Я пришла в больницу, чтобы подготовиться к своему последнему ночному дежурству. Было около четырех, начинался посетительский час. Я надела белый халат — некоторым этот халат очень идет, поясок подчеркивает талию и вообще видны твои пропорции, а у меня они весьма недурны. При этом я не повязала косынку, так что нельзя было понять, что я за птица. Если б не халат, меня вообще трудно было бы причислить к персоналу больницы. Настроение у меня было прекрасное, и я решила пройтись по палатам и коридорам. Иногда можно наблюдать интересные сцены между больными и посетителями. И еще мне очень хотелось увидеть, кто приходит к мальчику по имени Стефан. Откровенно говоря, я потому и пришла в этот день на работу пораньше.
Стефан лежал под одеялом, откинувшись на подушку, а перед ним на краешке кровати сидела девица. Лет ей, видимо, было столько же, сколько мне. Сначала я увидела только ее профиль — девица была красивая, с длинными русыми, претенциозно русыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Я улыбнулась Стефану, и он поздоровался со мной. Его посетительница обернулась, и наши взгляды на мгновение встретились — мгновение, вполне достаточное для двух женщин. Она смерила меня с головы до пят, но и я не осталась в долгу. Потом, напевая с весело-рассеянным видом, я вышла на террасу.
Вечером перед сном больным разрешается гулять на террасе и в больничном парке. Они играют в шахматы, смотрят телевизор. Когда я разносила вечерние лекарства, я застала Стефана на террасе — он стоял, облокотившись на перила. Я облокотилась на перила рядом с ним. Мое появление явно доставило ему удовольствие,
— Моя практика, — сказала я, — через два дня кончается. Я пришла попрощаться.
Мне показалось, что эта новость была ему неприятна.
Он посмотрел на меня чуть смущенно и покачал головой, выражая некое многозначительное сожаление.
— Ничего, — сказала я, — важно, что вы поправляетесь. А если вы и будете нуждаться в... уходе, я вижу, о вас есть кому позаботиться...
Это был, разумеется, нахальный выпад, но я всегда стремлюсь к ясности в отношениях, особенно когда выяснять отношения некогда.
Стефан засмеялся. Потом, поколебавшись, сказал:
— Я вас очень прошу, дайте мне ваш адрес или телефон. Я хочу позвонить вам, когда выйду отсюда. Повидаться с вами...
— Зачем? — спросила я.
Вопрос мой был и вполне законным и совершенно лишним. Стефан снова смутился.
— Я вам очень обязан... Очень благодарен.
— Выберетесь отсюда и увидите, что у вас не останется времени вспоминать о больнице... И видеть меня не останется времени.
— Почему не останется?
— Потому что оно будет занято вашей знакомой...
Сказано было слишком конкретно, к тому же это ставило меня в невыгодное положение. Но я спешила. Каждую минуту мог зазвенеть колокольчик ко сну.
Ответ Стефана здорово меня обрадовал. Я словно ждала такого ответа.
— Мы с моей знакомой больше не будем встречаться.
— Это вы сейчас так думаете, — отозвалась я убежденно. — Наверно, вбили себе что-нибудь в голову.
— Нет, я ничего не придумываю. К сожалению, все ясно.
— Конечно, вы ей сказали, что теперь, раз вы заболели этой... этой роковой болезнью, вы освобождаете ее от всяких обязательств... Так?
Он улыбнулся.
— Но ведь эта болезнь, — продолжала я, — вовсе не роковая. Через несколько месяцев вы забудете, что были больны.
Он ответил раздумчиво:
— Хоть бы и так, болезнь есть болезнь. Но дело не-в этом. Совсем не в этом... Эта девушка... должна выйти замуж. У нее просто нет другого выхода. А я, видите, таскаюсь по больницам... потеряю год в университете. У нее же положение безвыходное... Она должна выйти замуж, по-другому не получается.
— Именно это она вам сегодня и сообщила? — спросила я почти возмущенным тоном.
— Нет, конечно!.. Но мы оба это знаем. Она в очень тяжелом положении...
— Почему? — не выдержала я. — Что у нее — денег нет, голодает она? Мне она не показалась такой уж бедной.
— Совсем не то, — сказал он. — Тут ситуация сложная, это связано с ее личной жизнью. Как вам объяснить... Просто ей нужно выйти замуж.
— Видите ли, — начала я мудро, — на свете существует нечто, называемое... чувствами. Если чувства есть, эта девушка должна ждать вас при всех обстоятельствах.
Он посмотрел на меня и вздохнул:
— Чувства чувствами... Они могут быть или их может не быть... Разве можно быть уверенным в чувствах другого... когда ты даже в собственных не уверен? То время прошло.
— Какое время?
— Время чувств.
— Глупости, — сказала я, — как это прошло! Не прошло и никогда не пройдет. Я знаю женщину, которая всю жизнь ждет одного человека... Мне кажется, сложись у меня обстоятельства так же, я бы тоже ждала! Хотя я и не из того времени.
Я говорила об Ирине и, конечно, порядком преувеличивала. Но так или иначе, Ирина до сих пор не вышла замуж, и, хотя сама она так не считает, я думаю, что в основе ее неустроенной жизни лежит та история с подпольщиком Стефаном.
— Вам только так кажется, — сказал мальчик Стефан. — В сущности, я готов жениться на Ирине хоть завтра... да, ее зовут Ирина. Но ведь она не захочет. Я это очень хорошо знаю. Потому я вам и говорю, что мы больше не будем встречаться.
— Значит, все ясно... Раз она вас не любит, пусть поступает как угодно.
— И это не совсем так. Я же вам сказал, что чувства — очень непонятная штука. Может, они и есть. Но ей необходимо выйти замуж. И, коль скоро это так, ей приходится выбирать, за кого выйти. Она обязана выбирать. Исходя из собственных интересов. Надо, чтобы кто-то обеспечил ей спокойную жизнь... Необходим человек, у которого есть... такие возможности. Я сейчас вне игры. Поэтому она не захочет.
— Но вы попробуйте. Предложите ей. Вдруг она согласится... Хотя я как медик должна вас предупредить: женитьба вам сейчас противопоказана.
— Можете быть спокойны... как медик. Она не захочет. Но вы совершенно правы, я должен попытаться ее убедить. Я попробую.
Как видите, история малопонятная. Мальчик, похоже, не слишком хорошо знал, чего он хочет. Или играл в рыцарство. У больных этой болезнью бывают такого рода фантазии, вызванные мнительностью. Вряд ли он придумывал все это для меня.
— Так вы дадите мне телефон? — спросил он.
Я согласилась и записала номер на одном из порошков, которые я ему принесла.
Потом мы молчали, все так же привалившись к перилам. Почти совсем стемнело, вероятно, было уже около девяти. Каждую минуту мог зазвенеть колокольчик, приглашающий ко сну. Внизу виднелись тени больных. Среди деревьев мелькали неясные силуэты парочек. В этой больнице есть женское и мужское отделения, и в сумерки наступал час нежных свиданий. Я заметила, что сестры смотрели на это с завистью, но отменить свидания они не могли.
Наше же со Стефаном положение было и вовсе незаконным, я не имела права вести такие разговоры с больным. Но со мной дежурила та же сестра, с которой мы в ту кошмарную ночь принимали Стефана. С тех пор мы подружились. Если она заметит нас, она ничего не скажет. Как видите, хотя в нашем разговоре с мальчиком Стефаном не было ничего особенного, совесть у меня была нечиста, а это означает, что я затеяла этот разговор не только из любопытства или из профессионального интереса, но что у меня были и некоторые задние мысли.
ГЛАВА XIV
Примерно через месяц, в середине июля, Стефан позвонил мне по телефону. Он сказал, что его отпустили из больницы на вторую половину дня, в восемь часов вечера он должен быть у себя в палате. До восьми остается около полутора часов, но он хотел бы меня видеть, пусть даже ненадолго, потому что ему нужно посоветоваться со мной о чем-то важном.
Моя компания собиралась в этот вечер в ресторанчике при гостинице «Балкан» в половине девятого. Нам предстояло обсудить детали летней поездки к морю, в Созополь. Какой-то тип собирался принести особые купальники, по особым же ценам. Стало быть, время у меня было, и я согласилась встретиться со Стефаном.
На бульваре «Витоша» есть такая кондитерская, «Роза». Совсем маленькая, с тремя-четырьмя столиками и тремя-четырьмя полуизолированными кабинетиками. Вообще довольно уютный загон для молоденьких ягнят. По дороге в кондитерскую я думала, о чем может советоваться со мной мальчик Стефан? О чем другом, если не о своей предполагаемой женитьбе на девице Ирине. Я, разумеется, дам ему самые объективные и бескорыстные советы.
Стефан был уже в кондитерской, он занял отдельный кабинетик, так что я едва его нашла. Прежде всего мы, конечно, произвели взаимный осмотр. Лицо у него немного пополнело, но вид был еще болезненный, может быть, потому, что именно в это время дня у туберкулезных поднимается температура. Вероятно, от этого и глаза у него блестели, точно он успел выпить рюмку коньяка. С одной стороны, он выглядел теперь более мужественно, чем в больнице, с другой — черты его не казались такими тонкими, и это меня слегка разочаровало. Вы, может, этого не знаете, но больные туберкулезом обычно хорошеют. А когда они выздоравливают и полнеют, то часть их обаяния теряется. Поэтому я сказала Стефану:
— Это хорошо, что вы начали... прибавлять в весе. Но послушайтесь моего совета — не переборщите. Ведь человек выздоравливает не оттого, что толстеет. Можно выздороветь и не разжирев... хотя вам еще до этого далеко.
— Вы снова делаете мне замечания как медик. Я не хочу говорить об этом.
— Ладно, — ответила я. — Я свое сказала, теперь давайте говорить о том, о чем хотите вы.
Другими словами, я тут же провозгласила, что готова положить руку ему на лоб. И зря. Но на человека, видно, влияет его профессия. Вот почему я никогда и ни с кем не разговариваю на медицинские темы. Мы заказали коньяк и кофе.
— Как Ирина? — спросила я.
Он ответил не сразу.
— В общем — хорошо... Мы сейчас с ней виделись.
Я кивнула. Встречался с ней, подумала я, потом — со мной. Зачем?