И вот открылась дверь. В комнату вошла щупленькая невысокая девочка, скромно одетая, с аккуратно заплетенными длинными волосами, с крестиком на шее. Поздоровалась как-то неожиданно бойко, но потом в основном смотрела на воспитателя и психолога, больше отвечая на их вопросы. Даже если вопросы задавали мы с супругой, девочка все равно сначала смотрела на представителей приюта, как бы ища у них подсказок, чтобы дать непременно правильный ответ на вопрос о себе.
Разумеется, все ответы были «правильные». В какой-то момент я поймал себя на мысли, что, задавая вопрос, я уже знаю, какого ответа жду. Конечно же, именно он и звучал потом из уст девочки. Это немного удивило, поэтому я решил «разорвать шаблон», неожиданно перебив эту явно срежиссированную самопрезентацию.
– А какие у тебя недостатки?
У меня получилось, я застал всех врасплох. Это явно было не запланировано сценарием знакомства. Но девочка стушевалась лишь на пару секунд, после чего выпалила звонким голосом:
– Наверное, самый главный недостаток, что я – еврейка!
Этот наивный детский ответ, которого, кажется, никто в комнате просто не ожидал, прозвучал так уместно и вовремя, что после всеобщего приступа смеха продолжать наше «собеседование» уже не было смысла. Ведь если других недостатков нет, то и причин для колебаний тоже быть не должно. Но в конце встречи, чтобы закрепить успех, девочка вручила нам тетрадь, которую, по ее словам, она написала специально для нас за ночь перед встречей, чтобы мы могли узнать о ней все самое важное и сокровенное.
Попрощавшись с ребенком, мы с персоналом приюта продолжили обсуждение вариантов дальнейшего развития событий. И так как шла каникулярная неделя, нам предложили на несколько оставшихся дней пригласить девочку к себе на гостевой режим, чтобы получше узнать друг друга, показать квартиру, посмотреть на ребенка в быту, общении, разговоре.
Как бы вскользь заведующая спросила, не хотим ли мы еще заодно познакомиться с другими подростками – братом и сестрой примерно того же возраста, тоже очень хорошенькими, которых тоже уже вот-вот распределят в детский дом, а этого всем очень не хотелось бы. Но мы тактично отказались, посчитав это немного циничным «кастингом». В итоге договорились, что психолог пока морально подготовит нашу девочку к тому, что она погостит до конца каникул у нас, а заберем мы ее завтра.
Разумеется, вернувшись домой, мы первым делом вцепились в ту самую тетрадку, заботливо подготовленную «специально для нас» ребенком. Это был типичный девичий дневник, где на страницах было много аппликаций, вырезок из журналов, между которыми разноцветными фломастерами были выведены краткие тезисы. В большинстве своем они напоминали первомайские транспаранты, которые в прошлом веке сопровождали наше с супругой советское детство. Тем более что и звучали они примерно так же наивно и пламенно. При этом каждый тезис был настолько пронизан какой-то нереальной скромностью, самоуничижением, непосредственностью, что в него было трудно поверить.
«– Я обычная семиклассница, закончила 6-й класс с одной 4, все остальные 5 – в общем, хорошистка…
– Я очень люблю ненастную погоду, когда сажусь дома, укутавшись в уютный пледик…
– Я просто обожаю читать и переписывать что бы то ни было, будь это даже состав туалетной воды…
– Я заядлая сладкоежка…
– Я люблю что-либо чинить, гладить любое белье (даже носки) и просто обожаю мыть посуду…
– Я просто помешана на складывании вещей…
– Я резко негативно отношусь к курению, алкоголю и прочим гадостям»…
И так 14 страниц – о хорошем и плохом, о себе и о родителях, о тяготах и мечтах, о надеждах и крепкой семье, с юмором и тоской. Умело, как по нотам, девочка играла на струнах наших душ незатейливыми откровениями, поверить в которые было сложно, но так хотелось…
Забирать «гостью» я снова поехал один. На этот раз все обошлось без проволочек. Девочка уже была собрана, поэтому после подписания пары документов мы благополучно покинули приют. Сели в машину, поехали. Кажется, по дороге почти не разговаривали. Может, обменялись парой дежурных фраз. Было видно, что ребенок замкнут и насторожен, поэтому я решил пока не торопить события.
Подъехали к нашему дому, вышли из машины, подошли к подъезду. Я открыл дверь, пропуская даму вперед, и внезапно услышал: «Благодарю!» И слышал это всякий раз, когда открывалась очередная дверь на пути в квартиру, не переставая удивляться. Так же вычурно прозвучали для меня наивные запросы на разрешение помыть руки, переодеться, пройти в комнату и даже… сесть. Кажется, даже наши соседи были менее церемонны. Было очевидно, что на меня пытаются произвести впечатление, причем точно знают чем.
Пообедав, решили прогуляться. Разумеется, я вывел ребенка в том, в чем она приехала. Для апреля вроде бы одежда была подходящей, а вот для лесопарка с уже подтаявшим снегом, куда мы направились, как оказалось, не вполне. Как это обычно и случается по закону подлости, значительно углубившись в лесной массив, мы столкнулись с первым ЧП – девочка сошла немного с тропинки, наступила на сугроб, нога провалилась почти по колено, а небольшие сапожки черпанули через края воды. Пришлось разворачиваться обратно. Причем путь назад я уже тщательно осматривал, а в местах с небольшим половодьем даже переносил ребенка через лужи, что неизменно сопровождалось театральным «Благодарю!». Но со стороны вся эта картина напоминала, наверное, выступление кукловода с марионеткой, которая лишний раз старалась не поднимать на него своих глаз.
Разговор как-то снова не клеился, хотя в формате блицинтервью я успел узнать примерно полсотни фактов детской биографии применительно ко всему, что нам попадалось по пути. И каждый раз я удивлялся. Например, тому, что за 3 года жизни в нашем районе девочка с бабушкой никогда не была в этом лесопарке. Или тому, что никогда не кормила синичек или белочек с рук. Или тому, что она не каталась на лыжах и коньках. В общем, проще было бы перечислить то, что было в ее детстве.
Доковыляли домой. Я сразу начал «операцию по спасению промокающих». Нашел какие-то теплые носки, выдал домашние тапочки, напоил чаем. Но решил, что не помешает и горячая ванна, которую я наполнил почти до краев, добавил пены, после чего позвал ребенка на инструктаж, как при желании она может включить гидромассаж. Это была картина маслом! Лицо девочки преобразилось, по нему пробежало с десяток эмоций и в конце концов застыла гримаса ужаса, глаза заметно округлились, и она стала почти умолять меня избавить ее от этой «экзекуции».
Разумеется, меня это все обескуражило, поэтому я решил докопаться до сути. Девочка нехотя поведала мне печальную историю о том, как в глубоком детстве друзья ее родителей решили проявить свои незаурядные «педагогические способности» в обучении ребенка плаванию. Занесли на руках подальше в пруд, на словах объяснили теорию и бултыхнули в глубину в надежде, что жить захочет – выплывет. Выплыть – выплыла, но страх воды остался навсегда, причем теперь она боялась даже не открытого водоема, а в принципе любой воды, вплоть до воды в ванне, которую девочка последние лет восемь-девять, как выяснилось, не принимала. В итоге мне пришлось слить все это великолепие, заменив «экзекуцию» обычным душем.
Потом мы ближе знакомились с нашей собакой, рыбками, черепахой и… сыном, вернувшимся из колледжа. Вечером с работы приехала супруга, вместе ужинали, девочка потихоньку осваивалась, более активно участвовала в разговоре, стала все чаще поднимать глаза, улыбаться, но все так же театрально благодарила за все, спрашивала разрешения на любую мелочь, удерживала прямую спину, не показывала эмоций и нарочито «выкала», что как-то подчеркивало дистанцию между нами.
Перед сном мы с супругой коротко обсудили прошедший день. Жена спросила меня, что будем делать дальше. Я ответил, что не вижу смысла тянуть с гостевым режимом. Мы же не на кинопробы ребенка привезли. Решение явно было принято нами еще до поездки в приют для знакомства. А этот совместно проведенный день только укрепил меня в мысли, что этот «поезд уже не остановить». Жена согласно кивнула, и мы легли спать. Правда, уснуть у меня не получалось еще час, потому что голова была забита цепочками размышлений, планов, сомнений, вопросов.
А утром в четверг я уже звонил в опеку и спрашивал, что дальше. Попросили подъехать вместе с ребенком. Подъехали. Была теплая встреча девочки и сотрудницы опеки. Они давно уже знали друг друга и неоднократно встречались на протяжении последних 3 лет. Спросили девочку о ее впечатлениях, услышали дежурные восторженные отзывы о комнате, нашей живности и о нас. На прямой вопрос о готовности переехать к нам она почти сразу ответила утвердительно. Далее мне посоветовали позвонить в приют и узнать процедуру оформления и выписки ребенка, а сами начали готовить документы со своей стороны.
И тут, как бы невзначай, сотрудница опеки сказала мне, что неплохо бы нам заехать и к бабушке ребенка, познакомиться и согласовать процедуру смены опекуна. Это ввело меня в ступор: разве данный вопрос с бабушкой должен согласовывать я? Ведь ребенка-то мы из приюта забираем, а не из родного дома. Но все оказалось сложнее, чем мы думали. По документам на тот момент опекуном все еще оставалась бабушка, так как ее никто в этом праве не ограничивал, да и не мог, так как законного повода не было. Свое здоровье бабушка поправила, после чего спохватилась о внучке и начала осаждать опеку, прося вернуть ее обратно.
Однако опека была против такого сценария по ряду причин, поэтому без ведома законного опекуна искала альтернативу.
В моей голове стали вырисовываться мрачные картины предстоящего знакомства. От переговоров с родственницей я не ждал никакой продуктивности. Но девочка помогла мне выйти из оцепенения, с оптимизмом предложив сходить в гости к ним домой. Делать нечего, я согласился. Сотрудница опеки позвонила бабушке и предупредила, что мы заедем через пару часов. Ну и благословила нас на успешные «переговоры».