Это теперь моя реальность: милицейское отделение – детдом – и моя, такая родная, давшая мне путь в жизнь мама из Москвы… все пронеслось перед глазами в одну секунду.
А мы-то, грешным делом, думали, что истории в этой передаче почти постановочные.
Сквозь этот туман пробивается голос второй ведущей – тоненькой Чулпан Хаматовой: «Анна, мы нашли вашу маму, Елена Константиновна, выходите, пожалуйста». Это вообще возможно пережить?!
Я практически ничего уже не вижу от рыданий и заливших лицо слез. Но даже через них видно, что седоватая женщина с заплаканным лицом, вышедшая под свет софитов, – просто копия меня. Да!!! На этот раз «выстрелило»… сбылась давняя мечта. (Как в магии – мысли материализуются.) А эта незнакомая взрослая женщина помоложе с ней рядом – она и есть та моя сестра? И вот встает во весь рост вопрос – И ЧТО ТЕПЕРЬ?!
Нас разделяют почти двадцать девять лет! Неловкость повисает, прямо ощущается в воздухе! И тут все это напряжение разом ломает наш самый мелкий – двухлетний Ванька в «деловой» жилетке и бабочке. Вразвалочку выруливает на сцену и своим «серьезным» обаянием быстро ломает всякую отчужденность.
– Бабушка? Моя? Здорово.
Как шутят школьники – «жизнь уже никогда не будет прежней»… и нам предстоит пройти стоооолько всего…
Мама оказалась замечательным, тактичным и умным человеком и полностью приняла меня. Но это уже тема не для рассказа. Как минимум для романа! В нескольких частях…
Маргарита ВестфаллМаленький Будда
Когда у тебя дети, когда их больше двух, а еще ты работаешь и работ у тебя тоже больше двух, вероятность появиться в музее крайне низка. «Скорее расступятся воды Красного моря». Но при совпадении множества случайных обстоятельств я оказалась на выставке, посвященной детям Индии. Там были фотографии – два зала фотографий детских лиц.
Я люблю детей. Даже в детстве они казались мне космически прекрасными существами, заслуживающими намного больше внимания и уважения, чем оказывали им взрослые. Идея кураторов выставки была в том, чтобы показать огромную социальную пропасть между детьми из обеспеченных семей и жителями трущоб. Со средним классом в Индии большие проблемы. Дети в шелках и лохмотьях, дети с браслетами из пластиковых бутылок и в золоте. Они были удивительные. Такие красивые, разные и непривычные, оттого притягательные и волнующие.
Я стояла у портрета мальчика, а мальчик смотрел на меня черными глазами-маслинами, и этот взгляд проникал в самое сердце. Я была готова увидеть его рядом. Принять как своего ребенка.
На стендах рассказывалось, что Индия одна из лидеров по количеству детей-сирот, но моих знаний вполне хватало, чтобы понимать, что международного усыновления в России нет и в ближайшем будущем не предвидится. Я понимала, что мне не заполучить маленького индийского сироту в свою московскую жизнь.
Я сфотографировала портрет мальчика, поставила заставкой на телефон и нырнула обратно в свою реальность. Мальчик был со мной, когда звонил будильник, когда я смотрела на часы и когда засыпала. Он сжился с моим телефоном, близкий и недоступный.
С выставки прошло около года, я была дома и делала то, что делаю, когда никто не видит, – листала пополнившуюся малышами федеральную базу данных детей-сирот. И нет, я не собиралась брать еще одного ребенка, нет, у меня не было документов на руках, нет, я не думаю, что я сумасшедшая. Я просто смотрела на них и мысленно изо всех сил посылала каждому самых лучших в мире родителей.
На 20 какой-то странице я увидела его. Маленький мальчик со смешным мягким хохолком черных волос и трогательно сложенными на груди ручками. Его звали как древнего пророка, он жил на севере, и мама дала свое согласие на его усыновление. Я листала дальше, но не хотелось. Хотелось узнать все про мальчика с 20 какой-то страницы.
Но, помните, ведь я не сумасшедшая? У меня четверо детей, трое из них дошкольники, и я совершенно никак, ни в каком случае не смогу взять еще одного. Я посмотрела на него через неделю. Он казался мне самым красивым младенцем в мире, и я не понимала, почему он там, в этой базе, и тысячи приемных родителей не обивают пороги опеки северного города, расталкивая друг друга, чтобы получить такое сокровище.
Вот ему исполнилось 4 месяца. Наступило лето. Я обновляла его анкету каждый день, а потом, как-то незаметно пришла в опеку и сказала, что хотела бы обновить заключение о возможности быть усыновителем. Может, за счет лета, может, за счет «не в первый раз» я сделала это примерно за пару недель. Клик – обновить браузер, клик – обновить документы. Потом был какой-то отпуск. И поскольку я ведь взрослая и совсем не сумасшедшая, то честно не стала торопиться и сказала, что после отдыха обязательно позвоню.
Рабочий августовский день у регионального оператора банка данных детей-сирот в северном городе начался с меня. Стандартное (на всякий случай неуверенным просительным голосом): «А у вас вот мальчик такой, он свободен»? Пауза, всегда пауза. Их, что ли, на каких-то курсах всех обучают делать паузы? «М.? Вы знаете, он свободен, но с ним есть проблемы, у него мама иностранка, и ему гражданство не дают, ну и внешность такая, поэтому никто не едет. Там написано у нас, что усыновление, но его только под опеку, а там не знаю, получится ли ему гражданство сделать или нет».
Любые проблемы, связанные не со здоровьем ребенка, я проблемами не считаю. Если бы в моей голове были колокольчики, трубы и флейты, думаю они бы исполнили что-то прекрасное. Свободен! Свободен! И дети, и работа, и снова памперсы-бутылки-кроватки – все это сразу стало совершенно решаемым и не страшным. «А иностранка, это что значит, мама его, она откуда?» – «Из Индии, и мама и папа, оба родители, он индус, девушка».
Дальше была история как из индийских фильмов, где парень и девушка знакомятся в России, но не могут быть вместе из-за родственников и тысячи обстоятельств, связанных с религией и учебой; рождается ребенок, и они оба от него отказываются.
Я прилетела к моему мальчику через два дня. Ему было 5,5 месяца. Я не видела его новую фотографию, но знала, какой он. Трехчасовой полет, такси, бумажка, дающая тебе право изменить чью-то жизнь, снова такси, место, ставшее для него домом, особенный запах детских обедов и чистоты. Я сидела лицом к двери и знала, что сейчас она отворится и я увижу своего сына.
Черные, цвета нефти, нежные волосы, огромные глаза и шоколадная кожа. Я знала его так давно. А он отчаянно рыдал и совершенно не хотел знакомиться. Нас тактично оставили в комнате. Спасаться было некуда, и мой мальчик робко взял меня за руку, стал смотреть не мигая. Я говорила ему, что скоро вернусь и что у него теперь есть собака и мама. Именно в такой последовательности. Я говорила ему, что ждала его, и просила прощения, что так долго не приезжала. А он разлегся на мне, таким образом сообщив, что не против.
Мы расстались, и я очутилась на улице с неповторимой смесью чувств, какую можно испытать только, когда ты находишь своего ребенка.
Это страх, счастье, радость, что успел первый, одновременный ужас, что мог и опоздать, и смятение от количества предстоящей подготовки.
Прошло почти 20 дней, прежде чем взлетел самолет, уносящий мальчика М. домой на руках мамы. Спустя 4 месяца суд постановил, что он не может считаться гражданином Индии, и разрешил мне усыновление.
Я каждый день говорю Вселенной спасибо за него. За чудо, благодаря которому этот удивительный человечек называет именно меня мамой, за счастье быть рядом с ним каждый день.
Он особенный, он светлый и мудрый.
Я чувствую его магию, дарующую искры вдохновения каждому, кто находится рядом.
Я не меняю заставку на телефоне; во-первых, боюсь еще чего-то пожелать, а во-вторых – так удивительно видеть фотографию своего ребенка из будущего.
Маргарита ВестфаллСнежная Герда
Она всегда первая бежит мне навстречу. Растрепанная, с улыбкой до ушей. Она открывает руки для объятий и одновременно рассказывает, что важного случилось в садике. Я неизменно обнимаю и целую ее, послушно киваю головой и задаю уточняющие вопросы. Не важно, идет ли дождь, снег или жарит солнце. Я обнимаю и слушаю.
Иногда мне очень просто играть свою роль, и ее «мамочка» звучит легко и естественно. Но чаще нужно тратить на это последние капли энергии после рабочего дня. Я уважаю ее за то, как она выцарапывает из меня это внимание. Я уважаю ее за внутреннюю силу, благодаря которой она карабкается наверх, стремясь стать лучше. Я уважаю ее за то, что не держит обиды, хотя знает, что моя любовь к ней не такая же безусловная, как к ее братьям и сестре.
Обнимая мальчиков, вдыхая их запах, я наслаждаюсь каждой минутой нашей близости. Ее я обнимаю потому, что это важно и нужно. Мы очень похожи с ней в странностях и грусти. Больше двух лет этот ребенок занимает мои мысли и заставляет работать над собой. Я бесконечно ищу способы принять ее всю без остатка, обожать ее и скучать, когда ее нет рядом.
Моя строгость и выставленные границы позволяют дышать и оставаться спокойной, когда я вижу, как она клянчит еду, завидует всем без разбора и жадно обнимает посторонних женщин.
В случае выбора между приятным развлечением и мной она всегда предпочтет первое. Не потому, что плохая, а просто потому что так.
Иногда из ревности, обиды, а может, отчаяния я не даю ей желаемое и потом несколько часов жалею об этом, когда смотрю на недовольное и злое лицо. Смотрю и жду мести.
Мстит моя девочка изысканно. Может порвать новую вещь, испачкаться в луже, сильно удариться или потерять хорошую игрушку. Она ждет, что я буду ругать. Ждет, чтобы наплакаться вдоволь. Она все равно заплачет, но есть выбор, в какой момент это произойдет.
Она лучше других знает, что я люблю и что меня раздражает. Она с точностью математика запоминает, что я ем, какую музыку слушаю, какие фразы использую и на что эмоционально реагирую. В зависимости от дня, хороший он у нее или плохой, она свои знания использует.