— Не извиняю. И не смейте говорить мне гадости.
Всерьез обидевшись, я молчала, пока Воин Скал не посадил глайдер на Пятом Приюте, на берегу маленького круглого озерца. Над головой синело прозрачное небо, в воде отражалась облитая заходящим солнцем снежная шапка, однако кругом было сумеречно и мрачновато — мы находились в неглубоком, но все же ущелье. С двух сторон высились изъеденные водой морщинистые стены, от которых отскакивало необычайно ясное эхо. Скрип гравия под ногами, стук упавшего камешка, шелест закрывшейся дверцы глайдера возвращались и долго жили, медленно затухая. В озерцо изредка падали звонкие капли и тоже подолгу звенели эхом, словно не желали исчезать бесследно и надеялись жить, жить… Какая чудовищная жестокость — создать людей, которым отмерено жизни всего двадцать пять лет!
— Лэй, — я подошла к Воину Скал, когда он, не дожидаясь моей помощи, уже выгрузил вещи из глайдера и запустил палатку; ее шипение и жужжание наполнило все вокруг. — Я в самом деле втрескалась в эр Рональда, как эта самая. И действительно, после встречи с ним я плохо владею собой, и у меня очень слабый удар. Но это спасло меня от двойного убийства, согласитесь. И полицейский не арестовал, хотя должен был, по закону. А он пощадил «полукровку», ведь так?
В сумерках ущелья, глаза Воина Скал казались темными.
— Всему можно найти разные объяснения, — промолвил он глуховато. Как будто сломались прежде лязгавшие клинки. — Шелла, времени мало. Давайте не будем его тратить впустую.
У меня защемило сердце. У кого мало времени? У нас — до наступления ночи, или у него — до встречи с братом-врагом?
И снова нахлынула тоска по Рональду Рингу. Эршелла, свой. Единственный свой на все доступные мне миры. Да я же умру без него! Меня скрутило от боли. Не расплакаться бы… я уже плачу, как последняя дура.
— Лэй, ну, сделайте что-нибудь, — прошептала я, задыхаясь. — Вы обещали.
Он подвел меня к озерцу и заставил умыться. Вода оказалась неожиданно теплой. Что в такой проку? Однако Лэй велел держать в ней руки, и я честно сидела на корточках и полоскалась в мелкой водице, слушая, как она плещется и шелестит эхом, и как звенят падающие с высоты капли, и как стучит кровь в висках. Мой проводник стоял рядом, его ладонь лежала у меня на затылке. Легкая, теплая; это касание ничего не обещало и не требовало. Боль отступала — медленно, неохотно, цепляясь когтистыми лапами.
— Я бы набил ему морду, — вдруг объявил Воин Скал, и вокруг заметалось эхо, звеня, как мечи в поединке. — Эршелла, будь он неладен! Самый сильный из измененных. И вот так взять — и походя сломать чужую жизнь. Полная безответственность, если не хуже.
— Лэй, вы не правы…
— Я прав, — отрезал он. — А Ринг — сволочь.
Я вскочила, намереваясь защищать свою любовь. Глупую, неуместную, безнадежную — в которой теперь была вся моя жизнь. Не успела. Куртка Лэя вдруг полетела наземь, в разные стороны раскатились его ботинки, и каким-то немыслимым образом он в один миг сорвал мою куртку и вытряхнул меня из обувки, подхватил на руки… И вместе со мной бухнулся в озерцо, утянув под воду с головой.
Я бешено билась, но Лэй держал крепко, не вырвешься. Мы шли ко дну, в теплую темень. Его ладонь зажимала мне рот и нос, поэтому я не нахлебалась воды в самые первые секунды, от неожиданности. Потом он поднырнул и вытолкнул меня на поверхность, позволив глотнуть воздуха. Затем снова притопил, на сей раз не глубоко и не страшно. Я боролась, уже поняв, что борюсь не за жизнь. Вот ухватить бы этого морского дракона, в которого Лэй превратился, да ко дну его, да брюхом об камни, или хотя бы просто схватить за волосы — и лицом в воду, когда он всплывает вдохнуть. Так ведь никак не поймаешь: он верткий, стремительный, сильный. Он вьется вокруг, он со всех сторон разом, сверху, снизу, с боков. Он топит меня и одновременно поддерживает, не дает захлебнуться и не позволяет толком дышать, он сражается и играет, он же просто смеется надо мной…
В этой бешеной круговерти я вдруг заметила, что вода вокруг светится. Или мы в ней светимся, не разберешь. Голубые, зеленые, желтые пятна гуляли по дну, поднимались лучами, рассыпались сверкающим жемчугом, омывая наши руки и лица. В моей разметавшейся гриве играли радуги, в волосах Лэя переливались блестки, кратко вспыхивали у него на бровях, на ресницах, на верхней губе. По одежде струились разноцветные искры, словно стайки бесстрашных мальков, оседали на швах, на застежках, угасали и вновь загорались. В этой воде с волшебной подсветкой Лэй был очень хорош собой. Как жаль, что он — не Рональд Ринг…
Внезапно прекратив дурачиться, Воин Скал ухватил меня подмышки и вынес на берег, как добытую рыбу. С нас обоих ручьями текла вода, в ней еще играли последние блестки. Праздник в озерце угасал, желто-зеленое свечение тускнело. Погасло совсем. Осталось наше тяжелое дыхание и его шелестящее эхо.
— Лэй, — я обжимала на себе одежду, стараясь не замочить раскиданные куртки и ботинки, — вы всех туристок так купаете? А если у кого-то с перепугу сердце разорвется?
— Но вы же — смелая, — он стащил с себя мокрую рубашку. По-мальчишески тонкий, с виду — совсем юный. — Переоденьтесь в сухое, и будем ужинать. И накиньте что-нибудь на голову, не то застудитесь.
В темнеющем небе проклюнулись первые звезды, за ними дружно высыпали остальные. Мягко светил фонарь над входом в палатку, уютно горел костер, и ущелье больше не казалось мрачным. Эхо наших голосов плясало от стены до стены, однако не мешало разговаривать. Здесь не было деревянных чурбаков для сидения, их заменяли обтесанные камни, покрытые сухим, теплым и, очевидно, искусственным мхом. Ужин был превосходный, и тоска по Рингу держалась поодаль, не захлестывая и не убивая. До чего хорошо… если б только не тревога за Лэя.
Я рискнула вернуться к разговору о братьях-близнецах.
— Лэй, и все-таки я не понимаю. Воин Скал может нанести удар по обычному человеку и вправить ему мозги.
— С вашей подачи, — уточнил он.
— С Грэм вы справились сами. Так объясните: почему Воин Скал не берется нанести удар по своему собрату, чтобы вышибить из него желание убивать? Даже если волей Проклятых Высших вы устроены так, что живете ненавистью, отчего ее нельзя держать в допустимых рамках? Двадцать лет, тридцать, пятьдесят?
Лэй задумчиво покрутил в руках банку с горячим медовым чаем.
— Шелла, я вас уверяю: многие умы бились над этой проблемой. И уж верно, перепробовали все возможности. В любом случае, мы не можем бить по своим, по вайнска.
— А эршелла на помощь звали? Смотрите: вы очень похожи на нас. А мы — самые сильные измененные. И мы тоже способны менять чужое сознание…
— Ну уж нет, — перебил Лэй. — Я вам не дамся. Особенно после того, как с вами поигрался эр Рональд.
Я влепила ему пощечину. Вернее, лишь припечатала ладонь к щеке, потому что он поймал мое запястье и не позволил ударить по-настоящему. Глаза бешено сверкнули. Мгновение я ожидала, что Лэй плеснет мне в лицо горячим чаем, но он сдержался. Отпустил мою руку, хлебнул чаю и отставил банку.
— Вы не так поняли. Я хотел сказать, что эр Рональд сделал нечто такое, от чего вы: первое — влюбились; второе — перестали владеть собой; третье — утратили половину, если не больше, силы своего удара; четвертое — не в состоянии покинуть маршрут. Когда я повернул назад, что случилось? Правильно: вы чуть не умерли не пойми от чего. И все, это, повторюсь, благодаря вашему любезному эршелла.
Я обдумала его слова.
— Эр Рональд хотел, как лучше. Чтоб я не отправилась на Доминику. И он полагал, что в горах мне будет хорошо. Откуда ему было знать, что на маршруте окажутся скверные тетки, их проводник-самоубийца и второй проводник, который только и думает, как убить своего брата?
— На маршруте я думаю не о брате, а о вас, — холодно возразил Лэй, поднялся и направился к глайдеру.
Эхо прозвенело его последними словами, скрипнуло шагами по камням, прошелестело, когда закрылась дверца спящей машины. В салоне зажегся свет; Лэй уселся на место пилота и вызвал кого-то на связь. Я видела, что он разговаривает.
Стянув с головы полотенце, я поворошила влажные волосы. Докатилась. Руки распускаю. Лэй вернется — сейчас же извинюсь.
В ущелье было тихо. Звенели редкие капли, где-то пискнул невидимый зверек, стукнул камешек, сорвавшийся со стены, ему отозвалось неумолчное эхо. Хорошо. Зачем я сама стараюсь все испортить? О Ринге тоскую, на Лэя кидаюсь.
Извиниться не довелось. Воин Скал пришел назад с таким лицом, что я испугалась. Он уселся на камень, отвернувшись от света, и глуховато проговорил:
— Я думал узнать, что искал эр Рональд на маршруте. Это нарушение, однако Тамиль — мой друг, он бы сказал. Но его убили. Сегодня.
— Брат? — Я похолодела.
— Да. — Лэй потер лицо, глубоко вздохнул. — Убил Шон. Я его знаю. Чудный парень.
Чудный парень Шон тоже скоро умрет. Да что ж такое творится?!
— Лэй, — я потянулась к нему, коснулась пальцами прохладной щеки, — я не могу допустить, чтобы это случилось и с вами.
Сквозь мурлычущее эхо донесся новый стук камешка, и этот стук весело запрыгал вокруг нас. Лэй взвился.
— Шелла, наш уговор. Вы делаете, что сказано. Мне надо вас поцеловать.
Он подхватил меня, как пушинку, уложил наземь и бросился сверху. Только с виду легкий, а на деле… Я и охнуть не смогла. Вообще ничего не смогла — ни закричать, ни вырваться, ни сообразить, про какой уговор речь. На миг ощутила под спиной острые камешки, затем голова поплыла, пропали и камешки, и весь мир в придачу.
Целоваться было упоительно. Я таяла от наслаждения, захлебывалась им, куда-то падала, взлетала, не чуя себя саму, не чувствуя Лэя — только его бешеное, слегка укрощенное пламя, его жизнь, его дрожь. Вот оно — счастье, которое надо было найти…
Меня грубо выдернули из обретенного счастья, рывком заставили сесть. Голова кружилась, и до сознания едва дошли слова:
— Теперь вы — моя женщина. Шелла! Вы поняли?!