Врач пожал руку и направился к кабинету.
– Доктор! – Цыган неловко протянул руку и тихо, но очень искренне добавил, – Спасибо!
Валя ковыряла пальцем больничную стену. Она пришла в себя от наркоза и все ещё надеялась, что это дурной сон. У неё ничего не болело, лишь слегка ныл низ живота.
– Ребёночек растёт, – хотела подумать девушка, и тут, как обухом по голове, – Нет, нет, нет, уже нет никакого ребёнка, внутри меня пустота, лишь я и моё пустое тело. Душа малыша не захотела такой матери, он сбежал от меня предал, предал… – Валя залилась горькими слезами, никогда она не плакала так отчаянно, так безнадежно, кусая губы, руки до крови и синяков, не видя перед собой ни одно предмета.
Первая в жизни большая потеря, первая смерть, первая горечь утраты, первая вина за то, что она не уберегла Божий подарок, благодать, малыша от любимого человека. Она не уберегла, не сохранила.
– Дура, проклятая идиотка. – Валя винила себя, и вдруг перед глазами так четко и ясно встал облик Валика.
В один момент Валентина трезво и чётко глянув на ситуацию поняла, лишь её ребёнок был важен, её муж Иван, который сходит с ума в коридоре и переживает не меньше, чем она. Это её семья и она, как львица, как тигрица должна была защищать своего ребёнка, а она променяла его на конченого наркомана, на человека, который бы не задумываясь, променял её на дозу. Абсолютной чужой парень ради которого она потеряла самое важное, самое ценное.
Валя повзрослела в один миг. Она постарела разом на несколько лет, но именно главная мысль помогла ей выжить, понять, что нет важнее Ивана и себя, нет ничего важнее их будущего ребёнка, детей. Да, детей, у неё будет много детей. Минимум трое.
Иван тихонько постучал в палату, за ним зашли мама и папа. Они разговаривали, плакали, но Валя была спасена. Она трезво отвечала, она была настроена так решительно, как никогда ранее. Она готова ждать и два, и три года. Она вернёт себе малыша. И мать твою, она будет лучшей матерью в мире.
Через два дня Валю выписали. Её встречал муж, на своём чёрном Гелике с букетом цветов.
– Милая, мы начнём заново, у нас все впереди.
– Спасибо, родной, я знаю. Я люблю тебя.
Это был конец 2004 года. И ещё не знали, что ждёт их впереди.
Глава 25
Аня Ковалёва любила Цыгана беззаветной и безответной любовью несколько лет. Они познакомились в ночном клубе Москвы и время от времени встречались, чтобы скрасить или скрыть своё одиночество. Цыган только начинал свою московскую карьеру. Егор стал поручать ему переговоры, подготовку документов и самое главное, подбор и подготовку персонала. Деньги текли к молодому парню рекой и кружили ему голову. Именно в то золотое, для сомнительных сделок, но романтичное время он купил свой первый чёрный гелентваген. Автомобиль был б/у, но в очень хорошем состоянии. Услыхав, что сын Главы Кавказкой Диаспоры в Москве продаёт свою машину, Цыган связался с ним и приехал на встречу.
Авто понравилось и цена была подходящая. Единственное, Гарик возил в ней своего любимого белого лабрадора Кевина и соответственно сзади все сидения были исцарапаны когтями, обваляны белой длинной шерстью с характерными следами от зубов.
Никто из уважаемых людей не захотел взять машину после таких экзекуций даже для своей охраны, несмотря на то, что Гелику был лишь год и авто было в чудесном состоянии, не считая обшивки салона .
Цыган увидел машину своей мечты и понял, что это прекрасный вариант. Гарик сбросил сразу несколько тысяч долларов от заявленной цены и довольный Иван, рассчитавшись на месте, покатил к Егору.
Заехав по пути в хороший автосервис, Цыган велел ребятам перетянуть задние сидения заново, устранить все следы пребывания собаки и поменять детали, которые были нещадно опробованы зубами добрейшей души собакена, игривого Кевина.
Молодцы из автосервиса выпучили глаза, увидев, что новехонький гелик использовался в качестве гигантской перевозки, но с энтузиазмом принялись за дело.
Ровно через неделю подъезжая к лучшему клубу в центре Москвы на новой крутой машине, Иван увидел красивейшую девушку. Высокая, стройная, с длинными модельными ногами и волосами, яркая брюнетка (возможно крашенная, но это не портило, а лишь придавало шарма), длинные ресницы, пухлые губы и темные глаза, в которых можно было утонуть. На ней было короткое чёрное платье и высокие каблуки, в руках маленькая сумочка. Девушка нервничала, было видно, что она не уверена в своей красоте и очень боится не попасть в клуб, но самое главное, рядом нет парня, который галантно бы провёл её ко входу. Она стояла в очереди, а секьюрити неспешно искали в списках избранных баловней судьбы. Приветствуя Цыгана, оба по команде расступились и дали ему дорогу, отгородив своими широкими плечами от очереди несчастных, пытающихся попасть в эти сомнительные врата рая.
– Витя, пропусти девушку, она со мной. И подругу её тоже.
Аня Ковалёва быстро взяв за руку Марину, с плохо скрытым ликованием продефилировала впереди Ивана, стараясь продемонстрировать сразу все свои прелести и как-бы давая понять, что он не будет разочарован.
В клубе они перекидывались парой фраз, пили и несколько раз целовались. Марина уехала домой на такси около трёх, но Ане было все равно.
Она давно хотела такого, именно такого, красивого, крутого, богатого и уверенного в себе мужика. Ну и что, что он был молод. В нем чувствовалась такая сила и власть, что она, шикарная баба, таяла в его руках, как швейцарский шоколад.
Анна Матвеевна Ковалёва родилась в Новосибирске, в семье алкоголиков. С детства помогая воспитывать непутевой матери младших брата и сестру, Аня быстро повзрослела. В десять лет Анечка уже покуривала и знала на вкус не только пиво, а в двенадцать лишилась девственности. Несмотря на неблагополучную семью, Господь щедро одарил старшую девочку. Во-первых, она была невероятно, сказочно красива, а во-вторых, Аня была очень талантлива и упорна. Ей все давалось легко, учеба, танцы, пение, рисование, спорт, все бесплатные школьные кружки. Аня Ковалёва была не только звездой класса, но и школы.
Брат и сестра, Коля и Люда Ковалёвы, учились в этой же школе, они были младше на пять и шесть лет соотвественно. По сравнению с сестрой звёзд с неба не хватали, но благодаря Ане домашнее всегда было сделано, они были бедно, но чистенько одеты и причёсаны.
Вся школа знала, что Аня тянет на себе младших детей и безмерно сочувствовали ей. Учителя пытались вразумить мамашу, которая временами выходила из запоя и несколько дней ходила полностью адекватная. Она обещала учителям, что поможет Аньке смотреть за спиногрызами.
– Любовь Юрьевна, наведите порядок в семье. У Анны выпускной класс, девочке поступать надо, а она с младшими уроки учит, убирает и есть готовит. Перестаньте эксплуатировать ребёнка, – взывала к совести директор школы.
– Дык, я чё. Я ниче-то. Анька кобыла здоровая, вон жопу отъела на харчах-то наших. Пусть отрабатывает мамашкино-папашкино добро-то. Вон сиськи отрастила, все мужики пялятся, стыд и позор. С Никитой по углам бегает, вот я ей, сучке, – и Любовь Юрьевна потеряв нить беседы и грозя кулаком невидимому Никите, отчаянно материлась и облизывала синие, тонкие, сухие губы.
Мать Ани, Любовь Юрьевна Тихонова, тоже когда-то была отличницей этой школы. Но влюбившись в молодого сорвиголову и грозу класса, Матвея Ковалёва, навсегда забыла о поступлении в Новосибирский институт. Матвей, работящий и красивый парень, ещё в школе очень любил выпить. Учителя хватались за головы, а директор сама открыла давно подаренную бутылку советского шампанского после того, как Ковалёв закончил школу. Естественно он напился на выпуском и начал драться с бывшими одноклассниками, но это была уже не её головная боль. Директор сочувствовала и жалела Любоньку Тихонову, которая мечтала поступить, но забрала документы из новосибирского ВУЗа, как узнала, что она на втором месяце беременности. Весь бывший класс готовился гулять на свадьбе, но сам Ковалёв похоже не до конца понимал, что происходит.
Родив Аню, Люба с головой окунулась в серый, грязный, мрачный быт коммуналок. Родители с обеих сторон были категорически против скоропостижного брака, но узнав, что Люба беременна, организовали торжество и сбросились на комнату в коммуналке. На этом помощь родителей закончилась и жизнь Любы Тихоновой тоже. Теперь Любовь Юрьевна Ковалёва не жила, а существовала. Матвей работал на заводе сварщиком, а в часы и дни отдыха беспробудно пил. В минуты трезвости Люба пыталась пробудить в нем нежность, ласку и заботу к маленькой Анечке, но как только болезненный и слабенький комочек писался или начинал плакать, новоиспечённый отец вручал живую пелёночку матери и бежал к друзьям-собутыльникам.
Люба стирала, убирала, готовила и качала… Она качала днями и ночами, весна превратилась в лето, лето в осень, а она качала… Зимой холод заходил непрошеными гостем в щели и дыры в оконных рамах. Новосибирские морозы беспощадно охлаждали все живое. Люба сидела на старой кровати с продавленным матрасом и качала дочь. Анечка уписалась и кричала, требуя поменять пеленки, холод проникал через мокрую материю и покрывал тельце ребёнка гусиной кожей. А Люба отключив сознание, продолжала качать. Она не слышала ни плача, ни мокрой лужи на своих коленях, ни холода.
Мощный толчок в спину пронзил её тело болью и усталостью. От неожиданности она уронила малышку на пол и закричала.
– Слыш, Любка, если не заткнешь её, на снег вас выкину. Поняла, шалава?
Люба схватила мокрый, несчастный комочек, который уже не кричал, а хрипел, и быстро начала искать сухие пеленки. Их не было. Вчерашние она не постирала, не было сил, и они кисли под кроватью в тазу. Сегодняшние все мокрые. Люба сняла с себя халат, завернула дочку, покормила и уложила в подобие детской кроватки. Потом глотая слезы, стирала в ледяной воде грязные и вонючие детские пелёнки. Развесив их на веревках по всей комнате, девушка решительно достала из заначки буты