Могла ли я представить себе, что я, атеистка и агностик до мозга костей, я, не соблюдающая никогда ни одного поста, не знающая ни одной молитвы, не оскверняющая собой Церковь по причине своего недоверия, что я сама лично пойду в ближайший храм спросить, как поставить свечку за упокой души неизвестной мне женщины, матери моих новых детей, чтобы просить ее о помощи?
Я еще не раз буду обращаться к ней и даже спорить и ругать ее, но в тот момент… Я смотрела на образ, слезы лились из моих глаз, а я бубнила: «Послушай, я не знаю, как тебя зовут, но я чувствую, что ты рядом. Я чувствую, что ты любишь своих детей и страдаешь о них. Если ты выбрала нас, если это наша история, сделай так, чтобы все получилось. Сделай так, чтобы они были с нами и чтобы нам это все было легко!!!»
Со стороны это, наверное, выглядело забавно. Но в тот момент мне было не до смеха.
Я вышла из церкви и смогла начать разговор с мужем. Объяснила ему ситуацию, предложила принять детей временно, благо впереди лето, дача. Просто чтобы дать им возможность немного успокоиться и расслабиться. Ребятам надо помочь в решении наследственных и иных вопросов, а также попробовать найти им постоянную приемную семью.
С удивлением выдыхаю: Алексей согласен! Спросил только: «А как мы их потом в другую семью передавать будем? А если мы привыкнем и не сможем расстаться? А если сами дети к нам привыкнут, а мы нет?»
Да, конечно, мы никогда раньше такими вещами не занимались, и все эти страхи были вполне обоснованны. Но это лучше, чем не сделать ничего. Полгода – большой срок, и даже если наша помощь будет в решении лишь части проблем, это уже немало. Самое главное, что дети не попадут в детский дом!
Мы взрослые и должны суметь разрулить ситуацию. Как-нибудь справимся. Шанс есть. И его надо использовать.
Что ж, будем решать проблемы по мере их поступления, повторяю про себя любимый девиз и иду узнавать, что и как делать.
Выясняется, что для оформления так называемой предварительной опеки на 6 месяцев нужно всего лишь три документа: паспорт, акт осмотра помещения, подтверждающий возможность принять детей, и согласие самих ребят.
Обежала все три опеки (свою и две детские), убедила всех и вся, что мы можем попробовать помочь, подключив административный ресурс. Дело сдвинулось – мне, наконец, разрешили встретиться с осиротевшими подростками.
До этого я не видела их даже на фото, вообще не представляла себе, как они выглядят.
Конечно, еще до этого мне ужасно хотелось поговорить со старшей девочкой хотя бы по телефону. Младшую я опасалась привлекать. Можно было все испортить. Она могла проболтаться, и тогда психолога приюта, помогавшую нам, могли бы уволить, а мне – не отдать детей. Ну а поскольку в современном мире при наличии социальных сетей найти человека не так уж и трудно, мы с Ксюшей познакомились именно так. Я тихонечко постучалась к ней в чат, стараясь не ранить ее своими расспросами. К огромной радости, она уже знала обо мне от психолога. Так, в обстановке строжайшей секретности, началось наше общение.
Мне часто говорят, что вот, мол, какие вы молодцы, герои, мы бы так не смогли и тому подобное. Нет, знаете, и вы смогли бы. Но именно находясь на нашем месте, смогли бы точно. Никто из вас не остался бы равнодушным.
Ну вот представьте себе: вы едете такой нарядный на день рождения, например. И вдруг перед вами машина сбивает ребенка и уезжает с места происшествия. У вас есть два варианта, как поступить в этом случае: вызвать «Скорую» и поехать дальше (что тоже, разумеется, будет вариантом помощи) или остановиться, дождаться медиков, пытаясь при этом оказать первую помощь. Ясное дело, что вы не успеете или вовсе не попадете на праздник, испачкаете костюм, что придется выступать свидетелем по делу, но какая разница, когда на кону ЖИЗНЬ ребенка.
Вот и мы выбрали этот путь. И вы бы его выбрали на нашем месте. Никак нельзя было поступить по-другому.
«…Спасибо вам большое! На самом деле, когда я узнала про вас, у меня открылось второе дыхание! Я просто очень боюсь попасть в детский дом, но я-то ладно, я уже взрослая, я там много времени не проведу, а вот младшие… Ужасно боюсь за младших. А сейчас, когда появилась хоть какая-то надежда на хороший исход, я просто молю небеса. Я очень благодарна за ваши старания…»
«…Как страшно знать, что никого нет рядом… Обидно, что никто не идет навстречу и лишь преграды ставят. У сестренки вчера была истерика по поводу мамы и по поводу детского дома. Я как могла ее успокоила, хотя я и сама боюсь этой перспективы и ничего же не могу сделать…»
«…Я прям плачу от счастья, меня переполняют эмоции. Ведь сегодня нас должны были отправить в детский дом вместе с теми, кто уехал. Мы провожали ребят. А сами остались. Вы подарили нам веру в жизнь и надежду на семью, которая нам очень нужна…»
Это строки из нашей переписки с Ксюшей. Страшно подумать, что было бы, если бы ничего не получилось!
Скоро мы увидимся. Я так нервничаю перед первой встречей!
Первое впечатление.
Ксюша – красавица! Улыбается. Взрослая и самостоятельная девушка. Видно, что ей пришлось несладко, и она очень хочет любви, спокойствия и заботы.
Вероника немного полновата, на лице прыщики, под глазами – темные круги. Недавно болела. Очень контактная, общительная. Смешно одета: в платье, а под ним джинсы.
Кирилл кажется странным ребенком. Испуган, застенчив, зажат, напряжен. Угловатый, неуклюжий. Нелепо одет в школьный костюм, который уже маловат. Выглядит лет на 11–12, от силы 13. Шепелявит, гундосит, как слоненок из мультика про 38 попугаев. Делает большие паузы между словами.
Говорим про школу, оценки, любимые увлечения. Нам разрешают прогуляться за территорию приюта.
Обсуждаем перспективу ближайших шести месяцев. Честно рассказываю, что мы совсем не готовы навсегда принять в семью еще троих детей. И вполне может оказаться так, что придется переезжать в другую семью, а может быть, и в детский дом, если ничего не получится. Что сейчас можно отказаться, если страшно. Но все-таки мы все вместе решаем попробовать.
Так, на 40-й день после смерти матери, дети попали в новую семью. И В ПЕРВЫЙ ЖЕ ДЕНЬ СТАЛИ ЗВАТЬ МЕНЯ МАМОЙ!
Это и приятно, и непонятно одновременно. Мне казалось, что дети должны были горевать о маме, возможно, даже плакать. Я мысленно приготовилась успокаивать и быть «жилеткой». Но нет, пока никаких видимых проявлений нет. И я не ожидала такой реакции с их стороны.
Прошел месяц, дети потихоньку привыкают, а сама я «прикипела», по-моему, с первой мысли о них. Но не нахожу себе места, так как понимаю, что, несмотря на данный на временную опеку шестимесячный срок, реально дети смогут быть у нас примерно три месяца, в течение которых нужно найти им другую семью, чтобы успеть уладить формальности до наступления нового учебного года.
Время идет, муж молчит, да и средний наш кровный сын очень часто говорит о том, что ему некомфортно, когда много народа. И он совсем не горит желанием увеличивать семью. Слыша это, я очень расстраиваюсь. Боюсь, что все-таки тянуть больше нельзя. Надо начинать поиски приемной семьи.
С огромной тяжестью в душе приступаю. Мне приходится пиарить СВОИХ детей в соцсетях. Чувствую себя при этом отвратительно…
К моему удивлению, довольно быстро семья нашлась! Приятнейшие люди! Воспитывают маленькую дочку. Но, кроме желания, пока нет ничего: ни документов, ни опыта.
Честно описываю ситуацию. Говорю, что, во-первых, непонятно, что со здоровьем у Кирилла. Ему необходимо более тщательное медицинское обследование, в том числе у психиатра. Честно, не знаю, как физически смогу расстаться с детьми. Даже страшно представить, во что мы ввязались, но надо двигаться… Решаем действовать сообща. Как в том мультфильме про котенка Гава. Когда они со щенком сидели на чердаке и скрывались от грозы. «Давайте будем бояться вместе», – решили мы. Попробуем поселить эту семью в гостевом доме на даче и посмотреть, как будут складываться их отношения с детьми. «Как складываться?» – думаю я. Я им мама, ребята будут относиться к этим людям как к гостям, да и все. И что я потом скажу: «Детки, вам нужно ехать к Наташе жить и звать ее мамой?» Нет. Не могу это представить. Более того, появляется ревность. Не хочу отдать СВОИХ детей чужой тете. Как, интересно, на Западе работает система фостерных семей? Наверное, их обучают как-то расставаться и говорить ребенку нужные слова. Не знаю…
Честно говоря, очень испугалась, узнав о потенциальном диагнозе Кирилла. Не самой его болезни, а именно реакции мужа. К сожалению, его старший сын имеет тяжелый неизлечимый психиатрический диагноз. И вряд ли Алексей захочет снова погружаться в эту тему. Ведь он, как никто, знает, что за всем этим стоит. А вдруг Кирилл таким и останется на всю жизнь? И тоже не сможет социализироваться. Никогда не сможет получить хорошего образования и найти работу. А вдруг его состояние ухудшится? Еще один вечный ребенок на шее папы…
Все эти мысли снова не давали мне покоя. Я ждала, что муж скажет: «Нет, мы не сможем оставить детей в нашей семье. Нам достаточно своих проблем».
И я снова стала просить маму моих детей. «Тебе хорошо! – говорила я ей. – Ты там встретилась со своими мужьями, с родителями. У тебя там семья. У тебя нет никаких забот, сиди себе на облачке, ножки свесив. Давай, подключайся! Мне нужна твоя помощь! Ты там ближе к Богу, иди проси! Иди, проси за сына своего, за всех своих детей!» Со стороны это могло показаться сущим бредом, но я настолько явно ощущала связь с ней, что этот разговор для меня был абсолютно реальным. Я говорила с ней всегда, когда оставалась одна. Говорила так, будто она передо мной. И просила. Даже требовала, чтобы она «сходила к Богу» как на прием к начальнику.
И она помогала!!! Это было невероятно! Можно считать это совпадением, но именно после моих «разговоров» удалось убедить органы опеки, чтобы нам, чужим людям, отдали детей. Что моя мама, которой врач пророчил 6–8 месяцев реабилитации и лежачего образа жизни после перелома шейки бедра, пошла сама через 2,5 месяца! Даже сам доктор, оперировавший ее, счел это чудом!