И тем не менее, когда Никки шагнула его обнять, Злыдень был сама мужественная элегантность. Почувствовал запах алкоголя и мельком заметил маленькую девчоночью грудь.
Черный погребальный костер в сердце Злыдня затлел.
– Давай я ему позвоню, ладно? Позволь мне ему позвонить! Зайди на минутку.
Он шагнул в ярко освещенный буржуазный холл, увидел свое отражение в высоком овальном зеркале. Глаза у него безумно блестели, словно он закинулся кислотой или увидел царствие небесное. Отвернувшись, он стал смотреть, как Никки набирает номер. Вполне предсказуемо, мобильный Билли был отключен. Поблагодарив, Стив направился к двери.
– Ты можешь подождать, – предложила Никки.
– Нет. Как ты и сказала, Билли может до ночи не вернуться. Я только буду тебе мешать.
– Я ничем не занята. – (Никогда.)
Он застыл, делая вид, будто обдумывает ее предложение.
А он ведь как раз на него и рассчитывал.
Злыдень настоял на том, чтобы открыть шампанское. Оно оказалось холоднее койки Армии Спасения. Никки оделась, и они вместе стали потягивать "Тейттинджер" в пещерообразной гостиной. Пока они болтали, привезли посылку. Никки вскрыла ее при Злыдне: внутри оказались две стопки книг в мягком переплете.
– А, это последний роман Билли. Совсем про него забыла.
Она протянула одну книгу Злыдню. Называлась она "Не мертвый, но пугает". Как и у всех книг Билли, у этой была скверная обложка – с трупом, который на четвереньках ползет по кладбищу.
– Я и не знал, что у него должна выйти книга.
– Ага. Он написал ее вскоре после рождения Мэдди. Думаю, получил около двух тысяч аванса.
Никки смотрела, как Злыдень листает книгу.
– Ты правда такое читаешь?
– Ну да. По-моему, Билли великий писатель.
Она искоса посмотрела на него так, словно он рехнулся. А у него на лице вдруг отразилось изумление.
– Ты это видела?
– Что?
Он протянул ей книгу. На третьей странице имелось посвящение:
СТИВУ ЭЛЛИСУ, ДРУГУ И БРАТУ
Никки пришла в восторг.
– Ха! Как это тебе? Вот тебе и подарок! Возьми книгу себе. С днем рождения, черт побери!
Кивнув, Злыдень сел. Долгое время он напряженно листал страницы.
– Сколько тебе лет? – спросила за неимением лучшего Никки. – Столько же, сколько Билли?
– Кажется.
Она решила, что он шутит.
– То есть?
– Мать бросила меня, когда я был совсем маленьким. – Произнес он это весело, без тени жалости к себе.
Никки не знала, что сказать.
– Когда мне было тринадцать, меня усыновили, и новые родители выбрали мне днем рождения сегодняшнее число. Я даже не знаю, когда настоящий. Понимаешь, моя настоящая мама была хронической алкоголичкой. Что один день, что другой – ей было все равно.
– Знакомое чувство, – отозвалась Никки. Злыдень кивнул, окинув взглядом буржуазный декор, двух золотых рыбок, потерянно плавающих в огромном круглом аквариуме, свадебную фотографию в рамке на каминной полке.
– А отца своего ты знаешь? – спросила Никки.
– Скорее всего какой-нибудь забулдыга, менявший секс на бутылку самогона. И поверь, увидь ты мою мать, сразу бы поняла, кого тут поимели.
Никки смотрела на него долго-долго.
– Как грустно, Стив.
– Разве? – Он улыбнулся. – Я бы в своей жизни ничего не поменял.
– А я, наверное, все до последнего. Кроме Мэдди.
– У вас с Билли проблемы. – Это был не вопрос.
Она кивнула.
– Трудно жить с кем-то постоянно. Со временем перестаешь замечать хорошее и сосредоточиваешься на недостатках. Мы познакомились, когда учились в художественном училище. Он был Модильяни, я – Фрида Кало. Только лучше. Мы собиралась стать величайшими художниками на свете. Но я незаметно сбилась с пути. У Билли оказалась литературная карьера. А у меня ничего.
Злыдень оглядел гостиную.
– Не так уж и плохо для ничего.
Глаза Никки вспыхнули гневом. Он сообразил, что она, наверное, пьянее, чем выглядит.
– Ты думаешь, я хотела жить в таком доме? Среди консервативных придурков, которые перед каждым обедом пьют за королеву?
– Билли не такой.
– Билли почти никогда нет дома. – Она ткнула в журнал "Национального Треста" на кофейном столике. – Посмотри на это. Мы могли бы отдавать деньги организациям, которые помогают кормить детей в Африке. А мы что делаем? Записываемся в общество, которое помогает богатым сволочам содержать свои загородные особняки. И пойми меня правильно, это идея Билли.
Злыдень покачал головой с искренним неодобрением. Временами он тешил себя фантазией переубивать всех членов "Национального Треста".
– Ну и что с того, что я живу в большом доме? У меня такое ощущение, что я живу не той жизнью, – продолжала Никки. – Не с тем человеком.
Она посмотрела на Стива. Глаза у нее были темными и огромными, полными страсти и страха. Страх и страсть способны разрушить мир.
– Э-э-э... Наверное, мне пора, – сказал Злыдень, зная, что, если уйдет сейчас, она постоянно будет о нем думать.
Никки поморщилась как от удара.
– Мы не допили шампанское.
Он выждал с минуту, прижимая к груди книжку.
– Билли мой лучший друг. И мне не слишком нравятся мысли, которые крутятся у меня в голове.
Она подалась к нему.
– Над мыслями мы не властны. Мысли становятся проблемой, лишь когда превращаются в дела.
– Нет, я лучше пойду, – сказал он. – Думаю, мне пора.
Никки последовала за ним в холл. Разочарованная, смутно расстроенная. В дверях она порывисто обняла его за шею.
– Ты еще придешь?
Он пожал плечами.
– Когда будет удобно?
– Когда угодно, лишь бы Билли не было дома.
Перед тем как его отпустить, она написала ему на руке номер своего сотового.
Тем вечером в "Диве" шел концерт в помощь "Фонду Солнечный Зайчик". За концертом последовал аукцион. Худшие комики и певцы Манчестера явились выступить даром. В дополнение к своей роли распорядителя церемоний и конферансье Маленький Мальк спел песню, которую написал специально по этому случаю:
Позаботьтесь о детях завтрашнего дня,
Дайте им будущее, дайте им бодрости.
Они, возможно, калеки, но не хуже вас и меня.
Они, возможно, цветные, но у них есть гордость...
Собственные стихи так тронули Маленького Малька, что он разрыдался прямо на сцене. Плакали и многие слушатели – хотя и подругам причинам.
По счастью, Злыдень при позорном выступлении не присутствовал. Он стоял на дверях с Брэндо.
– Не понимаю, – говорил Брэндо. – Я думал, меня только что повысили.
– Сегодня ты здесь в последний раз, – пообещал Злыдень.
Благотворительный концерт шел полным ходом, когда перед клубом остановился побитый "даймлер", из которого вышли братья Медина. Сегодня они были одни.
– О'кей, – сказал Злыдень. – Знаешь, что делать?
Брэндо кивнул.
Крис Медина вышел первым, пукнув при этом как лошадь. Потом, смеясь и жалуясь на запах, появился его брат. Дорогу им заступил Злыдень.
– Прошу прощения, господа. Сегодня только по приглашениям.
Крис счел это шуткой.
– Ага. А я Золушка!
– Вот именно, – поддакнул Кейт и кивнул Брэндо. – И если мы не уедем с последним ударом часов в полночь, костюм этого ниггера превратится в юбку из травы.
Они стали напирать. Злыдень их оттолкнул. Теперь Кейт стоял рядом с братом.
– Эй, кого это ты, мать твою, трогаешь? – вскинулся Крис. – Руки прочь, плебей хренов.
Злыдень не двинулся места.
– Крутого из себя корчишь, сволочь? – спросил Кейт. – Да ты с моим трехлетним сынишкой не справишься.
– Просто покажите ваши приглашения, – спокойно отозвался Злыдень.
– Ты хоть понимаешь, на кого пасть раскрыл? – возмутился Крис.
– Не нужны нам гребаные приглашения, – добавил его брат. – Мы весь Солфорд держим, мать вашу.
– Но здесь не Солфорд, – терпеливо возразил Злыдень.
– Позови мне Сайруса, – потребовал Кейт. – Сейчас же! Я хочу поговорить с Сайрусом.
– Он в больнице, – объяснил Брэндо.
– А тебя кто спрашивал? – взъярился Крис.
– Да? Кто тебя спрашивал? – повторил как эхо Кейт. – Шимпанзе хренов.
– Всего хорошего, джентльмены, – окончательно и бесповоротно сказал Злыдень.
Крис уже собирался занести левую руку, когда увидел, как медленно приближается полицейская патрульная машина. А потому лишь достал мобильник, чтобы позвать назад водителя.
– Негритенка я не виню, – сказал Кейт Медина, глядя на Злыдня в упор, – потому что ему такое в голову бы не пришло. А значит, остаешься ты. – Наклонившись, он с похвальной меткостью сплюнул на левый ботинок Злыдня. – Ты труп, мать твою!
9
Растратив пыл в утехах сладких,
Он горько плакал о души упадке
И думал о былом, и горевал.
Билли от всей души собирался махнуть рукой на телесериал. Честное слово, собирался. Он тосковал по независимости, по тому, чтобы снова стать художником, творить лишь для себя и своих поклонников, для Злыдня и призраков покойных писателей.
А телевидению нет дела ни до чего, кроме рейтинга и охвата аудитории. Пусть романов никто не читает, зато романисту хотя бы приходится мириться лишь с одним редактором. Билли казалось, что на телевидении писателей вообще не уважают. Они – как жалкие крестьяне, которые производят еду, но которых не зовут на пир.
Во время совещания все, кроме писателя, знали, как и что делать. До появления сценария ни у одного сущего телевизионщика нет ни малейшего представления о том, как его написать. Но как только писатель пришлет первый вариант, практически любого тупицу, кому случится пройти мимо офиса продюсера, позовут высказать свое мнение и искорябать отпечатанный текст красной ручкой.
Однако вечером после того катастрофического совещания он, открыв элект