- Ладно, - она поцеловала меня в щеку и, смерив мужчину неприязненным взглядом, вышла.
- Здравствуй, Рузаев. Поздравляю с тем, что ты еще жив.
- Нин, подпиши бумаги, - не обременяя себя приветствием, проговорил капитан, глядя сквозь меня. Достал из папки несколько распечатанных листков.
- А что это? – максимально удивленно спросила, насмешливо взглянув на него.
- Твои показания, - был невозмутимый ответ.
- Ну так, дай сперва ознакомлюсь.
Он подал мне листки и ручку, и я принялась медленно читать текст. На что-то рассчитывала? Например, что если капельку потянуть время, то Андрей непременно появится именно сейчас, как в каком-то боевике? Отнюдь.
- Это не мои показания. - выпустила из рук листки, и они рассыпались по полу.
Рузаев медленно нагнулся и принялся собирать их.
- Если хочешь, присаживайся, бери листок и ручку и пиши с моих слов, - сказала со сладкой, елейной улыбочкой, которая на моем бледном лице скорее всего выглядела зловеще.
- Начать можем с того похищения... Ой, а ведь свое дело же вести нельзя, да? Хотя, вам можно все.
И это не была попытка надышаться перед смертью. Так, глупое желание постебать человека Ильи, не более.
- Нин, не подпишешь, я ничем не смогу…
- А так старался, бедный, даже карьерой рисковал. Пошел вон! - прошипела, устремив взгляд в его лицо.
Ничего на это не сказав, мужчина вышел. А я снова вздохнула поглубже и зажмурилась. Но, вот беда, болело-то уже меньше. Мне же повезло серьезно не пострадать. Да и лечили меня усердно.
Сползла с кровати, практически выпрямилась. Схватилась за стену, переждать головокружение. А потом медленно пошла по стеночке вперед. До следующего угла, потом до холодильника, до двери в ванную. По камерам явно нездорово выглядело, ну и пусть. Мне ж теперь прямая дорога в психушку.
Я одернула себя. Андрей такого не допустит. Он придет за мной. Успеет спасти. Однажды уже успел.
После третьего круга по палате, я устала так, что никакие нервы не помешали вырубиться, едва коснувшись головой к подушке.
Разбудили меня голоса и шаги. В палату вихрем влетел Рузаев и еще двое силовиков. Конечно, учитывая, что он еще не очень уверенно держался на ногах, «вихрем влетел» - это сильно сказано. Но впечатление создалось именно такое.
- Аксенова Нина Сергеевна, вы арестованы по обвинению в соучастии преступной деятельности Титова Андрея Тимуровича. До окончания реабилитации вы пробудете в клинике под охраной, потом будете переведены в следственный изолятор службы безопасности. Вы имеете право на адвоката, если не можете его себе позволить, вам его предоставят.
- Рузаев, что за фокусы?
- Против вас всплыли неопровержимые доказательства.
- Угу. А чего ты приполз, а не сам Верчич? Застрелился от стыда?
- Нет. Минувшей ночью полковник Верчич был убит. Уточнять виновника, нужно?
Сердце ударилось о ребра и замерло.
- А…
- Задержать его нам пока не удалось.
Наверное, я была первым человеком без справки из психушки, который радостно улыбался, когда силовики его пристегивали наручниками к койке.
Глава 62
Илья Верчич мертв. Его больше нет. Он никогда не сможет навредить ни Андрею, ни мне. Я больше никогда не увижу и не услышу этого мерзавца. Никогда! А Андрей, сумев добраться до него, смог и ускользнуть. Целым и невредимым. Это грело душу, помогало ждать, когда придумает, как меня вытащить.
- Я ненавижу тебя, ненавижу, ты тварь неблагодарная! Подстилка бандитская! Опозорила нас!
Ее лицо покраснело настолько сильно, что это было заметно даже под слоем тонального крема. Изящные, красивые черты обезобразила полная ярости гримаса. Из глаз катились злые слезы.
Если б могла, мама бы, наверное, набросилась на меня, но мешала решетка и то, что ближе, чем на метр, ко мне нельзя подходить. Отец меня видеть не захотел. Ире срочно понадобилось улететь обратно в Лондон. Думала, если останется со мной в одной стране, то испачкает свою репутацию, а если быстренько улетит, то та останется чистой? Забавно было бы…
Сложив скованные наручниками руки на колени, с улыбкой поймала злой взгляд.
- А ведь несколько месяцев назад ты хоронила меня, мама. Оплакивала мою смерть.
- Да лучше б так и было! Лучше б ты была мертва, дрянь!
А я ведь предполагала что-то подобное. Но все-таки глубоко в душе все равно надеялась, что будет не так, хоть и не признавалась себе в этом. Как же больно, что я оказалась права. Иногда слишком хорошо знать людей – трагедия. С другой стороны, будь такое отношение неожиданностью, наверно, мне было бы больнее.
- А мама Славика любила его. Любым любила, мам. Всегда. Ждала его. Представляешь?
Андрей часто рассказывал об этом. А еще о том, сколько времени провел у них дома в детстве, сбегая из своего. Как там было тепло и уютно. Как добры были родители Славика и к сыну, и к нему. Какими вкусными были жаркое и пироги, которые готовила его мама.
Ни она, ни ее муж не дожили до той ночи. Возможно, нельзя так думать, но это хорошо. Ведь так ужасно хоронить своих детей. Почти для всех родителей - это худшее горе на свете.
- Кто это?
- Не важно, мам. Тебе – не важно, - выдохнула я. - Ты ведь никогда меня не любила, да? Не любила, потому что я не смогла стать такой, как вы хотели, или ты просто этого не умеешь?
- Ты, дрянь…
- Да, прости свою дочь-дрянь! – перебила я по третьему кругу начинающийся поток оскорблений. - Прости, что она выжила, мама.
- Учти, мы с отцом палец о палец не ударим, чтоб помочь тебе! У тебя больше нет родителей! Не-ет!
- И никогда не было. Были надзиратели, как у рабов.
Она ушла, громко стуча каблуками. А я не заплакала. Не хватало еще делать это при охране. Но уводить меня они не спешили. Несколько минут и появилась Лера. И она снова горько плакала. По-детски, до пузырей из носа. Шатаясь, девушка шагнула к решетке.
- Ближе нельзя, Лер. - сказала я. - Сядь на стул.
- Нинка-а, - она на пару секунд закрыла лицо руками. - Мы тебе адвоката нашли. Очень хорошего. Ты что-то подписывала уже? Нет? Не подписывай! Он сказал, есть шанс скостить срок. А там, при условии хорошего поведения...
Она замолкла, зажав рот рукой.
- Мы тебе будем передачки присылать, Нин. Приезжать будем. Я... я читала много про...Про тюрьмы. Ты… Ты из-за обвинений сидеть одна будешь, не с этими... Не бойся!
- Лерка, - я машинально дернулась раскрыть объятия, и браслеты больно впились в запястья, - не плачь. У меня все хорошо. Теперь, когда Верчич мертв. Правда, хорошо. И я... Я была такая счастливая с Андреем, Лерка... Такая счастливая! У нас такая любовь...
- Да, - она высморкалась в бумажную салфетку. - только он там, а ты - здесь. Такая вот «любовь».
- Когда-нибудь я расскажу тебе все, обещаю. Мы вчетвером будем сидеть на берегу океана, и я все расскажу.
Андрей меня спасет. Мы уедем. Все будет хорошо. Нужно только подождать.
Глава 63
В моей камере очень маленькое окошко. Почти под самым потолком. Конечно же с двойным стеклом и с толстыми решетками. Еще и зима на дворе, дни короткие. Потому солнечного света мне особо не видать. Само помещение прямоугольное. Восемь моих шагов длинная стена, пять - короткая. Умывальник и унитаз находились практически в изножье шконки. Сместили бы чуть-чуть, что ли. А то первое, что видишь при пробуждении - это «параша». Иллюстрация прям к тому, чем теперь является твоя жизнь.
А ведь у меня, в благодарность от Рузаева за спасение его жизни, по его же словам, были книги, кое-какая косметика, душ трижды в неделю и даже кофе, когда вызывал на допрос. И кормили меня три раза в день вполне сносно. Ну и те два свидания тоже были. Правда, я не знала точно, что из всего этого не положено по закону людям вроде меня. Да и не хотела знать.
Я за решеткой ненадолго. Андрей меня вытащит. Сможет, как и раньше. Сможет как смог достать Верчича. Его не поймают. Не убьют. Рузаеву он не по зубам.
Не счесть, сколько раз я мысленно повторяла это длинными и темными ночами. Снова и снова после того, как, закутавшись в колючее даже через пододеяльник казенное одеяло и зарывшись лицом в сероватую казенную наволочку, позволяла себе плакать. Не больше пары минут, чтоб глаза утром не выдали. И так, учитывая недосып, отсутствие солнечного света и воздуха, а также нормального ухода, они, как и все лицо, выглядели так себе. Но, вот беда, стоило позволить слезам не только наполнить глаза, но и потечь, их потом особо не остановить. Льются себе и льются, да еще и колотить начнет. Так сильно, что перехватит дыхание и будут стучать зубы. А этого нельзя. Нельзя, чтоб кто-то услышал или увидел, как я плачу.
Я соучастница самого опасного и разыскиваемого преступника страны. Они боятся меня потому, что боятся его. Это у меня власть над ними, а не наоборот.
И вот тогда я заставляла себя выползти из-под одеяла, пройти к умывальнику и плескать себе в лицо ледяной водой до тех пор, пока оно не заледенеет, как и руки. Пока холод снаружи не отвлечет хоть немного от того, что внутри. Ведь его прогнать я могу. Нужно только снова укрыться с головой и, как мантру, повторять, что все это ненадолго. И потом, уже в полудреме, когда границы реальности и иллюзии начнут стираться, представить, что Андрей рядом. Что обнимает мое исстрадавшееся по его прикосновениям тело, согревает, прижимая к себе. Что его теплое дыхания касается кожи, а под щекой мерно бьется его сердце.
Я за решеткой ненадолго. Андрей меня вытащит. Сможет, как и раньше. Сможет, как смог достать Верчича. Его не поймают. Не убьют. Рузаеву он не по зубам.
Нужно будет придумать, как вернуть Лере деньги за адвоката. Сколько они на него спустили -страшно представить, учитывая, что он реально профи. Если все сделать, как он говорит, то можно «отделаться» десятью годами. Или даже меньше. А это, учитывая мои статьи, настоящее чудо. Вот только, как это сделать?
Лязгнули затворы.