Гриша сорвал со стены гирлянду из воздушных шаров и стал яростно их топтать. Они лопались и оставались лежать на полу разноцветными плевками. Сергей пытался унять его, но Гриша бился, как раненый птенец.
– Вы! Вы!!! Почему не сказали, что она может умереть?
Гриша в ярости переворачивал койки.
– Я бы с ней пожил! Хоть немного!!! Ненавижу! Город! Институт! Вас!!!
На крик прибежала нянечка, попыталась обнять его, утешить, но он оттолкнул ее, и она упала на пол. Сергей Николаевич помог ей подняться. Она взглянула на мальчишку без укора:
– А маму бы не стал.
Гриша сразу затих. Нянечка усадила его на кровать, прижала к себе. Гриша щедро мочил ее халат слезами, а она гладила и гладила его по голове.
– Есть о ком плакать, и то счастье…
Сергей тихо вышел из спальни, не заметив, что испуганная Света все это время стояла у двери.
Татьяна проснулась посреди ночи и поняла, что Сергея еще нет. Два ночи. Шестой месяц беременности. Она оделась и вызвала такси до детского дома. Нашла Сергея в спальне мальчиков. Перевернутые кровати напоминали разобранные баррикады. Нарыдавшийся Гриша крепко спал, а Сергей сидел рядом, не двигаясь. Татьяна подоткнула Грише одеяло, взяла мужа за руку и вывела из спальни.
В кабинете она делала ему чай и слушала сбивчивый монолог:
– Гриша теперь взрослый. Вернее, не взрослый, а совершеннолетний. Это одно и то же? Вот именно, это не одно и то же. Но по закону – одно и то же. Он уедет. Будет жить один. В таком состоянии вдруг начнет жить один. Дважды сирота. А сюда въедет Горниковский детский дом. Света останется здесь. Ее так никто и не взял. Я не смог ничего для нее сделать. Она останется. Тоже будет одна, как Гриша. Среди других детей будет одна… Гриша умный, он не сорвется. И Света – она быстро привыкнет. И рисует хорошо. И никаких… никаких больше вот этих вот…
И Сергей со всей силы хлопнул синей папкой с Гришиными документами по столу. Папка раскрылась, часть бумаг разлетелось по столу.
– А чем ты заниматься будешь? – осторожно спросила Татьяна.
– Тобой. Ребенком нашим. Докторской. В выходные в парк будем ходить.
– И в кино?
– И в театр. И на выставки.
– Ну да, особенно на выставки.
Татьяне очень хотелось кино и парков, но сейчас, в этот момент, это звучало так странно и дико, будто они говорили не о будущей прекрасной жизни, а о ее конце. Прижавшись щекой к виску мужа, Татьяна вдруг увидела среди Гришиных документов кусочек мятой глянцевой бумаги – той, которую еще полгода назад обеспокоенная нянечка всучила Сергею в неподходящий момент. Татьяна разгладила ладонями фото. На нем была очаровательная маленькая девочка. Ангелочек, глядя на которого, трудно не улыбнуться.
– Кто это?
Сергей взглянул на фото и сразу узнал.
– Света маленькая.
– А почему она в этой папке? Почему мятая?
Почему-то именно сейчас, через полгода, вдруг оказалось очень важно узнать, почему эта фотография мятая. Позвонили нянечке – было уже три ночи. Та спросонья никак не могла сообразить, чего от нее хочет директор. Но потом все же вспомнила, что убиралась в палате девочек и нашла фотографию у Светы под кроватью.
Татьяна испуганно взглянула на Сергея.
– Ты понимаешь, что это значит? Что она еще тогда потеряла надежду. Но с ней был Гриша. А теперь не будет и его. И даже тебя. Она где сейчас? В спальне? Спит?
В спальне Светы не было.
Не было ее и в туалете, и в душевой, и в учебном классе. Не было в подсобке, под лестницей, в спортзале. Во дворе. В столовой. И на кухне тоже не было. Надо звонить в полицию.
Но тут Сергей увидел, что содержимое большого холодильника стоит отчего-то на полу: банки, овощи, кастрюли, свертки… И даже полки из холодильника валяются в углу. Но если повар размораживал холодильник, он бы стоял открытым и был выключен. А этот гудел и потряхивался. Не осознавая пока зачем, Сергей открыл холодильник.
В его большой камере, в одной ночной рубашке, в скрюченной позе, дрожала Света. И наотрез отказывалась выходить.
Но через десять минут она уже лежала в своей постели, укрытая несколькими одеялами, и пила дымящийся чай, продолжая дрожать.
– Я не хотела, чтобы Гришу забирали.
– Ну, а в холодильник зачем забралась?
– Умереть.
– Какая связь?
Света легко раскрыла свою тайну. Раз не удалось замерзнуть до смерти, то теперь уже все равно.
– Я желание на бумажке написала, чтобы Гришу мама не забрала. Написала, бумажку сожгла, пепел бросила в какао, а он выпил. Это верный способ! Он не хотел пить, а я уговорила, и тогда он выпил. И мама от него отказалась, а теперь вообще умерла.
Да, именно так. Света была уверена, что все эти события – отказ Анны Петровны, ее смерть, Гришино горе, перевернутые койки, – все они были вызваны ее, Светиным, одиночеством и пеплом, растворенным в чашке какао. Сергей смотрел на девочку, которая ненадолго, буквально на пару лет, стала некрасивым, никому не нужным подростком, и не знал, что сказать ей и как. Не было сил, не было мыслей, не было ничего. Но выручила Татьяна. Как женщина, как будущая мать, а вовсе не как профессиональный психолог, она произнесла вдруг какую-то такую несуразицу, которая единственная и могла послужить убедительным аргументом.
– У вас какао по каким дням дают?
– По четвергам, – недоуменно ответил Сергей.
– Вот именно, – ответила Татьяна, открыла в мобильном календарь и с убежденным видом показала Свете какую-то дату полугодичной давности.
– Анна Петровна отказ написала не в четверг, а в среду. Это я точно помню, я здесь была после лекции по клинической психологии, а они у меня по средам. А умерла она когда? В субботу. А суббота – это тоже не четверг. Так что не сходится, Света. Ничего не сходится с твоей запиской.
Света с недоверием уставилась на экран телефона. Лицо ее посветлело. Дрожь прекратилась. Татьяна показала ей смятую фотографию.
– Ну а это что?
– Видите, какая я здесь милая? Такую бы точно удочерили… Но поздно. Я урод.
– Сейчас ты себе не нравишься, но очень скоро ты станешь необыкновенно красивой девушкой. В тебя влюбится очень хороший парень. Потому что в девушек с такими глазами влюбляются только очень хорошие парни. И у тебя будет своя семья.
В этот момент Сергей понял, что не просто любит жену. Что он любит ее так, как никто никогда никого не любил на этой большой Земле.
И вот этот день настал. Ждали приезда Горниковского детского дома. Сергей Николаевич, нянечка, Гриша и Света выстроились у подъезда, разве что каравая в руках не было.
– И зачем они здесь нужны? – мрачно проговорила Света.
– Так какой же это дом, если в нем нет детей? – ответила нянечка.
Подъехал автобус. Гриша включил музыку для торжественности, колонка хрипло запела. Из автобуса вышел Олег Иванович, за ним шумящие дети.
– Ну, здравствуй, Сергей Николаич! Принимай пополнение.
Гриша и Света молча смотрели, как бывший директор их детского дома встречает детей, дает распоряжения, чуть суетится, но держится молодцом. Старается быть приветливым, но пытается показать, что это больше не его дом… Свете приехавшие дети не понравились. Те, которые раньше тут жили, были намного лучше, это очевидно.
Гриша взял большую спортивную сумку, лежавшую на земле.
– Ну, все. Я пошел.
Света не ответила. Отвернулась. Гриша понуро брел сквозь суетливую толпу, тащил сумку, приподняв плечо.
– Гриша, постой! – окликнул его Сергей.
Гриша остановился.
– Я заеду к тебе завтра. Обои поклеим, потолок покрасим.
– Я в деревне буду жить, – холодно ответил Гриша.
Пауза.
– И что бы на это сказала мама?
– Ее нет.
– Ты брал для нее книги в библиотеке.
– Ну и что?
– Ел огурцы, которые она солила.
– Ну, ел.
– Ты слезы ее видел.
– И?!
– И она не хотела, чтобы ты менял свои планы. Хотела, чтобы ты учился. Она все для этого сделала. А что делаешь для этого ты?
Гриша опустил голову. Молчал.
– Тогда до завтра. Обои и клей я привезу.
Новые девочки развели в спальне суету: разбирали вещи, выбирали кровати.
– Ты все время у окна. Нечестно!
– Кто первый сел, тот и…
Над одной из кроватей уже появился плакат с голливудским артистом. А одна девочка нашла на подоконнике чашку, обклеенную наклейками. Давно-давно, в прежней жизни детского дома, Анютка получила от будущих родителей наклейки и клеила их везде. Теперь эти родители стали не будущими, а настоящими, а Света аккуратно вымыла чашку, чтобы наклейки не смылись, и поставила ее на подоконник. И смотрела на нее по утрам и перед сном. И вот теперь Горниковская дурища ухватилась за краешек наклейки, чтобы отодрать! Света прошла через комнату, резко вырвала у нее из рук чашку и ушла.
Татьяна приехала. Несмотря на приближающиеся роды, не могла не приехать в такой день. Стояла в сторонке, никем не замеченная, и смотрела, как Сергей и Олег Иванович тихо о чем-то говорят.
– Я не могу, Олег Иванович. Я обещал жене. У меня диссертация. И все.
Олег Иванович с досадой обернулся на детский дом.
– А я уж думал, повезло ребятам…
Ребенок в животе Татьяны был человеком активным. Он пинал ее так, будто она и сама не знала, что надо делать. Татьяна решительно подошла к мужу.
– Ты уже сорок этих диссертаций защитил. И тебе еще столько же привезли.
– Больше. Сорок семь. И еще Света осталась. Она сорок восьмая.
– И ее защитим, – ответила Татьяна. – И этих. Оставайся. А мы со Светой домой поедем.
Из окна своего кабинета новый директор Горниковского детского дома смотрел, как его беременная жена вдвоем с такой несуразной Светой несет от подъезда к воротам сумку с сиротскими девичьими нарядами.
На столе Сергея Николаевича лежали папки с делами новых детей. Его будущие диссертации.