Это был дождливый, пасмурный день, в школе мне было сложно сосредоточиться, я как будто чувствовала, что в воздухе витает нечто плохое. Когда Стив и я пришли домой, Хезер в доме и след простыл. Мама вела себя очень тихо, а папа, который должен был работать в это время где-то на стройке, сказал, что ему придется провести день дома из-за сырой погоды.
– Ваша сестра уехала, – просто сказал он нам. Вообще я бы даже сказала, что его это развеселило.
– Куда уехала? – спросили мы.
– На работу в летнем лагере. Ей позвонили и сказали, что снова ждут ее. Вот она и уехала.
– Так это здорово, правда? – сказала я, глядя на маму.
Но она не ответила. Было очевидно, что она не хочет об этом говорить.
Я вошла в комнату, которую делила с Хезер. Стив вошел вместе со мной. Там не было всех ее вещей. Это было поразительно. Я не могла представить, что ей понадобилось взять с собой все свои вещи.
Вскоре после этого в комнату зашел папа и увидел нас.
– Мама расстроена из-за того, что Хезер ушла.
Мы сказали, что так и поняли.
Он стал рассказывать подробнее:
– Понимаете, все было вот как. Эта тетка из летнего лагеря позвонила и сказала, что им снова нужна помощь, и они хотят, чтобы Хезер приступила к работе немедленно. Ну, честно говоря, это было немного неожиданно – ведь мама уже думала, что Хезер остается. Но Хезер обрадовалась. Так что я и мама сказали ей: «Ну что ж, так и быть, удачи тебе там, девочка». И она в спешке собрала свои вещи. Мы дали ей денег, и она уехала. Какая-то девчонка заехала за ней. Она была в красном мини. Не знаю, кто это был. Может, ее подружка или типа того.
Это не звучало, как правда от начала и до конца, но в тот момент ничто из рассказанного папой не позволяло нам сомневаться в том, что, по сути, все так и произошло. Мне было жалко, что я не успела попрощаться с ней, но она была так расстроена, когда работа сорвалась, что я была рада за нее, что все-таки у нее получилось. Так что я поверила и даже не думала, что больше никогда ее не увижу.
Но прошли дни, а мама продолжала вести себя тихо и замкнуто. Она даже почти не разговаривала. Я помню, как поднималась по лестнице и увидела ее плачущей в своей постели. Это было очень необычно. Не думаю, что до этого я видела, как она плачет.
– Что случилось, мам?
– Ничего.
– Это из-за Хезер?
– Не твое собачье дело!
Несмотря на ее гнев, я знала, что так и есть, – она была расстроена из-за Хезер. Мне было ее жаль. Я не знаю, как относиться к этому сейчас, когда я знаю гораздо больше. Была ли это печаль? Было ли это осознание вины? Было ли это все по-настоящему?
В течение следующих недель я ждала, что Хезер напишет мне и расскажет, как у нее дела, но писем не было. Я сказала об этом папе.
– Наверное, она сейчас немного занята, у нее же началась ее первая работа и все такое. Думаю, она скоро напишет.
Затем прошло не так много дней, и однажды вечером, в районе десяти часов, зазвонил телефон. Я взяла трубку. На том конце послышался пьяный женский голос. Я не могла понять, что говорит эта женщина. Это вообще не было похоже на голос Хезер, но прежде чем я поняла это, мама выхватила у меня трубку и начала разговаривать со звонившей.
– Алло. Кто это?.. Хезер… это ты?
Возникла пауза, и затем мама, казалось, разозлилась:
– Не говори так со мной!
После еще одной паузы мама ответила снова в том же духе. Затем она передала трубку папе:
– Ты ей объясни, я не могу.
Папа взял трубку и начал говорить:
– Хезер, ну ладно тебе. Не говори так с мамой. Можно хоть немного уважения? Она же тебя вырастила, разве нет? Она такого не заслуживает.
Так папа говорил еще несколько раз, затем повесил трубку и сказал, что успокоил Хезер.
– Ну, мы хотя бы знаем, что у нее все в порядке, правда?
У меня и Стива не было причин сомневаться в том, что они правда говорили с Хезер – зачем им притворяться?
Через несколько дней телефон зазвонил снова. На этот раз ответил папа. Мы слышали, как он спрашивает Хезер, все ли у нее хорошо, они какое-то время разговаривали, а потом папа дал трубку маме. Они с Хезер поговорили уже более мирно, чем раньше, затем мама положила трубку и сказала нам, что у Хезер все хорошо, и она скоро напишет нам или заедет в гости. Вся эта ситуация тоже выглядела довольно убедительно.
Я продолжала ждать письмо от Хезер, чувствовала, что оно обязательно придет. Я подозревала, что папа может обнаружить письмо первым и избавиться от него, а из-за этого я так и не узнаю, почему же на самом деле она внезапно ушла из дома. Поэтому я высматривала почтальона и пыталась перехватить письмо раньше, чем папа.
Прошли недели и месяцы. Письмо так и не пришло. Начало зреть чувство, что случилось нечто очень плохое, но я не могла выяснить, что именно. Мы со Стивом говорили об этом время от времени и пришли к выводу, что история о том, как Хезер вдруг получила приглашение снова поступить на работу, и ее подвезла подруга, была придуманной. Скорее всего, Хезер повздорила с мамой и папой и поэтому сбежала.
Не говоря им, мы стали искать ее на улицах Глостера. Мы даже обратились в офис Армии спасения – он находился в центре города неподалеку от нашего дома, – написали заявление о том, что она пропала и спросили, не передавал ли кто какие-то вести или сведения о ней. Они проявили к нам сочувствие, но из этого обращения так ничего и не вышло.
Папа продолжал уверять, что Хезер время от времени выходит с ним на связь. Он сидел за ужином и между делом сказал:
– О, кстати, я тут недавно наткнулся на Хезер.
Мое сердце забилось сильнее от нетерпения.
– Где?
– Да просто в городе. Типа заехала ненадолго. Она много не рассказывала, но на вид у нее все в порядке.
Мы со Стивом переглянулись.
– А почему она не зашла нас проведать, раз она была в Глостере?
– Ей нужно было возвращаться.
– Куда возвращаться? Она что, еще в летнем лагере?
– Наверное. Она не сказала.
Мы стали требовать подробностей.
– Почему она вернулась в Глостер?
– Она об этом тоже не сказала, – он всегда так запросто говорил об этом. – Не важно, главное, что у нее все хорошо.
В других случаях он строил более сложные теории о том, почему она не хочет больше поддерживать контакт с семьей. Он говорил, что от кого-то слышал, будто она стала лесбиянкой или проституткой, либо подсела на наркотики. Все эти версии не вызывали доверия, и я четко давала ему понять, что эти догадки меня расстраивают, но в конце концов я устала спорить с ним об этом.
Мы достигли некоего момента, когда просто перестали ему верить.
Мамины объяснения и отговорки были не лучше. Чаще всего она не хотела говорить о Хезер, но иногда нам удавалось вынудить ее. Мы спрашивали, почему она никогда не писала Хезер, не получала от нее писем и даже никогда не пыталась навестить ее. Мама просто говорила, что вряд ли Хезер хочет ее видеть, а раз этот так, то мы все должны оставить сестру в покое, до тех пор, пока она не передумает.
Однако мои сомнения и волнения насчет нее продолжали расти. Так же, как Стив и мои младшие братья с сестрами, я не могла поверить, что Хезер просто бросила нас. Мы были уверены: она не могла не понимать, что мы волнуемся за нее и точно захотела бы нас успокоить, сказать, что у нее все хорошо. В поисках ее мы сделали все, что могли, даже написали телеведущей Силле Блэк, у которой в то время шла передача «Сюрприз», в которой находили на какое-то время пропавших членов семей. Но нам оттуда не ответили. Мы связались еще с одной передачей под названием «Пропавшие без вести», но тоже не получили ответа.
В конце концов, мы сказали папе, что собираемся обратиться в полицию и заявить, что она пропала. Я до сих пор помню то мрачное выражение, которое появилось у него на лице.
– Лучше не делайте этого.
– Почему? Столько месяцев уже прошло. Мы волнуемся.
– Да, но о ней ходит все больше слухов. Там уже не только наркотики. Кое-кто говорил мне, что она замешана в каких-то аферах с кредитными картами. Если вы скажете полицейским, что она пропала, то они начнут совать свой нос во все эти дела. Вы можете ее подставить, у нее начнутся серьезные проблемы. Я вам говорю, не нужно впутывать полицию во все это.
– Но мы же за нее волнуемся.
– Слушайте, я не думаю, что о ней вообще нужно волноваться. Она уже большая девочка. Сможет о себе позаботиться. Зуб даю, не сегодня, так завтра она вернется в этот дом счастливой как никогда.
Мы не поверили ему, но не хотели подставлять Хезер, если папа вдруг действительно сказал правду, так что оставили эту идею. После этого нам и правда стало казаться, что мы тут уже ничего не можем поделать.
Так что имя Хезер все реже и реже стало звучать в доме, пока не перестало звучать вовсе. Раньше с нами была сестра, которую мы любили, а теперь вместо нее осталась лишь пустота и тишина. Это очень угнетало.
У меня не возникало даже малейшей мысли о том, что ее может не быть в живых – как и у моих братьев с сестрами. Я уже давно была подростком, но по-прежнему ходила в сад на заднем дворе и играла с младшими. У них там была горка, качели и домик для игр. Папа всегда возился в саду, перекладывал вещи, заливал бетон, делал дорожки, клал каменную брусчатку. Он говорил, что не хочет, чтобы его планам по переделке сада мешали. Еще бы. Его сад был кладбищем, и годами все мы, его дети, играли на могилах, не зная об этом. Меня дрожь берет, когда сейчас я думаю о том, что в одной из этих могил была и Хезер. Рядом с ней папа заставил Стива выкопать маленький прудик, и летом мама с папой сидели у этого прудика, отдыхали, слушали журчание маленького фонтана и наблюдали за рыбой.
После исчезновения Хезер поведение мамы и папы довольно заметно изменилось. Мама ушла в себя и гораздо меньше проявляла жестокость, хотя все еще злилась временами. Она больше ни разу меня не била, хотя я знаю, что с младшими детьми она по-прежнему позволяла себе рукоприкладство. Эта перемена совершенно точно должна была принести мне облегчение, и я, конечно, не жалела о том, что избиения прекратились, но это меня и беспокоило. Ее настроение часто было мрачным и тревожным – сейчас я думаю, что у нее тогда была довольно сильная депрессия. В каком-то смысле это ощущалось такой же угрозой, как и ее жестокость.