Быстро проглотив вполне приличный сандвич, Савелий запил его горячим кофе и снова повалился на скамейку, но на этот раз заснуть ему не дали: решетчатая дверь с жалобным писком сдвинулась в сторону.
— Кларк Рембрандт, выходи! — Савелий удивился, какой приятный голос, и открыл глаза: у входа стоял незнакомый сержант лет шестидесяти и добродушно улыбался.
Округлое лицо, небольшой животик, пробивающаяся седина на висках и очень добрые глаза.
— Куда, господин офицер? — спросил Савелий без всякой надежды на ответ.
— В Райкерс-Айленд, сынок, куда ж еще? — устало ответил тот. — Там ничего: жить можно.
— Жить везде можно, — усмехнулся Савелий. — Вопрос — как?
— Не скажи, — усмехнулся добродушный сержант, — попади ты в Синг-Синг или, скажем, в Стейтен-Айленд, там такое, что не дай Бог, а Райкерс-Айленд — это просто рай. — Он спокойно звякнул наручниками. — Давай-ка, сынок.
— Да не сбегу я, отец.
— Конечно, не сбежишь: я более двадцати лет в полиции, и от меня еще никто не сбежал, но положено везти в наручниках, значит — поедешь в наручниках. — Он говорил тихо, рассудительно, словно убеждал самого себя. Защелкнув наручники, сержант вздохнул: — В туалет-то тебя отвести?
— А долго ехать? — спросил Савелий, заметив, что сержанту почему-то не хочется вести его в туалет.
— Минут сорок-пятьдесят…
— Потерплю! — усмехнулся Савелий.
— Ну и хорошо, — облегченно вздохнул тот. — Пошли, что ли…
Усадив Савелия в салон «лендровера» с зарешеченными окнами, сержант сел за руль, положил рядом с собой конверт с документами и быстро завел мотор.
— Поехали, что ли?
Они действительно ехали не больше часа. Савелий с какой-то странной тоской смотрел по сторонам, словно пытаясь досыта напитаться так нежданно уходившей свободой. Его остро кольнуло чувство попусту потерянного времени…
— Извините, сэр, могу я поговорить с вами? — как можно любезнее проговорил он.
— О чем угодно, сынок, кроме того, чтобы разузнать, как сбежать из тюрьмы. И просить, чтоб я тебя отпустил, тоже нельзя! — Сержант весело рассмеялся.
— Вы сказали, что с Райкерс-Айленд мне повезло…
— Более чем, сынок.
— Не могли бы вы мне больше рассказать об этой тюрьме?
— Тебе очень повезло, сынок. — Сержант глубокомысленно кивнул. — Меня лет пять назад подранили, хотели совсем списать, и пару лет я проработал в Райкерс-Айленд, ожидая, когда комиссия пойдет навстречу и разрешит вернуться в свой участок. — Он вдруг подмигнул. — Остров Райкерс-Айленд просто напичкан тюрьмами. Их там с десяток. А сидит больше пятнадцати тысяч таких, как ты. Ты ведь, слава Богу, вообще еще, кажется, не сидел, не так ли?
— Не сидел, сэр!
— Что ж, тебе и в этом повезло: будешь ожидать суда в той самой тюрьме, где я трудился. Начальник вроде сменился, а вот его зама я очень хорошо знаю, даже перезваниваемся до сих пор: Томас Холей. Очень душевный и интеллигентный парень, с бородкой, даром что негр! Кстати, имей в виду — если что нужно уладить, когда на тебя напраслину возводят, он самый нужный и справедливый человек! Всегда выслушает внимательно, разберется… Так о чем я?
— Вы сказали, сэр, что мне повезло с этой тюрьмой, — напомнил Савелий.
— Судя по твоему судейскому протоколу, ты будешь сидеть в блоке с усиленным режимом: одноместная камера, прогулки на воздухе по часу в день, телевизор, магазин по семьдесят долларов в неделю, конечно, если деньги есть на твоем счету, два раза по пять минут в неделю можешь бесплатно звонить, а если за деньги, то и все двадцать минут! Кормят отлично, форму выдают, постель чистая, даже зубную щетку с пастой. И все это бесплатно! Чем не жизнь? — Он снова рассмеялся.
— Да, если бы не проверки! — хмыкнул вдруг Савелий и тут же пояснил: — Приятель один рассказывал: только заснешь, тебя будят на проверку!
— Не знаю, в какой тюрьме сидел твой приятель, но в этой никто тебя не будит во время проверки. Да, в сутки семь проверок, но из них ночью только две: в три и в пять. Пройдет дежурный офицер, увидит тебя, отметит и дальше идет. Зачем ему тебя будить? Разбудит зазря, а ты на него настрочишь жалобу, что, мол, жестоко с тобой обращаются в тюрьме… Нет, ни к чему все это. И мой тебе совет, сынок, постарайся побыстрее вспомнить свою фамилию. Как говорится, раньше осудят, раньше отпустят. Эх, грехи наши тяжкие!
— А что это за мост? — спросил вдруг Савелий, когда они, немного проехав по Пятьдесят девятой улице, оказались на огромном автомобильном мосту, то ли в стадии ремонта, то ли просто еще недостроенном. Над крышей «лендровера» мелькали странные железные конструкции, то сплошные, то с огромными просветами.
— Ты что, не знаешь этот мост? Странно! — Он удивленно пожал плечами.
— Просто никогда по нему не ездил… за решеткой, — вывернулся Савелий.
— Понятно! Это мост Квинсборо! Он Манхэттен с Квинс соединяет!
— Точно, вспомнил! — Савелий мысленно представил карту Нью-Йорка.
— Здесь недалеко есть аэропорт Ла Гуардия!
— И очень близко к тому месту, где ты сидеть будешь! — Сержант как-то странно посмотрел на Савелия.
— А «голубых» в той тюрьме много? — мгновенно среагировал Савелий: надо было перевести разговор на другую тему.
— А как и на воле: хватает! — Тот пожал плечами.
— Отдельно живут?
— Кто хочет отдельно жить, тот заявляет об этом администрации и живет отдельно.
— И как же относятся к этому остальные заключенные?
— Ну не захотели и живут вместе! Погоди! Ты хочешь спросить, трахаются ли они? — Сержант усмехнулся. — Конечно трахаются, если захотят! Разве уследишь, коль желание вскочит! — Он заразительно рассмеялся.
— И их не притесняют?
— А, вот ты о чем? Нет, попробуй их притесни, такой вой подымется, и не только в тюрьме, а и во всем городе, а то и стране! — Он вдруг сплюнул. — Совсем стыд потеряли люди! Да-а!
— Большая эта тюрьма?
— Средняя: чуть более двух тысяч человек!
— Бежал кто-нибудь?
— Пытались, дурачье! — Он усмехнулся. — И чего, спрашивается, черт путает? Здесь сидят только те, у кого срок до года, а дал деру или нарушил что — и твой срок увеличивается! А сидишь нормально, не нарушаешь ничего — так ведь по двум третям можешь досрочно выйти! Дурачье! — повторил он и усмехнулся: — В самом деле дурачье!
— Домой-то каждому охота…
— Напиши начальству, убеди его в важности встречи — и тебя легко отпустят ва пару-тройку дней. А то как же… Ну, вот мы и приехали!
Они подъехали к шлагбауму. Рядом стояла желтая будка с надписью: «Стой! Предъяви пропуск!» Это был контрольно-пропускной пункт, за которым виднелся мост через Ист-ривер.
— Длинный мост?
— Километра три будет! — буркнул сержант тихо и недовольно. Савелий понял, что разговор нужно прекратить.
Перед КПП сгрудились многочисленные автомобили сотрудников Райкерс-Айленд и полицейских сержантов, а может быть, и родственников заключенных, которые ожидали свидания.
Показав дежурному документы, сержант включил скорость, и вскоре они въехали на широкий автомост. Сдержав ехидную улыбку, Савелий подумал: стоило им проехать КПП, как с сержантом произошла перемена — серьезное, сосредоточенное лицо и рот на замке. Этот контрольно-пропускной пункт был своеобразным барьером, за которым привезенный сюда оказывался за решеткой; разговаривать с ним офицеру было уже «не положено». Вступали правила мест лишения свободы, одинаковые во всем мире!
Вскоре они въехали в охраняемые ворота. Сержант вновь предъявил документы. Машина остановилась у небольшого здания. Сержант вышел, открыл заднюю дверь и приказал:
— Выходи!
И снова у Савелия возникло впечатление, что все тюрьмы мира построены по единому образцу. Вход в американскую точно напоминал вход в русскую. Сержант ввел его в небольшой тамбур. Слева за маленьким окошечком сидел офицер. Сержант опустил документы в металлический поддон и толкнул его к дежурному офицеру. Через несколько секунд прозвучал звонок, и решетчатая дверь медленно провалилась в стену. Войдя, они оказались в еще меньшем тамбуре перед другой, на этот раз сплошной железной дверью, а за окном с решеткой сидел другой офицер, который, сверив документы, вернул их через такой же поддон, после чего открыл дверь, за которой их встретила мощная фигура другого офицера — на этот раз чернокожего.
— Привет, Морис! — улыбнулся он сержанту.
— Привет, Билл! Все еще здесь?
— Не всем же улицы утюжить! — подмигнул тот. — Кого привез?
— Вот его документы.
Офицер пробежал протокол суда и удивленно взглянул на Савелия.
— Надо же, впервые встречаюсь с таким: статья есть, в тюрьму направлен, а документов нет, срока нет! Уникальный ты парень, однако!
— Он усмехнулся и покачал головой.
— Ладно, Билл, ты тут с ним разбирайся, а я должен возвращаться: дела! — Сержант попрощался с Биллом за руку, нажал на кнопку дежурного, замок щелкнул, и дверь открылась.
— Удачи тебе, парень! — тихо бросил Савелию сержант и скрылся за дверью.
— Фамилия, имя? — спросил Билл.
— По написанному — Кларк Рембрандт! — ответил Савелий.
— Сэр или офицер! — недовольно бросил тот.
— Да, офицер!
— Как же настоящая фамилия?
— Не помню, офицер! — вздохнул Савелий.
— А зря! — машинально бросил тот, изучая документы, потом кивнул в сторону брезентовой занавеси. — Зайди туда!
— Да, офицер!
За брезентом сидел молоденький офицер-мексиканец и что-то писал. На стене была нарисована своеобразная мерная линейка для определения роста в футах и дюймах.
— Встань спиной к стене! — бросил офицер.
— Есть, сэр!
Савелий стал спиной к ростомеру, и офицер щелкнул «Полароидом».
— Вернись назад!
— Да, сэр!
Затем Билл приказал ему подойти к столику, за которым сидел еще один офицер азиатского происхождения. Он тщательно намазал валиком все пальцы Савелия и обе ладони, затем снял отпечатки на специальные бланки. Взяв у Билла протокол, составленный в полиции, он сверил на компьютере отпечатки двух пальцев Савелия, присланные из комиссариата с только что снятыми. Затем заполнил новый протокол, взял четыре фотокарточки Савелия, вклеил две в документы, а одну вставил в какой-то прибор, который тут же выдал пластиковую карточку. В ней, кроме фото, были указаны все