у-тройку новых футболок. Лена похорошела. С дороги отправили ее в душ, потому как волосы паклями висели по плечам. Выйдя из душа, Лена запахла как майская роза. Я поймала себя на мысли о том, что перестала инстинктивно отворачиваться, когда она приближалась. И мы начали пытаться жить вместе.
Сразу скажу, было очень сложно. Подросток – это все-таки не розовощекий пупс в коляске. Сложности возникли во многих вопросах. Например, я так и не смогла накормить ее досыта к моменту отъезда. Лена ела по три порции и через час снова могла тащить меня на кухню для перекуса. Когда она накладывала себе третью порцию, ее совершенно не волновало, что кто-то из семьи еще не поел. Мне казалось, что у плиты я проводила все время – с утра и до вечера.
Что еще сильно напрягало и выбивало из колеи, так это ее «прилипчивость». Может быть, это грубо, но правдиво. Лена умело задвинула на второй план всех (!), кто находился в нашем доме, и, прежде всего, своих брата и сестру. Дарить внимание и заботу у нее получалось плохо, зато поглощать его до последней капли – отлично. Лена была со мной рядом всегда, она гладила меня, укладывалась рядом калачиком на диване или просто плюхалась на пол рядом со мной и прижималась к моим ногам. Все мои попытки прекратить это успеха не имели. Внутри себя я четко понимала, что она лишена этого полностью и никто на сегодняшний день не дает ей этого, но жить без личного пространства оказалось мегатрудно. Она пела мне песни, гладила меня по рукам и ногам, бесконечно обнимала и все время выливала потоки боли и обиды на свою маму через рассказы о детстве. Я слушала, успокаивала и терпела. Остальные дети добирали меня по ночам, спали со мной в обнимку по очереди, утром долго валялись рядом, игрались в щекотки и слушали не одну-две сказки на ночь, а десяток.
«Медовый месяц» с Леной продлился у нас в районе трех дней, на четвертый началось прощупывание границ. Это касалось в большинстве своем материальных благ. Этот этап прошел легко, потому как я была к этому готова, и мы умело лавировали среди манипуляций.
Что касается общения с малышами, так его как такового не было. Лене нужна была я, моя любовь, моя забота, мое внимание, мое принятие и мое сочувствие. На пятый день Лена осторожно спросила:
– Мам, можно мне дыню?
– Можно, – ответила я.
– А можно говорить «мам»?
– Можно, – снова ответила я.
Лена и вправду имеет на это право, теперь уже имеет. Мы купили ей крестик, какой она хотела, белую сорочку и покрестились. Я ее крестная мама. У меня в жизни появилась еще одна душа, за которую я в ответе. И, думаю, спрос за нее будет больше, чем за какую-либо другую.
Уехав домой, Лена оставила во мне разные эмоции, это и чувство нежности, и чувство понимания, и чувство непринятия. Но больше всего чувство любви, абсолютно новой, такой, какой мне еще испытывать не приходилось.
Ей скоро 18. Позади окончание девятого класса, а впереди большой вопрос о будущей профессии. Мы рядом, и она это знает. Если возникнет желание поступать в нашем городе, значит, так и будет. Мы рядом!
Оказывается, не все дети появляются из живота мамы, их можно рожать сердцем. И мы, приемные родители, так и поступаем – рожаем их своим сердцем. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. У всех свой срок.
Наши дети.
Маруська, Манечка, Мария, Маша ходит в садик, более чем сносно разговаривает, плавает под водой, играет с братьями, много и часто смеется, очень любит обниматься и целоваться, смотрит в глаза и говорит: «Люблю».
Знает фигуры, цвета, всех животных, умеет раскрашивать, лепить, помогает по дому, обожает петь и танцевать, научилась обижаться, злиться и защищать себя. Обычная девочка. Да, с 4-й группой здоровья, да, с отставанием по всем параметрам, да, со своим характером, да, с подозрением на УО, но для нас она наша любимая дочь. Она та, которая научила нас любить и смиряться. Она та, которая сразу после рождения выжила в чудовищных нечеловеческих условиях. Наша дочь.
Ярослав, Яркин, Яричка – красивый и добрый мальчуган. До дрожи привязан ко мне, а я к нему. Почти догнал норму, хотя сложности еще остались. А у кого их нет? Первый папин помощник, только увидит в руках папы инструменты – тут как тут и не уйдет ведь, пока дело не закончат. Наш сын.
Лена, Леночка, Ленуська. Наша? Несомненно! Про тебя, моя дорогая, ничего говорить не буду, просто пожелаю тебе мира, добра, веры и счастья. Ты просто помни, что я у тебя есть, мы у тебя есть. И я рядом всегда, слышишь, всегда, даже если между нами сотни километров пути.
Нам повезло, несмотря ни на что. У нас замечательные дети. Чего и вам желаем.
Благодарю за терпение.
Илья Щеславский, Татьяна ЩеславскаяМоя история
записано приемной мамой со слов сына
Мне 14 лет, и сейчас у меня все хорошо. Но как же круто все начиналось.
Мама родила меня от третьего любовника. Мой первый брат имеет 5 судимостей, а второй брат более благополучный.
У меня остались некоторые воспоминания о маме и, так сказать, «папе».
Это он подсадил маму на алкоголь, затем на наркотики.
После смерти матери и исчезновения отца я попал в детский дом.
Как я оттуда выбрался?
Отсюда, пожалуй, и начнется долгая повесть о моей жизни.
Когда детский дом закрывался, еще огромное количество детей оставалось без родителей, но я в некоторой степени оказался счастливчиком. Меня хотели забрать сразу несколько желающих: какая-то культурная семья музыкантов и один из моих братьев, тот, который более благополучный. Его звали Глеб.
Сама проблема заключалась в том, что ему было буквально двадцать лет. Могу сказать, что только первые пару лет жизни с ним были счастливыми. Основной причиной моего дальнейшего, мягко говоря, не самого лучшего проживания стала девушка брата. К моему несчастью, они вскоре поженились и родили ребенка…
После его рождения, эх… Они забыли про меня. Я стал воздухом. Они отселили меня в отдельную комнату и старались избегать контакта со мной. А если контакты случались, то, как правило, это были пустые истерики, и меня опять в чем-то обвиняли…
И еще постоянно эта угнетающая атмосфера, где ты не живешь, а выживаешь, где на уме у тебя только одно: лишь бы не наказали, лишь бы не наказали…
Я очень боялся наказания, которое отменяло мои прогулки на улице. На это есть причина, как по мне, довольно веская. Из-за того, что дома всегда было плохое настроение и негде было искать поддержки, я нашел себе друзей. Друзей, которые порой могут поддержать и поднять настроение. Все годы жизни с братом я искал поддержку на улице. Я фактически жил этим. Конечно, это были не самые идеальные друзья. В какой-то мере это была компашка курящих недоалкоголиков. И кстати, меня тоже подсадили на курение. И на самом деле, до сих пор не понимаю, как я так жил.
К брату и его жене каждые несколько месяцев приезжала опека, спрашивала, все ли у меня хорошо, как меня кормят, и, несмотря на то что все было плохо, я отвечал, что все хорошо, потому что думал, что если меня заберут отсюда, то только в детский дом. Да и с друзьями не хотел расставаться. Однако ничто не вечно…
Было 9 мая, 2018 год. В тот день мы пошли с друзьями на озеро. Вообще, как правило, мы всегда летом ходили на озеро. Мы много куда ходили и ездили. Против воли родителей, конечно. Хотя об этом никто и не знал, кроме меня и всей нашей компании. М-да уж, но сейчас не об этом. В тот день, когда я возвратился домой, на пороге меня встретила жена брата. Далее произошел диалог:
– Илюха, какого фига обои порваны?
– Какие обои?
– А вот смотри, дырка.
Она неопределенно махнула рукой в пространство. Я сразу понял, что она подвыпившая, ибо в воздухе витал легкий запах перегара.
– Но я целый день был на улице и вот только пришел.
– Мне пофиг. Либо ты сейчас признаешься, либо не выходишь на улицу все лето. Думай.
С этими словами она ушла в комнату. Я сел на кровать и стал думать, что делать. И тут вспомнил, что моя класснуха Оксана Валерьевна неким образом контактировала с опекой. Она много раз впрягалась за меня, защищала и даже как-то приходила ко мне домой. Пока у меня не отобрали телефон, я решил написать ей, дабы как-то исправить ситуацию. В ходе переписки она пообещала сообщить о произошедшем опеке.
На следующий день к нам домой приехала опека. Опять… опять меня будут допрашивать, а я опять отвечу, что все хорошо…
Нет, ну уж нет. Пора. Прошло 8 лет, я так и не сказал всего, что происходит на самом деле. Хватит. Хватит врать.
– Здравствуй, Илюш!
– Здравствуйте, Оксана Львовна.
– Ну рассказывай, как у тебя дела?
Внутри у меня все напряглось. Уже, наверное, десятый раз мне задают этот вопрос. Я должен сказать правду, но мне трудно…
Я не готов расстаться с тем местом, где жил восемь лет…
Я молчал. В комнате повисла звенящая тишина. Все это время Оксана Львовна и брат стояли и выжидающе смотрели на меня. Наконец слово взяла Оксана Львовна.
– Ладно, давай Глеб выйдет, – она кивнула головой в направлении двери, – и ты мне расскажешь.
Глеб вышел, закрыв за собой дверь.
– Скажи честно, брат бил тебя?
У меня не хватало сил сейчас что-либо сказать, на глазах выступили слезы. Почему? До сих пор не понимаю, у меня всегда так. Я медленно кивнул. После с подбадриванием со стороны Оксаны Львовны я рассказал все, что накипело у меня за восемь лет.
– Гле-еб! – позвала брата Оксана Львовна. Я услышал хорошо знакомые мне шаги, в горле у меня пересохло.
– Глеб, ты бил Илью?
– Нет, – ответил Глеб.
– Значит так, статья 116 УК РФ, избиение несовершеннолетнего ребенка карается сроком лишения свободы от 1 до 3 лет.
– Но я его не…
– Ты меня понял?
– Понял.
– До свидания.
Все вышли из моей комнаты. Я сидел в некотором шоке от произошедшего. А вот что меня весьма удивило: Глеб оставшуюся часть дня даже боялся до меня дотрагиваться. На следующий день нас вызвали в опеку. Уезжая туда, я думал, что сейчас состоится очередной разговор. Но меня ожидало нечто другое.