(Предположительное) убийство Винсента Ван Гога
Что я такое в глазах большинства? Ноль, чудак, неприятный человек, некто, у кого нет и никогда не будет положения в обществе, – словом, ничтожество из ничтожеств.
Только посмотрите, до чего бедного великого Ван Гога довел этот надрыв!
На первом курсе колледжа я прогуляла лабораторную по химии и лекцию по антропологии, чтобы одним нетипично прохладным для Лос-Анджелеса утром отстоять длинную, очень длинную очередь. Все это было ради того, чтобы попасть на выставку: многочисленные «Ван Гоги» Ван Гога выставлялись в Музее искусств округа Лос-Анджелес вместе с другими его работами, прибывшими из Музея Ван Гога в Амстердаме. На тот момент я не видела ни одной картины художника вживую, не говоря уже о целой выставке, так что я была обязана пойти. Конечно, не у одной меня были такие планы, и все вместе мы, словно шпроты в банке, толпились между разноцветными картинами, выполненными энергичными мазками.
Передо мной расстилались яркие поля подсолнухов, мелькали автопортреты, возникали написанные с любовью пейзажи. Но, оказавшись в последней галерее, я остановилась как вкопанная.
Передо мной располагалось горизонтальное полотно, нижняя половина которого была выполнена в цвете охры, а верхняя – в темно-синем цвете кобальта, изображающем мрачное небо. Это был настоящий шок после более жизнерадостных картин, которыми я любовалась в предыдущих галереях. Торопливые мазки художника изображают несколько полос зелени, беспокойное поле пшеницы и коричневую земляную дорогу, идущую до самого горизонта. Вверху, в бурлящем небе, летает стая черных птиц. Это было «Пшеничное поле с воронами» (1890, Музей Ван Гога, Амстердам), которое художник написал незадолго до своей преждевременной смерти в конце июля 1890 года. Вот уже более ста лет картина поражает людей так же, как и меня, и обрастает многочисленными трактовками. Одна из них, достаточно старая, гласит, что эта картина отражает развивающуюся у художника депрессию и чувство безнадежности. Многие видят в ней предвестие его приближающейся смерти – записку самоубийцы, написанную маслом вместо чернил.
Самоубийство Ван Гога – это такая же часть его истории, как и отрезанное ухо.
Он считается идеальным воплощение, архетипа страдающего гения, столь терзаемого жизнью и провалами, что смерть кажется ему единственным выходом. Однако в 2011 году была опубликована книга «Ван Гог. Жизнь» (2019, издательство «Азбука», Санкт-Петербург), которая потрясла мир искусства. В своей работе обладатели Пулитцеровской премии Стивен Найфи и Грегори Уайт-Смит заявили, что художник не покончил жизнь самоубийством. Согласно их словам, он был убит.
В наше время уже трудно отделить Винсента Ван Гога от представлений о Винсенте Ван Гоге.
Начиная со сверхпопулярного романа Ирвинга Стоуна «Жажда жизни» 1934 года (2017, издательство «АСТ», Москва), продолжая его экранизацией 1956 года с Кирком Дугласом в главной роли, и вплоть до пошлой композиции «Винсент» поэта-песенника Дона Маклина массовая культура полностью пропитана Ван Гогом. И поэтому мы думаем, что знаем о нем. Вот только на самом деле многое из того, что нам рассказывали про страдающего мастера, является прекрасным образцом обрастания мифами. Как это часто бывает с теми, кто уходит раньше времени, – вспомните Джона Леннона, Дженис Джоплин, Курта Кобейна, Дэвида Фостера Уоллеса и так далее – неожиданная смерть художника может стать настоящим трамплином, возводящим его в статус святого, героя и чуть ли не бога. По большому счету, такой финал оставляет нам романтизированный, возвышенный образ жизни и творчества человека. Мы любим истории – и даже если самые сочные части истории не имеют ничего общего с реальностью, нам все равно. Нам всем приятно думать о Ван Гоге, вздыхая и тоскливо приговаривая: «Бедный человек. И подумать только: не продал ни одной работы за всю свою жизнь». И даже если мы неправы – а так оно и есть! – мы хотим верить в это заблуждение.
Представление о Ван Гоге как о несчастном гении зародилось почти сразу после его смерти.
Искусствовед Натали Эник отмечает, что уже спустя два года после кончины Ван Гога критики использовали в его отношении слово «гений».
Уединенное существование и самоубийство художника привели к тому, что специалисты, как и простые люди, стали применять к нему эпитеты терзаемый, брошенный, страдающий безумец с трагичной судьбой. И с тех пор, как это представление укрепилось в коллективном сознании людей, оно никуда не исчезало.
Правда, уже в 1930-х годов стали появляться историки, пытавшиеся разрушить романтичный образ Ван Гога. В статье 1936 года для The American Magazine of Art Гертруда Р. Бенсон заявила, что бо́льшая часть известной о Ван Гоге информации была
«результатом бессовестного копания в грязном белье с целью сделать сенсацию из разочарований и трагедий, а не из достижений этого человека, прожившего не самую счастливую жизнь… В лучшем случае акцент делается на «несчастном борце, несчастном, несчастном страдальце»; в худшем – мы имеем пошлые истории про ужасы его жизни или слезливые рассказы, где художник предстает перед нами чуть ли не Христом, медленно идущим к своему неизбежному распятию».
Очевидно, что это несогласие с общепринятым мнением. Полезно будет принять во внимание, что роман Ирвинга Стоуна «Жажда жизни», закрепивший сентиментальные представления о Ван Гоге, вышел всего двумя годами раньше этой статьи, и, говоря про «пошлые истории», Бенсон, вероятно, отсылает напрямую к книге Стоуна. Как бы там ни было, она права. Если и был когда-либо художник, чья история подвергалась подобным преувеличениям, то это Винсент Ван Гог.
Так какие же сведения о его жизни являются правдой, а какие – романтичными выдумками?
Винсент Виллем Ван Гог родился в деревне Зундерт в Нидерландах 30 марта 1853 года. Его юность протекала без каких-либо особых происшествий, а семья отмечала, что, хотя Винсент и рисовал время от времени, он никогда не проявлял серьезной склонности или таланта к живописи. Действительно,
решение стать профессиональным художником он принял относительно поздно, в возрасте двадцати семи лет, успев попробовать себя в роли преподавателя, священнослужителя и арт-дилера.
Примерно до 1880 года Винсент путешествовал туда-сюда по Англии, Голландии, Франции и Бельгии, пытаясь состояться в различных профессиях. Видимо, как и многие из нас, он просто не знал, что делать со своей жизнью. В конце концов эту проблему решил его младший брат Тео, часто оказывающий Винсенту эмоциональную и финансовую поддержку и являющийся его своеобразным ангелом-хранителем. Братья вели переписку на протяжении всей жизни, и к своим письмам Винсент прикладывал наброски и рисунки посещенных мест и встреченных людей. Тео любил эти иллюстрации, и в 1880 году в письме он посоветовал Винсенту заняться этим профессионально. К счастью для нас, Винсент прислушался к этому совету, и следующие несколько лет он снова провел, путешествуя по Европе в поисках художественного вдохновения и образования.
Большинство искусствоведов считают первым серьезным художественным достижением Ван Гога холст 1885 года под названием «Едоки картофеля» (Музей Ван Гога, Амстердам), ярко воплощающий стремление Винсента быть «живописцем крестьянской жизни».
Он видел обычных людей – особенно рабочий класс – своим вдохновением, воплощением христианских идеалов, которые он проповедовал, когда пробовал стать священником.
Ранние крестьянские сцены Ван Гога мрачны и полны землистых оттенков; они покажутся удивительно темными тем, кто знает Ван Гога только по работам вроде небольшой картины под названием «Звездная ночь» (1889, Музей современного искусства, Нью-Йорк).
То, что многие считают «истинным Ван Гогом», начало зарождаться лишь в 1886 году, когда Винсент переехал в Париж, чтобы жить с Тео и углубляться в авангардные направления: импрессионизм и постимпрессионизм. Неожиданно для себя Винсент погрузился в мир Анри де Тулуз-Лотрека, Поля Гогена, Поля Синьяка и Клода Моне. Эти художники, некоторые из которых стали хорошими друзьями Ван Гога, оказали на него значительное влияние: работы Винсента стали смелее, ярче, выразительнее, непосредственнее; мазки стали короче, живее и четче.
Начал зарождаться Ван Гог, которого мы знаем. Но окончательно он расцвел после того, как переехал на юг Франции.
В начале 1888 года Ван Гог понял, что устал от парижской жизни. Он всегда был достаточно чувствительным человеком, и поэтому городская жизнь и тесная художественная среда напрягали его; Винсент желал более простой жизни – желательно где-нибудь в тепле. Сначала он переехал в небольшой город Арль в Провансе, где начал работать с небывалым усердием – согласно подсчетам, всего за пятнадцать месяцев он написал более двухсот картин. Ван Гог был в восторге от света и сочных красок окружающей его южной природы, а стабильно хорошая погода в Арле позволяла ему целыми днями писать на открытом воздухе, совершенствуя свое мастерство. И хотя жизнь Винсента значительно улучшилась, кое-чего ему все же недоставало – товарищества. Он мечтал организовать в желтом доме неподалеку братство художников-единомышленников, в котором творческие люди проводили бы целые дни напролет, изучая теорию цвета и другие достижения художественной техники. В порыве радостного вдохновения он пригласил своих друзей-художников из Парижа и других стран присоединиться к нему в этом начинании. На этот зов ответил только один человек – потрясающий и неоднозначный Поль Гоген.
В течение нескольких месяцев Гоген и Ван Гог были ближайшими друзьями, работая вместе и разделяя художественные цели. Это продолжалось до тех пор, пока мужчины не начали расходиться во мнениях и не прекратили сотрудничество.
И так совпало, что примерно в это же время начали проявляться первые реальные признаки психической нестабильности Ван Гога.
Позже в этом же году у него произошел первый срыв – возможно, это была эпилепсия, однако истинная природа его состояния неясна до сих пор. На разрыв отношений с Гогеном наложились физические и душевные недуги Ван Гога в совокупности с разочарованием от провала идеи братства художников, что в результате довело его до крайности: легендарного отрезания большей части левого уха (которое он затем в знак симпатии подарил служанке местного публичного дома, что было, эээ… мило?). Вскоре после этого инцидента, в мае 1889 года Ван Гог был добровольно помещен в психиатрическую лечебницу Сен-Реми-де-Прованс, о чем написал брату Тео следующие слова: «Я вложил в работу душу и сердце и в ней же потерял рассудок».
Ухо, потерянное в бою
Всем известно, что Ван Гог отрезал себе ухо… но так ли это? Считается, что Винсент сделал это сам в приступе безумия, но немецкие историки Ханс Кауфман и Рита Вильдеганс опубликовали в 2008 году книгу, в которой предположили, что это на самом деле Поль Гоген – приятель Винсента и опытный фехтовальщик – отрезал ему ухо рапирой после ссоры в конце декабря 1888 года. Это противоречит заявлениям самого Гогена – единственного свидетеля происшествия. Однако Кауфман и Вильдеганс обнаружили противоречие между рассказом Гогена и письмами Винсента, адресованными брату. В них в качестве шутки присутствуют некие намеки на насилие: «К счастью, Гоген… еще пока не вооружен пулеметами и другим опасным военным оружием».
В это время художнику для его же безопасности было необходимо заключение в лечебнице, но, к счастью, оно почти не отразилось на его творчестве.
Восстановившись физически, Винсент обнаружил, что восстановление духовное доступно ему лишь одним способом – через посвящение себя искусству.
Со своей обычной энергией он писал больничный сад, оливковые деревья, букеты цветов, горы и высокие кипарисы, и к этому периоду относятся одни из самых примечательных его работ, такие как «Звездная ночь». Конечно, пребывание в лечебнице Сен-Реми было не совсем радужным: там у Ван Гога случилось еще несколько приступов, настолько тяжелых, что после них художник неделями не мог работать. Боли были настолько сильными, что один раз Винсент попытался покончить с собой, выпив краски и керосин, однако его спасли медицинские работники. Становилось все хуже: чем дольше Ван Гог оставался в лечебнице, тем больше он убеждался в том, что лучше ему там не станет. В мае 1890 года он убедил врачей отпустить его, а затем вернулся в Париж под опеку своего брата Тео.
Эпилептическая «Звездная ночь»
Определенно Ван Гог не был самым здоровым человеком на свете, но у его недугов мог быть один неожиданный побочный эффект: возможно, именно они вдохновили художника на его самую известную работу – «Звездную ночь» (1889, Музей современного искусства, Нью-Йорк). Один врач считает, что культовые желтые короны звезд[25] Ван Гога могут свидетельствовать о лечении художника дигиталисом, мощным лекарством, основанным на экстракте наперстянки и используемым для лечения эпилепсии, особенно во время припадков. Препарат, вероятнее всего, прописанный врачом, мог исказить восприятие художника, вызывая нечеткие галлюцинации в желтых тонах; в наши дни это состояние известно как ксантопсия. И хотя дигиталис вряд ли помог Ван Гогу побороть приступы, он мог помочь художнику по-другому – показав ему обычный вечер в совершенно новом свете и дав материал для создания одной из самых известных картин в мире.
Если что мы и знаем про Ван Гога наверняка, так это то, что он нигде не задерживался надолго. Через несколько дней после приезда к Тео он уехал из Парижа в Овер-сюр-Уаз, область в тридцати километрах от Парижа – достаточно близко к брату и при этом достаточно далеко от города, из которого Винсент так стремился сбежать. Он продолжал писать, создав много пейзажей, в том числе «Пшеничное поле с воронами», но деревня уже не давала ему той живительной силы, которой он жаждал. Он все больше погружался в пучину депрессии; его заболевания прогрессировали. Это вылилось в 27 июля 1890 года – день, когда Винсент Ван Гог вышел на середину одного из пшеничных полей, которые он так любил изображать, и выстрелил себе в живот из револьвера. Спустя два дня, 29 июля, он скончался в возрасте тридцати семи лет.
Жизнь Винсента Ван Гога была беспокойной, и его преждевременная кончина вызывает сочувствие.
Но его образ непонятого и всеми отвергнутого художника сильно оброс мифами.
Возьмем, например, известный факт: Ван Гог не был признан при жизни и не сумел продать ни одной своей работы. Вот информация с сайта Музея Ван Гога:
«Мы не можем точно сказать, сколько картин Ван Гог продал при жизни, но их в любом случае было несколько. Он точно продал одну работу парижскому арт-дилеру Жюльену Танги, а Тео, брат художника, успешно продал еще одну работу Лондонской галерее. Картина “Красные виноградники в Арле” (Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Москва), написанная Винсентом в 1888 году, была куплена Анной Бош, сестрой его друга Эжена Боша. Ван Гог нередко продавал работы другим художникам – в молодости он часто обменивал их на еду или принадлежности для рисования. В этом смысле Винсент на самом деле “продал” довольно много работ при жизни».
Из этого следует, что в художественном сообществе его творчество признавалось и оценивалось по достоинству. Более того, пока он проходил лечение в Сен-Реми, его работы появились на нескольких выставках в Брюсселе и Париже. Картины Ван Гога выставлялись рядом с произведениями его современников: Камиля Писсарро, Поля Сезанна и Пьера Огюста Ренуара.
Даже Клод Моне отмечал достоинства работ Ван Гога еще при жизни последнего
(см. главу 1, чтобы узнать больше про тернистый путь Моне к славе).
А что насчет интереса публики? Ладно, да, в этом отношении все развивалось не так быстро, как хотелось бы самому художнику. Но здесь нужно принять во внимание его творческий путь: решение полноценно заняться искусством он принял всего за десять лет до конца жизни, и пять из них он учился и совершенствовал свою технику. Естественно, у него было не так много времени, чтобы прославиться или продвинуть свои работы. А годами, десятилетиями, порой и всю жизнь дожидаться признания и почета – это судьба многих художников (даже в нашу с вами эпоху никакой Twitter или Instagram не гарантирует художнику популярности, хотя сейчас, конечно, получить заслуженную славу легче, чем когда-либо).
В конце концов, нужно принимать во внимание, каким был рынок картин в конце XIX века. Работы Ван Гога относились к авангарду, а значит, многие коллекционеры считали их слишком странными или радикальными – слишком нереалистичными! – для своих коллекций. И Ван Гог был в этом не одинок – с такой же проблемой сталкивались многие импрессионисты и постимпрессионисты.
Так что да, Ван Гогу не повезло продать много картин при жизни, но ситуация была далеко не так печальна, как это принято изображать в популярной культуре.
К сожалению, это было обычным делом.
Однако одной из центральных частей мифологии Ван Гога является его трагическое самоубийство в 1890 году. Историки, врачи и просто заинтересованные люди могут только догадываться о его причинах, но есть несколько свидетелей, показания которых проливают свет на дело.
Приехав в Овер-сюр-Уаз за несколько недель до смерти, Ван Гог снял комнату в местной гостинице Auberge Ravoux. Адалин, несовершеннолетняя дочь хозяина гостиницы, интересовалась работой месье Винсента – так его называли ее родители, – и события конца июля 1890 года стали значительной частью легенды ее семьи.
В 1953 году, уже в возрасте семидесяти лет, Адалин изложила свои воспоминания о Винсенте на бумаге. Она написала, что утром 27 июля Ван Гог, как обычно, собрал свои многочисленные художественные принадлежности и ушел из гостиницы, чтобы поработать. Однако он не вернулся к заходу солнца, что было отклонением от его обычного распорядка. Когда Винсент наконец пришел в гостиницу, было девять вечера – уже час как наступила ночь, а значит, не было света, необходимого для работы en plein air, – и при нем не было его обычных сырых пейзажей и портретов, которым предстояло всю ночь сохнуть в его маленькой спальне. Мать Адалин заметила, что походка Ван Гога была нетвердой и что он держался руками за живот. Вот что, по словам Адалин, произошло дальше:
«Матушка спросила его: “Месье Винсент, с вами что-то случилось?” Он с трудом ответил: “Нет, но мне…” Не закончив, он прошел через зал и по лестнице добрался до своей комнаты. Я все это видела. Винсент нас напугал, и папа поднялся наверх, чтобы послушать у двери, не случилось ли чего. Ему показалось, что он расслышал стоны, и, зайдя в комнату, он обнаружил Винсента громко стонущим на своей кровати. “Что случилось, – спросил папа, – вам нездоровится?” Тогда Винсент поднял рубашку и показал ему небольшую рану в области сердца. Папа закричал: “Что ты наделал, несчастный?”
“Я пытался убить себя”, – ответил Ван Гог».
Выстрел в грудь или в живот – источники не сходятся в том, куда именно был ранен Ван Гог, – это безумно болезненный способ попрощаться с жизнью.
Такой выстрел приводит к длительной смерти, в отличие, например, от выстрела в висок или лоб (прошу прощения за подробности). Ранение Винсента не привело к немедленной смерти, и на протяжении следующих двух дней он периодически приходил в себя; ему удавалось поговорить с семьей Адалин, полицией и парой друзей, включая доктора Поля Гаше. Адалин пишет, что в свои последние часы Винсент рассказал, как все произошло: он пошел в пшеничное поле неподалеку, выстрелил в себя из револьвера и потерял сознание от боли. Позже вечером ночная прохлада вернула его в чувство; он стал искать револьвер, чтобы закончить начатое. Не найдя оружие, он решил вернуться в свою комнату в Auberge Ravoux.
Эта версия принадлежит самому Ван Гогу. Местной полиции он рассказал то же самое, заявив:
«Мое тело принадлежит мне, и я вправе поступать с ним так, как считаю нужным. Не выдвигайте никаких обвинений; это я сам пытался покончить с собой».
Тео был оповещен о состоянии Винсента телеграммой; вскоре он прибыл в город на поезде, успев застать своего брата живым. Затем Ван Гог впал в кому и умер приблизительно в полвторого ночи 29 июля.
Вот что мы знаем о смерти Ван Гога. Это часть его истории, легенды о нем. Но действительно ли дело было так?
Писатели Стивен Найфи и Грегори Уайт‐Смит потратили более десяти лет на исследования и написание книги «Ван Гог. Жизнь», намереваясь создать окончательную и наиболее полную биографию художника. Им посчастливилось получить доступ к архивам Музея Ван Гога в Амстердаме, в которых хранятся его наброски и сотни личных писем. Методично разбирая все эти сокровища, авторы заметили противоречия между разными отчетами о самоубийстве художника.
И первой странной деталью стало последнее прижизненное письмо Ван Гога. Оно было адресовано Тео, и Винсент отправил его в тот день, когда выстрелил в себя. По заявлению Смита и Найфи, тон письма был весьма жизнеутверждающим: Винсент с надеждой рассуждал о своем будущем и упомянул, что заказал много новых красок, – все указывает на то, что он был увлечен работой и, казалось, был достаточно удовлетворен жизнью. Очевидно, это противоречит предположению о том, что он был подавлен и думал о самоубийстве.
Еще авторов удивили странности в ранних отчетах о смерти Винсента. Этот случай никто не упоминал как самоубийство – или даже как попытку самоубийства, – большинство указывало, что Винсент «нанес себе увечье». Примечательно также, что револьвер, из которого художник якобы стрелял в себя, так и не был найден – хотя в течение нескольких дней после «инцидента» велись активные поиски; также отсутствовали свидетели выстрела.
При первом знакомстве все это не выглядит очень странным, но у авторов зародились сомнения. Они подумали, что, возможно, Ван Гог вообще не собирался убивать себя, а история о самоубийстве просто стала общепринятой версией.
Так откуда же она взялась? Ван Гог лично рассказал о своих суицидальных намерениях семье Раву и местной полиции, но Смит и Найфи акцентируют внимание на другом болтливом субъекте – Эмиле Бернаре, художнике и (предполагаемом) друге Винсента, рассказавшем историю о самоубийстве одному критику, которого отчаянно хотел впечатлить. Бернар заявлял, что Винсент вышел вечером в пшеничное поле, «поставил мольберт возле стога сена и выпустил в себя пулю из револьвера». Нужно отметить, что сам Бернар не был свидетелем этих событий – которые, возможно, выдумал, – потому как, несмотря на то, что он присутствовал на похоронах Винсента, до этого он почти наверняка никогда не бывал в Овер‐сюр‐Уазе. А еще Бернар был известен как любитель сочинять, ведь до этого случая он уже использовал свою дружбу с Винсентом в подобном ключе: за пару лет до предполагаемого самоубийства он очень эмоционально – и с невероятными подробностями – пересказывал тому же самому критику историю об отрезанном ухе Ван Гога.
Подвергая сомнению общепринятое представление о смерти Ван Гога, Смит и Найфи обратились к свидетельствам другого участника событий – Адалин Раву с ее записями 1953 года – и начали крайне придирчиво их анализировать, стараясь дискредитировать этот источник всеми возможными способами: Адалин была уже стара, когда записала свои воспоминания; она слишком полагалась на рассказы своего отца, которые также могли меняться с годами; даже ее собственная версия истории могла со временем измениться, став более драматичной, – в конце концов, мифы о художнике не обходили стороной и ее. Последним аргументом несостоятельности рассказа Адалин может стать то, что в 1953 году была годовщина – сто лет со дня рождения Ван Гога, – а значит, было проведено множество его выставок, и Винсент снова был в центре внимания прессы. Возможно, Адалин просто наживалась на удачной возможности.
Помимо очень своевременного рассказа мадам Раву и драматичной истории Эмиля Бернара было очень мало твердых свидетельств в поддержку общепринятой версии о самоубийстве, и это встревожило Смита и Найфи. Не было свидетелей самого выстрела, не было вообще никаких улик: ни оружия, да что уж там – даже поле, в котором это произошло, не было однозначно установлено.
Авторы увидели, что эта история больше похожа на легенду, чем на правду. Неужели все это было просто выдумкой? Смит и Найфи размышляли над этим, но держали гипотезы при себе.
А потом произошло самое странное. Гипотеза Смита и Найфи получила подтверждение, так как было найдено еще одно предполагаемое свидетельство из первых рук, которое почему‐то не замечалось годами.
В 1956 году худощавый мужчина примерно восьмидесяти лет по имени Рене Секретан заявил о желании дать серию интервью французскому журналисту Виктору Дюто. Как и Адалин Раву тремя годами ранее, он заявлял, что был лично знаком со знаменитым Винсентом Ван Гогом, и предоставил Дюто длинный и подробный рассказ о своих отношениях с художником в Овер‐сюр‐Уазе летом 1890 года.
Рене Секретан вырос в зажиточной парижской семье, каждое лето в полном составе приезжавшей в Овер‐сюр‐Уаз, чтобы насладиться спокойной атмосферой своего загородного дома. В 1890 году Рене был хулиганистым шестнадцатилетним мальчишкой, любившим охоту, рыбалку и шалости, которые он совершал в компании местных ребят. Их кумиром был Буффало Билл Коди, американский охотник и шоумен, чье представление под названием «Дикий запад Буффало Билла» пользовалось оглушительным успехом в Париже во время Всемирной выставки 1889 года. Шоу Билла включало в себя масштабные скачки и родео, реконструкции нападений коренных американцев на дилижансы и демонстрацию чудес меткости Энни Оукли[26]. Рене Секретан видел «Дикий Запад» и был просто без ума от всего ковбойского. (По стечению обстоятельств Винсент и Тео с приятелями посещали ту же выставку в том же году, но диковинная красота японского павильона привлекла их намного больше, чем экстравагантное шоу Буффало Билла.)
Как это часто бывает с подростками, увлечение без ума было буквально без ума.
Когда семья ехала в Овер летом 1890 года, Рене взял с собой тунику из оленьей кожи, сапоги и шляпу – ковбойский костюм, приобретенный за большие деньги в Париже. Однако образ не казался ему завершенным, и он дополнил его еще одним важным элементом: пистолетом тридцать восьмого калибра, который, по словам самого Рене, был настоящим, но работал через раз. Это оружие он использовал для истребления белок и птиц, а иногда и для запугивания. Видите ли, Рене был не самым милым ребенком в округе. Даже больше: его любимым занятием было разыгрывать местных жителей и другими способами наводить суету по всей деревне. И летом 1890 года там был человек, которого Рене особенно любил изводить. Угадайте, кто это был.
У Рене Секретана был старший брат по имени Гастон – полная его противоположность. Младший брат был шумным и проблемным, в то время как старший был спокойным и добрым; его больше интересовали живопись, культура и музыка. Неудивительно, что Гастон вскоре завел знакомство с одиноким голландским художником, который был рад проводить время за выпивкой и разговорами с эстетом‐единомышленником. Иногда к ним в местном баре присоединялся и Рене, но зачастую он делал это с целью не упустить шанс помучить художника, который был легкой мишенью для шуток и розыгрышей, – можно было насыпать соль ему в кофе или подложить змею в коробку с красками. Поначалу Винсент спокойно относился к этим шалостям – в конце концов, Рене был всего лишь подростком, а если вы когда‐нибудь имели дело с этим народом, то наверняка знаете, что они склонны ко всякого рода дурачествам.
Но любому терпению приходит конец: розыгрыши Рене становились жестче, а Винсент начал злиться и проникаться к нему неприязнью. Смит и Найфи пишут, что к июлю 1890 года мальчик и художник враждовали.
И вот перед ними начала складываться картина: агрессивно настроенный импульсивный подросток, напряженные отношения и револьвер, которого недоставало в истории про самоубийство. В итоге Смит и Найфи впервые высказали новое альтернативное объяснение смерти Винсента Ван Гога.
Они заявили, что это Рене Секретан – случайно или намеренно – застрелил Винсента Ван Гога.
Вот что Смит и Найфи написали, объясняя свою теорию:
«Известно, что Рене дразнил Винсента, доводя того до злости. Известно также, что Винсент был склонен к вспышкам агрессии, особенно под воздействием алкоголя. Умышленно или нет, между буйным подростком, мечтающем о Диком Западе, выпивающим художником, ничего не понимающим в оружии, и старым неисправным пистолетом могло случиться что угодно».
Если Рене Секретан действительно выстрелил в Ван Гога, достаточно просто предположить, что было дальше: Винсент, возможно, не имеющий представления о тяжести своего ранения, мог решить, что лучше всего будет вернуться в свою комнату в гостинице и там заняться лечением. А Рене, будучи в ужасе от своих действий, попытался бы, насколько это возможно, скрыть следы преступления: спрятал бы художественные принадлежности Винсента, пистолет и все остальное, что могло стать свидетельством их последней встречи.
В книге «Ван Гог. Жизнь» Смит и Найфи проводят прекрасную работу по построению своей теории кусочек за кусочком, приводя доказательства того, что их версия событий заполняет пробелы и устраняет противоречия, присутствующие в версии официальной. Находится объяснение ненайденному пистолету и пропавшим инструментам Ван Гога. Также развеивается вопрос относительно характера ранения. Хотя вскрытие и не проводилось, врачи, которые осматривали художника незадолго до смерти – доктор Гаше и человек по имени Жозеф Мазери, – отметили, что пуля вошла в тело под углом, а не прямо, как это было бы при попытке самоубийства или выстреле в упор. И наконец, отсутствие предсмертной записки. Не вызывает сомнений тот факт, что
Ван Гог был очень близок со своим братом Тео – так неужели он не попрощался бы с человеком, который любил его больше всех на свете?
По словам биографов, единственным противоречием в этой теории является то, что Ван Гог лично уверял семью Раву и полицию в том, что выстрел совершил он сам с намерением закончить свою жизнь. Но у Смита и Найфи есть ответ даже на это: Винсент не боялся смерти.
Из‐за депрессии и психического расстройства жизнь у Ван Гога была вовсе не сахар, и поэтому, возможно, мысль о ее скором конце была для него своего рода горьким утешением; вероятно, он также испытывал облегчение оттого, что избавит брата от – как сам художник мог полагать – связанных с собой неудобств. Действительно, такая мысль присутствует в одном из его писем к Тео: «Я не ищу смерти… Но я не буду бежать, если она настигнет меня». Если Рене Секретан ненамеренно сделал художнику одолжение, то зачем Винсенту было порочить его имя или имя его уважаемой семьи, называя мальчика убийцей?
Вывод: Винсент Ван Гог не покончил жизнь самоубийством; на самом деле он просто прикрыл своего убийцу.
Теперь позвольте высказаться мне. Когда я впервые прочитала про гипотезу Смита и Найфи, время появления истории Секретана показалось мне весьма подозрительным. Как и в случае с ой‐какой‐удачной историей Адалин Раву, 1956 год – в котором Рене и давал свои интервью – был отмечен другим важным событием, касающимся Ван Гога: в прокат вышла долгожданная экранизация книги «Жажда жизни», и Ван Гог снова был у всех на слуху.
Образ художника был настолько романтизирован и возвышен, что сыгравший его актер Кирк Дуглас в конечном итоге получил за эту роль «Золотой глобус» и был номинирован на «Оскар».
Это не понравилось Рене: он заявил, что созданный Дугласом образ чересчур героический и благородный. Настоящий Ван Гог был совсем не таким – он любил много выпить, бывал агрессивен и не следил за собой. Рене Секретан хотел развеять романтический образ, и выход нашумевшей «Жажды жизни» предоставил ему такую возможность.
Но была ли история Секретана мотивирована только этим, или в ней все же были зерна истины?
Давая интервью журналисту Дюто, Рене Секретан высказывался ясно и однозначно, и много из того, о чем он говорил, подтверждается современниками и другими источниками. Нужно отметить, что он честно рассказывал и о своих недостатках, неоднократно упоминая, как издевался над Винсентом. Однако есть одна часть истории, которая не сходится: слишком краткое упоминание смерти Винсента. Именно здесь, пишут Смит и Найфи, Рене Секретан останавливается, и его длинный поток воспоминаний заканчивается; он лишь сказал Дюто, что ничего не знал о смерти Ван Гога, поскольку его родители решили вернуться в Париж еще до того несчастного июльского дня. Секретан утверждал, что уже позже в Париже узнал о смерти Винсента из газеты; правда, он не мог вспомнить, из какой, – но Смит и Найфи уверенно заявляют, что не нашли никаких подобных сообщений в газетах.
Единственным признанием Рене стало следующее: да, это его пистолетом воспользовался Винсент для совершения самоубийства.
Рене возмущенно отмел предположение о том, что на курок нажал он сам, заявив, что Винсент, вероятно, украл пистолет из рюкзака Рене и что он сам обнаружил пропажу только после возвращения в Париж.
На этом моменте Смит и Найфи снова усомнились в рассказе Секретана. Две вещи вызывают вопросы: во‐первых, мы помним, что Рене очень нравилось носить с собой пистолет, потому что это было круто и его все боялись; и как при этом он не заметил такой пропажи из рюкзака, который, предположительно, постоянно носил с собой? Он настаивал на том, что не присутствовал рядом в момент совершения выстрела, но это заявление не выдерживает критики, так как другие люди утверждают, что в тот роковой день видели Секретанов в городе. И вот в чем загвоздка: Смит и Найфи пишут, что после выстрела полиция произвела проверку всех револьверов в городе, которых, к слову, там было не так много. И только один из них значился утерянным – тот самый, который ранее принадлежал Рене Секретану. И где же он сам был во время этого расследования? В полицейском отчете сказано, что отец ночью тайно отослал его вместе с братом Гастоном прочь из Овер‐сюр‐Уаза всего через несколько часов после выстрела.
Когда книга «Ван Гог. Жизнь» была впервые опубликована в 2011 году, альтернативная версия причины смерти художника наделала немало шума. Повсюду возникали написанные жирным шрифтом заголовки вроде «НЕУЖЕЛИ ВАН ГОГ БЫЛ УБИТ» – это была настоящая сенсация из мира искусства. Любопытно, что это оказалось неожиданным для самих авторов, так как их гипотеза была не самым главным откровением в книге. Более того, она была помещена в самом конце – в дополнительных материалах книги, растянувшейся на тысячу страниц. Это не сыграло роли – откровение распространилось, словно лесной пожар, а музейные кураторы, искусствоведы и критики по всему миру наперебой выдвигали свои версии кончины этого человека, ушедшего более ста двадцати лет назад. Многие подхватили это правдоподобное – и куда более захватывающее! – объяснение смерти Ван Гога, но опровержение не заставило себя долго ждать.
В 2013 году в июльском номере журнала The Burlington Magazine Луи ван Тилборг и Тейо Медендорп – два старших исследователя из Музея Ван Гога – в своей статье под названием «Жизнь и смерть Винсента Ван Гога» сделали попытку опровергнуть утверждения данной биографии. Ван Тилборг и Медендорп скрупулезно препарировали гипотезу Смита и Найфи шаг за шагом, чтобы доказать ее несостоятельность. Они отмечают, что многие доказательства биографов являются предположениями, основанными на тоне заявлений Рене Секретана, а не на самих заявлениях. И стоит признать, что Смит и Найфи действительно слишком много увидели между строк. Например, они назвали откровенной ложью утверждение Секретана о том, что он ничего не знал о смерти Ван Гога, – но, судя по тому, что нам известно, это может на самом деле быть правдой, и именно так считают Ван Тилборг и Медендорп.
Возможно, Секретан действительно понятия не имел о том, где и как умер Ван Гог, – сейчас проверить это практически невозможно.
По‐разному также можно интерпретировать медицинские и научные свидетельства. Для Смита и Найфи подробности ранения Винсента – угол входа пули, факт того, что она не прошла навылет, а также следы пороха и синяк вокруг раны – являются доказательствами того, что из револьвера стрелял другой человек (не сам Винсент) с определенного расстояния. Авторы биографии обратились за консультацией к медикам и специалистам по баллистике, которые пришли к выводу, что полученная художником рана соотносится с револьвером Секретана и не походит на типичное ранение при попытке самоубийства. Медицинские свидетельства, по их словам, однозначны: Ван Гога убили.
А вот Ван Тилборг и Медендорп заявили, что их специалисты‐врачи считают по‐другому: например, что следы пороха вокруг раны могли быть обнаружены только в том случае, если он поднял рубашку, прежде чем приставить к себе ствол – согласитесь, Секретан вряд ли сделал бы такое. Смит и Найфи, ссылаясь на письма Винсента брату, доказывают, что он не задумывал самоубийство; Ван Тилборг и Медендорп показывают, что Ван Гог не был уверен на этот счет, особенно после лечения в Сен‐Реми, когда его состояние ухудшилось.
Примите во внимание и то, что Винсент прекрасно понимал – особенно к концу своей жизни, – что является ярмом на шее своего брата как в эмоциональном, так и в финансовом плане; об этих мыслях он говорил Тео напрямую.
Ван Тилборг и Медендорп приводят в качестве доказательства черновик письма, адресованного Тео, который был у Винсента при себе в момент выстрела; в нем художник выражает обеспокоенность финансовыми обязанностями брата – в продолжение их недавнего спора – и своей карьерой художника:
«Думаю, я еще не скоро смогу вести дела с серьезными людьми. Это все, что я могу сказать сейчас; я с ужасом осознал это, но это пока все… Ну что ж, я рискую жизнью ради своей работы, в которой наполовину погряз мой разум – это хорошо, – но ты не из тех, кто торгует людьми; насколько я знаю и могу судить, я думаю, что ты действительно действуешь от чистого сердца, но что ты можешь поделать?»
На этом письмо Винсента обрывается.
Напомню: это не его последнее письмо; это черновик другого, более раннего. Однако именно его – его законченный вариант – Винсент решил иметь при себе в день предполагаемой попытки самоубийства. Трудности, имеющиеся у них с Тео, и ощущение неудачи выставляют эту ситуацию в другом свете.
Смит и Найфи не упоминают это письмо в своей версии смерти Ван Гога.
Между этими парами авторов ведется борьба на уровне доказательств и трактовки доказательств. Кто же прав?
На самом деле… мы не знаем. Нет никакого свидетельства, которое могло бы бесспорно подтвердить версию самоубийства или версию намеренного или случайного убийства.
Перед нами несколько историй, по большей части написанных через много лет после события.
В конце 2018 года люди вновь вспомнили про теорию Смита и Найфи после выхода в широкий прокат биографического фильма, поставленного художником и режиссером Джулианом Шнабелем. «Ван Гог. На пороге вечности» с потрясающим Уиллемом Дефо в роли Винсента достаточно прямо говорит нам, что курок все‐таки спустил Секретан. В интервью изданию The Hollywood Reporter Шнабель уходит от вопросов и критики касательно его изображения смерти Ван Гога, возможно, чтобы избежать обвинения в том, что он слишком вольно интерпретировал биографию художника. Режиссер резко прокомментировал финал своего фильма: «Мне не важно, убил он себя или нет… Я думаю, что вся история – это ложь. Когда вы смотрите фильм “Расёмон” (1950), вам вообще показывают пять разных версий одного события, так что я не буду зацикливаться на том, что привело к гибели Ван Гога».
По моему скромному мнению, история, которую Смит и Найфи рассказывают в книге «Ван Гог. Жизнь», конечно, очень интригует и выглядит достаточно убедительно. Но мне сложно в нее поверить. Я согласна с выводами Ван Тилборга и Медендорпа о неустойчивом психологическом состоянии Ван Гога, особенно принимая во внимание его длительную борьбу с депрессией. Это совершенно ужасное расстройство, при котором люди могут задумываться о вещах, против которых до этого решительно выступали. Плюс у Винсента уже была попытка самоубийства в лечебнице Сен‐Реми, так что версия о том, что он совершил еще одну, не кажется притянутой за уши.
После всего сказанного остается добавить только одну деталь. В июле 2016 года Музей Ван Гога в Амстердаме провел выставку под названием «На грани безумия», включающую работы художника, представленные через призму его предполагаемого сумасшествия и психической нестабильности. Частью шоу были вещи, связанные с жизнью художника – и его смертью.
К какому же предмету было приковано больше всего внимания? К маленькому ржавому револьверу. Тот ли этот самый пистолет, из которого был совершен выстрел в Ван Гога?
Может, да, а может, и нет. Нинке Баккер – куратор живописи музея – затронул эту тему во время пресс‐релиза: «Пистолет был найден в 1960 году в поле, где Ван Гог покончил с собой, и с тех пор находился в частном владении. Судебно‐медицинские эксперты изучили степень коррозии и пришли к выводу, что пистолет был закопан в период с 1880 по 1910 год. Это соотносится с годом, когда художник покончил с собой». Еще Баккер подтвердил, что небольшой размер оружия объясняет еще одну странную деталь медицинского освидетельствования: отсутствие на теле выходного отверстия. Пистолет, по его словам, был слишком мал и не обладал достаточной мощностью, чтобы убить человека, и пускай выстрел из него мог привести к смерти, она точно не была бы мгновенной.
Но даже эта заметка оставляет вопрос. Баккер сказал, что пистолет был закопан в одном из полей Овер‐сюр‐Уаза. Но кто же его закопал?
Может, со временем его просто занесло землей и мусором? Может, это было одно из последних действий, совершенных Винсентом до возвращения в гостиницу? А может, конечно, это сделал кто‐то другой?
Что, кстати, с самим пистолетом? В 2019 году он был продан из‐под молотка в Париже за $183.000, что более чем на $100.000 превысило ожидаемую стоимость. А что же это за «частное владение», в котором револьвер хранился десятилетиями? Было подтверждено, что он находился у семьи Раву.
В заключение скажу, что на самом деле не важно, как Ван Гог умер (и я признаю, что эта глава – пускай и написанная из лучших побуждений – может еще сильнее раздуть мифы о бедном‐несчастном Ван Гоге).
Будь то убийство, самоубийство или несчастный случай – это не главное в жизни Винсента.
Главное то, что он жил.
Пускай Винсент Ван Гог рано ушел из жизни, огонь в его душе горел необычайно ярко: он оставил наследие из сотен великолепных картин, которые не только вдохновили несколько поколений людей, но и изменили курс истории искусств. В его произведениях любовь к природе соединяется с глубокой духовной и эмоциональной жизнью, что приводит к появлению произведений более экспрессивных и психологически мощных, чем предметы, которые они изображают. Его стиль, в свою очередь, повлиял на величайших художников, пришедших после: использование ярких цветов станет отличительной чертой работ фовистов, таких как Анри Матисс; плоскость и абстракция его пейзажей предвосхитили немецких экспрессионистов; а его импульсивные жирные мазки вдохновят работы абстрактных экспрессионистов 1950‐х годов, таких как Джексон Поллок.
Все искусство XX века – и не только – в неоплатном долгу перед Винсентом Ван Гогом, и было написано уже много, действительно много книг, превозносящих его работы и возводящих его самого в статус легенды, героя. Думаю, ему было бы приятно подобное внимание. Когда он был жив, он мог лишь мечтать о таком, и эта мечта подпитывалась страстью и надеждой.
Как писал он сам: «Работая тяжело, я надеюсь однажды создать что‐то хорошее. Пока не получилось, но я стараюсь и борюсь за это».