Им нравилось быть вместе. Находился миллион общих тем. Обсуждали, как прошёл день, новые книги и фильмы, ходили на все выставки подряд. Она ездила с ним на научные конференции и постепенно стала на равных общаться в кругу его друзей. Им было хорошо вместе даже просто молчать. Это молчание было особенным. Оно было заполнено смыслом пребывания рядом, словно их мысли соприкасались и перетекали от одного к другому, чтобы, соединившись, превратиться в один общий взгляд, удивиться, согласиться и раствориться друг в друге…
В кафе зашла парочка. Ему – лет двадцать пять, ей – от силы восемнадцать. Сели за столик. Долго изучали меню. Было видно, что девушка не готова ограничиться кофе и, несмотря на поздний вечер, намеревается плотно поужинать. «Может, долго знакомы уже», – размышляла Лида, с интересом разглядывая пару. Парень – явно обеспеченный, весь его вид говорил об этом.
Ей было интересно разглядывать и считывать. За годы работы с разными людьми она научилась определять характер и даже род занятий по внешнему виду. Дорогие ботинки, куртка вроде простая, но видно, что не из массмаркета, а брендовая. Чёрная футболка из плотного трикотажа с резинкой под горло красиво обтягивает торс, сверху – твидовый пиджак благородного коричневого оттенка в цвет ботинок. Вот он его снимает и накидывает девушке на плечи. Та действительно слишком легко и даже нелепо одета. Какое-то висящее на ней бесформенное платье, высокие, до колена, ботинки со шнуровкой, на массивной подошве, волосы до плеч, висящие неаккуратными космами. На руках – изрядно отросший, ярко-зелёный маникюр.
В общем, Лиде понравился парень и совсем не импонировала девушка. Она ему не подходила, не было красоты и гармонии в этой паре. Им принесли салаты. Ей – всенародный «Цезарь», ему – карпаччо из тунца. «Точно. Два мира, два детства. Как можно было в этом месте с уникальным авторским меню выбрать “Цезарь”?» – недоумевала про себя Лида.
Девушка стала что-то рассказывать парню. Обрывки фраз со сленгом и матерными словами долетали до Лиды. Парень отвечал совсем на другой манер и снисходительно улыбался девушке. Она рисовалась, а он был так уверен в себе и красив, что Лида невольно залюбовалась им.
С высоты возраста и опыта порой понимаешь, глядя на людей, что им совсем не по пути: они, как два разных рейсовых автобуса, случайно пересеклись в парке на заправке, встретились, а потом – по маршрутам, и эти маршруты не совпадают.
Только вот девушка этого не понимала. Она хотела изменить свой маршрут, а это практически невозможно. Всё предопределено. Смена маршрута – это дорого и больно. Мало у кого получается.
Через два года у Лиды с мужем родился Лёшка. Копия своего шебутного и громадного отца. Как она умудрилась его родить? Когда ей объявили в роддоме: «Мальчик, 58 сантиметров, 4400 граммов», она не поверила, думала, что ошиблись. Лёша лежал в кюветке с другими младенцами и на их фоне выглядел розовощёким богатырём месячного возраста. Лёня влюбился в сына. Взял на себя все заботы о купании, прогулках, контролировал кормления младенца и вообще превратился в наседку, трясущуюся над птенцом. Забросил свою диссертацию, отложил докторскую, которую готовил, и всё время проводил с ребёнком, изучал литературу по уходу за младенцами, делился с другими мамашами на прогулках. Гулял с сыном долго и по графику, давая Лиде выспаться, чтобы молоко оставалось как можно дольше.
Она просто не узнавала мужа. Из фанатичного учёного он стал не менее фанатичным отцом. Подруги, у которых в большинстве своём мужья мало интересовались детьми и даже умудрялись ревновать к ним жён, завидовали такому отношению Лёни к ней и сыну. А Лиду это как-то смущало и пугало. Ей казалось, что она лишняя между ними, что Лёша – не для неё, а только для отца. Будто она его родила и больше мужу не нужна. Она стала думать, как быстрее вернуться на работу.
Прошёл год, молоко закончилось, ребёнок полностью перешёл на обычный детский рацион. Процесс отлучения сына от груди для Лиды был сродни трагедии. Пока она кормила его, ей казалось, что, несмотря на тесную связь с отцом, сын всё же её. Он не может без неё, она ему нужна для жизни. Малыш сливался с ней во время кормления, прижимался своей пухлой розовой щёчкой к её набухшей груди, клал свою ручонку на голубую жилку, под которой пульсировало живительное молоко, жадно впивался губами и, причмокивая, добывал своё пропитание. По мере опустошения груди Лида физически чувствовала, как она наполняет сына жизнью, отдавая себя. Потом это всё прекратилось. Муж суетился, готовя по утрам детское питание в бутылочке, варил супчик-пюре, ворковал с Лёшей на их языке, а она как-то незаметно осталась в стороне от всего этого.
Погрузившись в свои воспоминания и размышления о том, что сейчас происходит дома, какие у неё встречи на завтра, Лида не заметила, как съела своё красивое парфе из лосося. От раздумий её отвлёк вопрос официантки, можно ли забрать тарелку. Обернувшись, она увидела за столиком возле противоположного окна пожилую пару. Они, видимо, только что вошли – мужчина помог своей спутнице снять пальто и чуть отодвинул стул, предлагая присесть. Было видно, что они очень внимательны друг к другу. Женщина улыбалась, поглаживала его руку и что-то говорила, склонив к нему голову и показывая меню. От них веяло любовью и взаимопониманием. Какой-то неуловимый флёр обоюдного согласия и единения, словно это были не два человека, а один.
Лида вышла на работу, когда сыну исполнилось полтора года. Встал вопрос о смене квартиры – в однушке было тесно. Решили её продать и, взяв кредит, купить трёшку. Тогда можно будет сделать кабинет для Леонида, детскую для Алексея, их с мужем спальню и кухню-гостиную. Личного места для Лиды не предусмотрели. Она же всё время на работе. Как-то органично получилось, что с ребёнком стал сидеть муж. Одновременно он писал докторскую; когда ему нужно было отлучиться в лабораторию, приглашали свекровь. Лида работала и оплачивала кредит, продукты, все расходы на ребёнка. У Лёни в то время почти не было дохода на работе – один грант они уже закрыли, а новые никак не получали. Периодически она добавляла денег на препараты для его исследований, вкладывала средства в науку и в мужа.
Но нет ничего более постоянного, чем временное! В таком режиме они и живут до сих пор. Прошло уже более десяти лет. Сын подрос, муж всё пишет докторскую, пытается получить гранты на исследования и свои разработки, Лида работает и содержит семью.
Подозвав официантку, Лида попросила счёт и уточнила, который час. Забыла телефон в машине, поэтому не смогла посмотреть сама. Оказалось, уже почти полночь. Пора было ехать домой.
Все эти годы они с мужем отдалялись друг от друга. Куда делись их ночные посиделки на той маленькой кухне, походы по музеям с обязательным посещением маленькой рюмочной возле дома, где они всегда брали по стопке текилы с лаймом и солью? Лёня смешно слизывал соль с её руки, а потом расплачивался, щедро давая чаевые, и они устремлялись домой, где он сгребал её в свои объятия…
Когда же наступило это отчуждение? Со стороны их брак был, может быть, странным, но крепким. Муж души не чаял в сыне, заботился о его обучении и развитии, уделял много времени занятиям с ребёнком. Он постепенно перестал интересоваться своей наукой, почти забросил докторскую, отчаялся встроиться в новую систему получения дохода от научной деятельности. Лида много работала, а вечером, приходя домой, вставала к плите, всех кормила, убиралась и падала. Утром снова шла на работу, где нужно было всегда быть собранной, красивой и безупречной Лидией Петровной. Так и получалось, что у неё каждый день как бы делился на две жизни, не пересекающиеся между собой, в каждой из которых у неё свои обязанности и ответственность.
Невозможно было признаться мужу в своей слабости и усталости: это только усугубило бы его профессиональную депрессию, в которой он пребывал уже не один год. Она пыталась с ним несколько раз поговорить, предлагала ему помочь устроиться куда-нибудь на работу, но после таких разговоров он только замыкался, говорил, что она ничего не понимает, что вот-вот у него всё будет, что его берут в новый проект и он ждёт, сосредотачивался на занятиях с сыном и меньше общался с ней.
Несколько раз у неё была возможность закрутить роман, что ей, кстати, советовали подруги, наблюдая за её жизнью со стороны. Один раз она даже пошла на встречу с мужчиной. Коллега по работе сосватала своего брата, якобы тот очень заинтересовался новым оборудованием, которое им должно было прийти из Франции, и хотел закупить его для своей клиники. Она пришла на свидание после работы, опять не отправившись домой вовремя и оставив семью без ужина. Посидела с этим человеком, послушала, выпила кофе, расплатилась сама и ушла. Было противно и мерзко в душе от осознания, что она чуть не предала. Ведь там, дома, они ждали её, а она их очень любила. И мужа, и сына. Хоть и отдалилась от них. Или они от неё…
И правда, как же она не взяла телефон? А вдруг кто-то звонит, вдруг что-то случилось? Её время в кафе, то, которое она себе иногда позволяла, чтобы как-то переключиться и восстановиться для своей второй части жизни, закончилось. Она рассчиталась, накинула на плечи шубку, вышла на улицу. Свежий морозный воздух ударил в лицо и обдал хороводом колючих снежинок. По шоссе так же мчались машины, а по тротуару спешили, поскальзываясь, пешеходы – Москва даже в полночь не спала.
Телефон, лежащий между пассажирским и водительским сиденьем, полностью разрядился то ли от мороза, то ли от звонков. Лида воткнула зарядку, поправила причёску и освежила помадой губы, оттягивая момент возвращения домой ещё на чуть-чуть.
Ехать было недалеко. Выбрала маршрут чуть длиннее – через Яузу. Ей нравилось ездить по набережным. Это давало ощущение путешествия, будто ты попадаешь в какой-то другой город, перемещаешься в другую реальность, где есть отражение неба в воде, романтичные мосты, нет свето