Однако эта перемена в наших отношениях происходила постепенно и точно не заставила ее проявлять ко мне в ответ симпатию и понимание как-то по-новому. Как только мне исполнилось шестнадцать лет, от меня ждали, что я уйду из школы и найду работу – какую придется, – чтобы маме с папой больше не приходилось за меня платить. Нельзя было даже и представить, что мне разрешат продолжить учиться, получить высокие оценки и тем более поступить в университет и получить степень по изобразительному искусству, которое я любила и в котором делала определенные успехи.
Даже в этих условиях я стремилась взять лучшее из сложившейся ситуации и найти работу, которая не была примитивной и давала возможность учиться чему-то новому. Мне удалось устроиться на работу, которая оказалась первой в целой череде офисных должностей, я выполняла обязанности секретаря, и это позволяло мне проводить один день в неделю в колледже. Мне платили всего 3,7 фунта в час, и я была должна отдавать маме двадцать фунтов в неделю. Мама с папой никак не интересовались моей работой за исключением дополнительных денег, которые она им приносила, но меня моя работа наполняла некоторой гордостью и самоуважением.
Между тем вскоре после окончания школы я встретила в пабе своего первого настоящего парня, его звали Роб. Я была очень стеснительной и стояла в углу рядом с динамиками, и он подошел ко мне. Мы разговорились. Он был на восемнадцать месяцев старше меня – того же возраста, что и Хезер. Он родился всего на пару дней раньше ее в Королевской больнице Глостера, так что наши матери могли даже оказаться рядом в то время. Мы договорились встретиться снова следующим вечером в пабе под названием «Высокий корабль» рядом с глостерским портом. С того вечера и начались наши отношения.
Я нервничала по поводу того, что о нем подумают мама с папой, и даже больше этого меня тревожило, как Роб воспримет их. Но оказалось, что он им по-настоящему понравился. Он работал пекарем, и когда рано утром он был на смене, то заходил на Кромвель-стрит и оставлял маме хлеб и пирожные на пороге дома. Она была в восторге, и мои братья и сестры полюбили его. И к моему большому облегчению, знакомство с моими родителями не оттолкнуло его от меня – хотя они наверняка показались ему странными. Он часто гостил у нас дома, и когда поссорился со своими родителями, мама с папой разрешили ему пожить у нас. Мама сказала:
– Я не против. Он приятный парень. Пусть живет.
Казалось, ее совсем не беспокоит идея о том, что у меня начинается половая жизнь, но я не была уверена, как отреагирует папа. В конце концов, все эти годы он носился с мыслью, что должен стать тем самым человеком, который «первым войдет в меня», когда мне исполнится шестнадцать лет.
– Да просто дай ему, если он так хочет, – сказал он. – Мэй может трахаться с кем угодно, и если они захотят сделать это под нашей крышей, нет проблем.
Я сомневалась, не лукавит ли он, и волновалась, что он все еще воспринимает меня как свою собственность.
Но хотя Роб после переезда делил со мной мою комнату, мы еще не начали спать вместе – он спал на диване в моей комнате, а я в кровати. Папа думал, что это не так, и меня это устраивало, потому что могло защитить меня от его ужасных приставаний. Затем однажды он зашел в нашу комнату без стука. Думаю, он хотел застать нас вместе. Он начал говорить мерзкие вещи.
– Классные сиськи у моей дочурки, скажи же, Роб? Ты заценил?
Роб был смущен, так же, как и я, но хорошо, что он был со мной рядом. Он попытался сделать так, чтобы я не слишком стеснялась своих очень странных родителей.
В те дни моя спальня была неприкосновенным убежищем, но иногда я была не способна избегать папу. Однажды я убирала свою комнату, папа подошел и схватил меня за обе груди. Я отпихнула его в сторону.
– Просто отстань от меня, слышишь?
Поначалу он не воспринял меня всерьез.
– А что такое? Почему не хочешь поднять настроение папе?
Он набросился на меня снова. Я оттолкнула его.
– Хватит! Уходи отсюда!
Я впервые так прямо противостояла папе. Он оторопел. Ухмылка на его лице сменилась темным, угрожающим блеском в глазах. От этого испугалась я.
– Как ты смеешь так разговаривать со мной, ты, мелкая сучка!
Он повернулся и пошел к двери. Прямо напротив ее стоял пылесос. Он схватил его и развернулся ко мне.
– Ты слышишь меня? Никогда со мной больше так не говори!
Он бросил в меня пылесос. Я пыталась уклониться, но тот больно ударил по мне. Как только папа сделал это, он, похоже, понял, что такой поступок заставил его выглядеть злобно и смехотворно. Он вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Это выглядело так, будто он почувствовал себя проигравшим. И больше он ни разу не пытался домогаться меня.
Помимо папиного поведения меня беспокоило еще и то, что Роб, живя с нами под одной крышей, разузнает много о половой жизни мамы с папой и о маминой работе проституткой, хотя в то время эта ее деятельность сошла на нет. Он, конечно, кое-что узнал об этом. Секс был постоянной темой в нашем доме – от нее было не укрыться. Мы часто слышали, как мама с папой шумно занимаются сексом или папа нам это описывал.
– Ваша мама и я прошлой ночью устроили неплохое приключение! Хотите знать, что мы вчера делали?
Или он смотрел порнофильмы и убеждал нас смотреть их вместе с ним.
Он предлагал Робу одолжить его хардкорные видео – «найдешь там кое-какие идеи для себя, сынок», – а мама, у которой не было совершенно никаких комплексов, проходила мимо него на лестницу вообще без одежды с таким видом, будто так и надо. К счастью, это его не беспокоило. Он больше волновался насчет моего смущения и говорил мне, чтобы я не волновалась.
Прошло несколько недель, и мама сказала нам, чтобы мы съезжали, потому что в доме слишком много народу. Это случилось очень неожиданно. Однажды я пришла домой с работы, и она просто сказала:
– Я нашла вам съемную комнату, и вы съезжаете завтра. Вот ключ.
Так что нам пришлось в спешке собирать все свои вещи и уходить.
Я была озадачена тем, почему она так поступила. Дом был большой, и Роб, переехав ко мне, вряд ли сильно влиял на то, сколько в доме было людей. Вскоре я догадалась, что одной из причин так поступить было то, что так они могли меньше тратить на еду. Думаю, другой причиной было то, что мама стремилась сделать так, чтобы я держалась подальше от Луиз и Тары, потому что я была уже взрослая, и она не хотела, чтобы младшие дочери так рано проникались какими-либо идеями о независимости от родителей. Она хотела держать их полностью под своим контролем, а это значило, что меня и их нужно было как можно сильнее разделить.
У нее были строгие правила насчет моего общения с ними.
– Ты можешь приходить домой в воскресенье с двух до трех дня, чтобы увидеться с ними, но это все. Я не разрешаю им навещать тебя.
Арендованная комната была всего в паре улиц от дома, но переезд туда от семьи ощущался как огромный шаг вперед. Мы с Робом до этого даже и не думали, чтобы съехаться, но мамин поступок вынудил нас это сделать. Однако я загорелась идеей взять как можно больше от своей новой независимой жизни. Я стала учиться водить – и новость об этом привела папу в ярость, ведь он считал, что женщины предназначены только лишь для рождения детей. Когда я сказала ему, что беру уроки вождения, он сделал все, что мог, чтобы подкосить мою уверенность в этом решении: заявлял, что я буду представлять опасность для общества и буду оставлять за собой трупы везде, где только проеду. Но я отказалась бросить эти уроки. Из всего, что папа хотел для меня, я хотела противоположного.
Через год или около того родители Роба помогли нам с первоначальным взносом, чтобы мы купили дом. Мы оба работали и смогли накопить достаточно, чтобы купить дом в приятном районе Глостера: выплаты по ипотеке составили не больше, чем арендная плата, которую мы и так уже платили. Мы завели кота (его звали Багира, сокращенно Бэгги), и он стал моим близким спутником на много лет. Так что в короткий срок моя жизнь полностью преобразилась. Папа был очень разочарован. Он отказался даже заходить в новый дом.
– Девочка, ты ведь могла купить что-нибудь на Кромвель-стрит. Даже что-нибудь прямо по соседству. Тогда мы бы смогли снести стену между нашими домами, и ты бы осталась частью семьи.
Они хотели, чтобы я была вдали от их дома, но при этом не хотели терять контроль надо мной. Когда я купила собственное жилье, это означало, что им больше не удастся сохранять этот баланс. Но в конце концов, они, как и любые родители в этой ситуации, знали, что как только ребенок достигает определенного возраста, его становится очень сложно контролировать – как минимум физически. Я совершенно их больше не боялась. Папа это знал, а когда в мои семнадцать лет мама ударила меня, я сказала ей: «Пошла ты», – и только больше отстранилась.
Через пару лет, в первый раз в своей жизни, я ощутила, каково жить нормальной жизнью – той, которую я только представляла себе у других людей. Я навещала Кромвель-стрит время от времени, чтобы увидеть своих братьев и сестер, но постепенно этот дом я стала ощущать как место, которое для меня осталось в прошлом. Конечно, я не могла забыть, что со мной там происходило или что мои сестры и братья все еще оставались там во власти родителей. За Стива я не переживала – он покинул дом раньше меня, – но особенно беспокоила меня сестра Луиз. Я уже не жила в их доме, поэтому она могла стать следующей жертвой папиного сексуального интереса. За Тару я волновалась уже не так сильно, потому что она не была папиным ребенком, к тому же он был расистом, так что наверняка не стал бы ее трогать. К тому же из всех нас у нее одной была невероятная уверенность в себе, так что я знала – она ни секунды не потерпит никакого насилия ни от мамы, ни от папы.
Луиз, в отличие от Тары, была светлокожей и почти вступила в подростковый возраст. Она была тихой, задумчивой, немного застенчивой, и чувствовалось, что она особенно сильно любила папу. Перед