Она словно вращала всю мою планету вокруг себя.
Заставляла солнце всходить и падать за горизонт одним взмахом своих бесконечно длинных, пушистых ресниц. Одной улыбкой сдвигала горы. Одной слезинкой вызывала затяжные ливни и одним равнодушным взглядом обрушивала многодневную засуху на этот мир. На мой мир.
Мир, который был пуст без неё.
– Давай-ка, домой. – Позвал я пса. Тот успел уже вываляться в грязи, искупаться, высохнуть, снова искупаться, а теперь он нёс в зубах какую-то кривую палку с видом золотоискателя, наконец, обнаружившего клад. – Мы и так уже далеко ушли, теперь обратно пилить целый час. Пошли!
Не знаю, как так вышло, но я, видимо, задумался и всё шёл-шёл-шёл. Пришлось брать на руки кроху Пупсика и тащить его домой на себе – даже не представляю, какое испытание для такого малыша с такими маленькими лапками пройти такое расстояние!
Когда мы вернулись, ребята всё ещё сидели у костра. Я и так не стал бы подходить – мы не были приятелями, но сейчас я видел, как Нина улыбалась, прижимаясь своим плечом к плечу Филиппа, пока тот что-то рассказывал ей об устройстве своей камеры, и потому не хотел разрушать этой идиллии.
Просто махнул им рукой, отпустил Пупсика и направился в дом. А пёс, бросив на меня благодарный (как мне показалось) взгляд, рванул к хозяйке – очевидно, чтобы похвастаться своей добычей.
– Близнецы спят в гостиной! Будь тише. – Шепнула мне на ухо Вовкина мама, когда я проходил через веранду.
– Хорошо. – Кивнул я.
Вовкин отец пел под гитару, женщины ему подпевали, а стол ломился от еды и напитков. Но я всё же решил не оставаться с ними.
Мне хотелось побыть одному. Не желая случайно нарваться на Алису, и потому не включая свет, я тихонько прошёл через гостиную, посреди которой на диване прямо в одежде, с рогаткой в руках и с теннисными ракетками на груди спали близнецы – видимо, прямо так и вырубились.
Я взял бутылку с ледяным напитком в холодильнике и тихонько юркнул в коридор, ведущий к нашим с Кариной комнатам.
Остановился у двери её комнаты. Свет в ней не горел. Прислушался – было тихо. Хотел постучать, но побоялся разбудить. Опустил руку, вздохнул и пошёл к себе.
Вошёл, сел на кровать, открыл бутылку и сделал несколько глотков.
Глупо как-то всё. Такой вечер пропал.
Взял наушники, вставил их в уши, подключил к телефону. Содрал покрывало с кровати, схватил подушку, вынес их на балкон, расстелил на полу, устроился и уставился на вот-вот только проклюнувшиеся на небе звёзды.
– Красиво. – Усмехнулся самому себе.
Вроде всегда жил здесь, но не замечал таких простых и красивых вещей, как небо, море, закат, воздух.
А теперь всё это словно имело какое-то другое, новое значение.
Солёный запах вечернего моря сгущался и становился почти осязаемым, звуки затихали, словно безмолвно грязли во тьме, а небо опускалось на тебя так низко, что до него почти можно было дотронуться – стоило только протянуть руку.
В моих наушниках заиграла мелодия, и я закрыл глаза.
Огоньки звёзд, отпечатавшиеся на веках, всё ещё горели внутри меня и тихо пульсировали в такт музыке. Я сделал ещё глоток, поставил бутылку и вытянулся, почти побеждённый сном. Как не потерять теперь это чудесное ощущение? Ощущение того, что Она – где-то рядом. Буквально тут, за стенкой. Ведь Карина уедет, а оно останется со мной навсегда.
Неужели, я отпущу эту девушку снова? Неужели, смогу?
– Эй. – Раздался её голос сквозь шум моря и переливы мелодии.
Я даже не шелохнулся. Мало ли, что привидится в воспалённом воображении потерявшего голову идиота.
Музыка продолжала плавно качать меня на своих волнах.
– Ты что, уснул? – Уже громче над ухом.
Я и не думал открывать глаз. Её голос – тоже музыка. Пусть играет.
Она проворчала что-то. Кажется, ругательство. Неужели, не привиделось?
Я открыл глаза, но её уже не было. Кажется, хлопнула балконная дверь.
Ушла?
Я потянул носом густой солёный воздух с привкусом дыма от костра. В нём ощущались и лёгкие нотки её духов.
«Она была здесь. Точно была».
Я сдёрнул один наушник и прислушался. Тихо. Ничего, кроме шелеста волн.
Но только смежил веки, как вновь послышались её шаги.
– Вроде взрослый человек, а всё туда же. – Брюзжала она. – И что на кровати-то не лежится. Простыть ведь можно…
Ароматы мёда и апельсинов уже щекотали мой нос.
Я чувствовал, как она склонилась надо мной, как пряди её волос нежно коснулись моего лица. Ощутил, как она потянула наушники, сдёрнула их с меня и отбросила в сторону. Что-то тёплое и мягкое накрыло моё тело.
Что это?
О, это она принесла для меня одеяло. Укрыла, поправила.
– Надеюсь, ночью пойдёт дождь. – Пробубнила она себе под нос, подтыкая одеяло. – И ты промокнешь, Гадов.
И тут я рискнул приоткрыть веки.
Карина была прекрасна. Сине-сиреневые сумерки осели на её коже, впитались перламутром в волосы, в одежду, и сделали её чёрные глаза ещё темнее, но вместе с тем и прозрачнее. Смотреть в них было так же восхитительно, как смотреть в саму вечность.
От завораживающего зрелища у меня перехватило дух.
– А-а… – застыла девушка, склонившись над моим лицом. – Так ты не спишь?
Я всё ещё тонул в её глазах, точно в тёмной воде. У меня не было сил пошевелиться, поэтому я лишь улыбнулся.
– Тогда я забираю своё одеяло обратно! – Устало сказала она и потянула ткань.
Карина хотела подняться, но я ей не дал. Не успела она даже пискнуть, как я хищно притянул её к себе.
– А ну убр… – Её слова утонули в страсти нашего поцелуя.
Я чувствовал, как громко колотилось её сердце, и это буквально срывало мне башню. Очень скоро легкие касания губ и языков превратились в жадные укусы, а мягкие прикосновения в требовательные нажатия и даже в щипки.
Я видел, как глаза девушки потемнели от голода, меня и самого уже трясло от желания – как в лихорадке.
Через секунду мои руки уже были везде: в её волосах, на лице, на спине, на бёдрах. На пол полетели наши футболки, шорты, но битва ещё продолжалась, и никто не собирался уступать.
Её хрупкие ладошки исследовали моё тело с таким остервенением, будто никогда не знали его, или будто хотели наказать – каждым касанием, каждым нажатием, каждым ударом.
Это была схватка, в которой не бывает победителей. Это была встреча двух сумасшедших, которые вгрызались друг в друга, желая испить до дна – до самой последней капли. Мы потеряли остатки разума, и для нас больше не было никаких границ.
Карина дёргала пояс моих боксеров и нервно прикусывала мои губы, злясь, что так трудно избавлять от одежды того, кто придавлен тяжестью её собственного тела. И мне приходилось приподниматься, чтобы помочь ей избавить меня от неё, точно от ненужной шелухи. Мы возились, ругались, целовались, раздевались, и вообще, происходило чёрт знает что – которое только заводило нас ещё больше.
Наконец, одурманенный пьянящими поцелуями девушки, я сорвал с неё последнюю преграду – её бельё. А затем крепко сжал пальцами её бедра и рывком усадил Карину на себя.
Сама того не желая, она застонала и прошептала моё имя:
– Макс…
Я судорожно притянул её к себе и закрыл её рот поцелуем.
«Я знаю. Знаю… Молчи…»
Двигаясь в одном ритме, терзая друг друга неистовыми поцелуями и обжигая дикими ласками, мы всё ещё помнили, что самое главное – любить друг друга тихо. Так, чтобы никто нас не услышал.
Даже теперь. Даже сейчас. Здесь.
48
Макс
– Будешь досматривать? – Я потянулся к пульту.
Вовка не отреагировал. Его глаза были закрыты, дыхание было ровным. Он спал.
– Тогда выключаю. – Тихо сказал я.
И просто убавил звук.
Затем встал со стула, прошёл мимо его кровати и даже помахал руками перед его лицом, чтобы убедиться в том, что спит он крепко. Потом постелил себе на диване, взбил подушку и вышел в коридор.
Мурашки, блуждавшие по спине, впивались в меня, точно мелкие ледяные колючки, – так сильно я нервничал.
«Я буду тебя ждать», – звучал в голове голос Карины.
– Не стоит торопиться, – сказал ей я в тот момент, как услышал эту фразу, – нам нужно подождать.
– Нет, я не могу. Ты мне нужен. – Вцепилась она в мою грудь. – Я же не прошу тебя рассказывать всем о нас прямо сейчас! Давай, расскажем сразу, как я достигну совершеннолетия? Ждать осталось всего-ничего. Папа поорёт и успокоится, мама напьётся валерьянки, но примет тебя – ты ведь ей как сын, а Вовка максимум, что может сделать, это поколотит тебя. Но, уверена, в итоге простит. – Девчонка потянулась к моим губам. – Я уже взрослая и не обязана отчитываться им обо всём, что делаю.
– Да, но…
– Приходи! Пожалуйста, приходи!
Я тогда ответил ей «нет», но знал – Карина всё равно будет ждать.
Упрямица.
Вот и сейчас, уверенный в том, что держу слово, я вышел из комнаты её брата, чтобы пойти в кухню и «выпить воды». Я реально уверял себя в том, что собираюсь сделать именно это. И сделал бы. Если бы не увидел её стоящей в полутьме коридора у двери собственной комнаты в одной футболке на голое тело.
Чёрт, эти её футболки!
Она всегда спала только в них. Объёмные, широкие – почти как платья. Открывавшие взору лишь стройные ноги и острые коленки. Пару раз я уже проходил ночью мимо её комнаты, и когда дверь была приоткрыта, останавливался и позволял себе любоваться ею хотя бы несколько секунд.
Обычно Карина спала, свернув одеяло в рулон, варварски подмяв под себя и придавив сверху ногой. Я ощущал себя озабоченным подростком, когда с трудом находил в себе силы, чтобы закрыть дверь её комнаты и идти дальше.
Но сегодня… Сегодня она стояла передо мной в этой чертовой длинной футболке и протягивала ко мне руку. Манила, звала.
В её глазах были огонь и надежда, а моё многолетнее помешательство этой девушкой стало чем-то вроде дикой жажды, которое полностью лишило меня разума.
Я знал, что поступаю подло по отношению к её родителям, которые всегда были добры ко мне, понимал, что предаю долгую дружбу с её братом, но ничего не мог с собой поделать.