евника директора школы» (режиссёр Б.Фрумин, 1968) или инженер Муравин («По главной улице с оркестром», режиссер П.Тодоровский, 1986) – славные ребята, трудовые пчёлы вроде бы, не отщепенцы какие-нибудь: правда, задиристы, но лица хоть и строгие, но добрые, могут и взглянуть ласково, и вспыхнуть смущённой улыбкой. Но и в них горит тот самый огонь, который ни с чем не спутаешь, огонь, разведённый ими из Божьей искры, и в них угольком жжётся вечный бунт самостоятельного человека, вечного воина. У Борисова был отменный вкус, и он чувствовал, что уместно и что неуместно в той или иной роли, он не портил лишней самостоятельностью ни одной картины, однако спрятать музыку своей души было некуда. Ясным оказывалось, что не по лени, инертности или безволию инженер Муравин, одарённый человек, отказывался стать профессиональным композитором и уступал свои мелодии в аренду другим. Просто ему был противен этот «профессиональный» мир суеты, корысти и пошлости, где надо бороться зубами и ногами за естественное право человека сочинять мелодии для своего удовольствия и сообщать их другим людям…
Однажды Олег Борисов снялся в иностранном – болгарском – фильме, он назывался «Единственный свидетель». Это странная история. Снятый для болгарского ТВ в 1988-м году, он был показан на Венецианском фестивале 1990-го года, и Олег Борисов получил «Золотого льва» за лучшую мужскую роль. Между тем, это как-то не произвело никакого впечатление на отечество – о факте получения советским артистом престижного иноприза отчего-то писали мало и скупо, картина выпала из внимания критики и родного контекста.
Лучшая ли это роль Борисова? Да нет, конечно. Но и того, что есть в фильме, оказалось достаточно, чтобы артист вызвал внимание и уважение к своей работе без всяких скидок на «местный колорит».
«Единственный свидетель» – «перестроечное» кино: оно показывает полумертвое, деградирующее общество, лишенное и возвышенных идеалов, и простецкого житейского аппетита. Все тут живут, точно сжав зубы от ненависти и отвращения к самим себе. Герой Борисова – рабочий; случайно он оказался свидетелем гадкого инцидента – шофёр автобуса, не злодей, но просто замотанный бытом жлоб, срывает злобу на пассажирах, оскорбляет их, орет, угрожает. Дело получает огласку. От того, как поведет себя единственный свидетель – единственный, кто не уклонился, не сбежал, а готов придти в суд – зависят судьбы людей…
За всю картину Борисов произносит два-три десятка фраз. Он молчит и смотрит на окружающих. Его обвиняют то в глупом правдоискательстве, то в соглашательстве, а он молчит. «Ты вредный человек! Вредный!» – кричит ему родной сын, а он всё равно молчит. И при этом ни на градус не снижает температуры внутреннего горения: изумительно собирает, держит вялый, рассыпающийся кадр, словно бы просто так, ничем, чудом каким-то. Но понятно – вот и пришла она, роковая минута, когда переламывается вся жизнь от одного поступка, от одного слова.
В «Единственном свидетеле» много долгих планов Борисова, который идёт-бредёт по родной земле, по замершим заводским территориям, по останкам варварской индустриализации, мимо развалившихся бараков, железнодорожных путей, ведущих в никуда, ржавых цистерн и тому подобное. Идёт напряженно и растерянно, будто пытаясь понять непостижимое – что случилось с этой землёй, как она могла так опуститься, опоганиться… Частный случай испытания героя взмывает тут, как оно нередко бывало у Борисова, к общим, высоким думам и скорбным чувствам.
В 80-е–90е годы Борисов создал несколько выдающихся образов – Гутионтов в «Слуге», Хейфец в «Луна-парке». Зрелость его мастерства бесспорна даже на самом внешнем уровне, уровне мимической игры – такие тут выдаются пируэты, фейерверки и контрапункты, что только диву даёшься. Но, на мой взгляд, будто и какая-то червоточинка завелась в этих зрелых плодах борисовского таланта. Эти герои были вовсе лишены человеческого – в том приятно-добром значении слова, что мы иной раз в него вкладываем. Прожженные циники и комедианты, они были незаурядны, талантливы – но навеки и наглухо закрыты от мира, света, понимания других, и что главное – ничуть от этого не страдали. Даже пройдоха Сильвер искренне привязывался к юнге Джиму, даже разбойник Рафферти (ТВ-сериал «Рафферти») знал минуты сомнения и печали. А у этих героев – лишь неуёмная жажда власти, денег, злое шутовство и постоянное, оскорбительное подчёркивание своего превосходства. Чистая сатира, и превосходно выполненная, однако бездн настоящих не разверзалось. А он мог и бездны разверзать – зритель спектакля «Кроткая» (режиссёр Лев Додин) это знает.
Жизнь Олега Борисова, как жизнь миллионов людей, уложилась в исторические рамки бытия советского государства. Он был не чужой этой земле и уж тем более – культуре. Но его «весть», его «послание» (а оно всегда есть в великих актёрах) со многим в правильной, официальной культуре враждовали, не всегда находя себе место и в искусстве непарадном и «неправильном». Так или иначе, все надеялись на человека: пусть он и не построит коммунизма, но куда-то он ведь пойдет и что-то найдёт при этом – настоящую правду, подлинную нравственность, истинную веру…
«Я» – вот что станет на пути этого мифического человека, таково мнение артиста Борисова. Встанет как проклятие или благословение – но неотменимо и непреодолимо. «Я» запрёт человека в одиночную камеру, разорвёт связи с людьми, уничтожит даже надежду на любовь. «Я» поможет выстоять в войне против врагов, ибо оно даёт колоссальную силу – но это же «Я» замучает, опозорит, а то и превратит в марионетку эгоцентризма, в чёртову куклу, в безумца и шута.
Весть о силах и слабостях, чарах и ужасах этого «Я» – борисовская весть миру. Лучшего актёра, чем он, мне видеть не доводилось. Наверное, и не доведётся.
2004 г.
Михалков и пустота
(О фильме «Статский советник»)
Современное искусство, за редким исключением – это вздор; но бывает милый вздор и противный вздор. «Статский советник» на мой вкус относится к области забавного, безвредного, невинно– занимательного, то есть к области «милого вздора». Что-то вроде «бисерного чехольчика на зубочистку», который жена Манилова дарила мужу в «Мёртвых душах» Гоголя.
«Статский советник» Бориса Акунина, один из лучших романов фандоринского цикла, вышедший в конце 90-х годов, написан с обычной для этого автора нечеловеческой гладкостью – никакая личная корявость не портит его лихо отшлифованную поверхность. Это уже, можно сказать, классика поп-культурной игры в Россию, конструктор хай-класса, к тому же снабжённый вечно милым русскому сердцу мотивом противостояния порядочного человека и безумной государственности. Высшие полицейские чины, правящая элита оказываются кровожаднее своих номинальных врагов. Жить в этой стране никак нельзя (да в ней, судя по фильму, никто и не живёт, кроме властей, террористов и обслуживающих их дам), но поиграть азартному человеку можно: фактура богатая, привлекательная.
Чем больше знаешь о лицах, трудившихся над экранизацией этого конструктора, тем интереснее смотреть – те, кто знает досконально творческую биографию Никиты Михалкова, Олега Меньшикова, Константина Хабенского, Владимира Машкова и других, сильно выигрывают в «романе восприятия». Конечно, актёры использованы в виде самых устойчивых масок (Михалков – «плохой папа», Меньшиков – фантом в чёрном, Хабенский – одинокий обаятельный волк, Машков – вор-разбойник), но такова стилистика «карточной игры», принятая в картине за основу, да и маски нажиты этими артистами рельефные, выразительные. Правда, когда фильм вышел на экраны, обнаружился занятный эффект, который зарегистрировали несколько добровольцев: он скорее нравился при первом просмотре и скорее не нравился при повторном. Это свидетельствует не столько об отсутствии художественных достоинств (есть картины скромных х.д., которые, тем не менее, можно смотреть многажды и с удовольствием), сколько об уплощении внутреннего пространства, неминуемом в визуальных конструкциях такого типа. Такое пространство не живёт, не дышит – оно свёрнуто в орнамент и не рождает обобщающих, символических значений. Его съедаешь при первом употреблении, и на повтор как-то не тянет.
Возьмём для примера квартиру, где обитает герой фильма, чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе Москвы, статский советник Эраст Фандорин. Совершенно непонятно, что это за квартира, сколько в ней комнат, кто где живёт, как устроен быт и обиход героя. Всего лишь несколько фоновых деталей – раздвижная ширма, бочка с горячей водой (японская баня), вращающийся стул. Это годится для эффектов: на стуле вращается задумавшийся Фандорин, что меняет ракурсы восприятия его лица, в бочке сидит девица Литвинова (Эмилия Спивак) – голая по пояс, стало быть, есть шанс рассмотреть аппетитные грудки. А если бы Фандорин не вращался, а Литвинова не показывала свою красотищу, смотреть было бы не на что – там внутри ничего нет. Стерильно.
Конечно, этого не могло быть, если бы режиссёром картины являлся Никита Михалков. Квартира или дом, где живут герои, для него всегда – предмет особого художественного попечения, драматическое пространство, обильное подробностями и заражённое психическими излучениями жильцов. Нет, Никита Михалков не мог заниматься режиссурой «Статского советника», и подозрения, звучавшие в прессе о том, что, хотя режиссёром фильма считается Филипп Янковский, на самом деле… – безосновательны. Михалкова, как всегда, оклеветали. Ничто в режиссуре «Статского советника» не говорит нам о его причастности к ней. Печать личности Н.С.Михалкова твёрдо поставлена только на одно: на личную актёрскую работу в роли князя Пожарского. Зато уж и выжал он из этого всё, что возможно. Блеснул, прогремел. Опять заставил общество говорить о себе, и на сей раз мнения не разделялись, а сошлись в одной точке: в признании полной и безоговорочной победы.
Да-с, это вам не шутка – девять лет актёр без работы. Свою последнюю роль, городничего в «Ревизоре» Сергея Газарова, Михалков сыграл в 1996-м году, потом явился в виде царя Александра Третьего в собственном фильме и далее опустился до безвыходного заключения в действительности, где он семь лет исполняет роль председателя Союза Кинематографистов. На такие роли в советские времена были заготовлены специальные актёры «без свойств», с крепкими лицами и эпическим темпераментом – явно не михалковское амплуа. Для него, Михалкова Н. С., 1945-го года рождения, всегда будет существовать «гамбургский счёт» в искусстве; вопросы профессиональной состоятельности волнуют его глубоко, живо, по-настоящему, и никакая слава, кроме профессиональной, никогда не напитает эту ненасытную душу. Актёрскую работу Михалков не просто любит – обожает; потому и запустил свой несколько заржавевший от бездействия актёрский механизм на полный ход, и ворвался в «Статского советника», как бешеный паровоз, и показал, на что способен настоящий артист, и, собственно говоря, спас картину для истории.