использует при допросе какого-нибудь бедолаги, виновного в краже ста килограммов «коки», он заявляет: – Как это навсегда?.. Это правда, Вирхиния?.. Ты выходишь замуж или что? Почему ты мне ничего не рассказала?
Продолжаю игнорировать его, обещая Густаво: каждый раз, находясь на грани жизни и смерти, как сейчас, я буду тереть его бриллиант, словно лампу Аладдина, и никогда его не продам. С ним меня и похоронят.
Пабло говорит, он думал, я не такая, как остальные женщины. Счастливо размахивая руками, я восклицаю, что он ошибался. Я точно такая же, как и все, оказалось, меня тоже завораживают бриллианты! Густаво смеется, а его кузен закрывает дверь, недовольно, но смиренно произнося:
– Я разочарован в тебе, «чистая душа»! Ладно… увидимся завтра.
Место нашей последней встречи – маленький сельский домик с белыми стенами и геранью в цветочных горшочках, в тридцати минутах от отеля «Интерконтиненталь» в Медельине. Двое из его парней забрали меня из отеля. Несколько минут спустя подъехал Пабло в маленьком автомобиле, за которым следовали двое телохранителей, которые сразу же уехали.
Женщина, подметающая гостиную и столовую, с любопытством меня разглядывает. По опыту знаю, люди, которым приходится рано вставать (в его случае, в девять утра) – всегда в плохом настроении. Пабло не утруждается попросить уборщицу удалиться. Войдя, я сразу вижу, что он вышел на тропу войны:
– Я не могу уделить тебе более двадцати минут, Вирхиния. Знаю, ты здесь как посредник твоего любовника. Мне уже доложили, что ты будешь просить у меня денег. Можешь не рассчитывать ни на один цент, и насчет первого пункта тоже не обольщайся, я сотру его в порошок!