— Вить, не торопись, — машинально указал он, — я здесь на велике гонял.
Витя кивнул, сохраняя профессиональную отстранённость.
Дмитрий Сергеевич внезапно вспомнил:
— Тебя нормально покормили, не голоден?
— Нормально, спасибо, — Витя поймал в зеркале его взгляд, слегка улыбнулся.
Почему-то сегодня Дмитрию Сергеевичу хотелось быть добрым.
Он потянулся к карману переднего сиденья и достал фирменную коробочку с часами. Швейцарские. Очень дорогие. Специально положил в машину, раздумывая, заехать к родителям или не стоит. Когда уже был женат на Кристине, купил их как-то в Цюрихе, хотел сделать отцу подарок. Но мать тогда обидно усмехнулась:
— Боюсь, сынок, в папиной конторе никто не оценит.
Отец промолчал, отвернулся. Они редко разговаривали с тех пор, как Дмитрий Сергеевич устроился юристом в банк.
Дмитрий Сергеевич тогда психанул — он всего лишь хотел сделать подарок!
Но в ушах всё ещё звучала любимая фраза матери, брошенная ему вслед:
— Выше себя не прыгнешь, Димка.
Димка!
В зеркале заднего вида мелькнуло лицо Самойлова — холёное, с едва заметными морщинами у глаз. Лёгкую седину ему аккуратно тонировали. Таким его знали все — деловые партнёры, немногочисленные друзья, любовницы. И даже Кристина. Таким он и был для всех. Но только не для родителей!
Димка!
Через час он будет пить виски в ВИП-зале, завтра проснётся в забронированных на три месяца апартаментах в Дубае, ни для кого не доступный! Ни для Широкова с его намёками, ни для Кристины, которая, наверное, уже мчится в Москву, чтоб отомстить.
А для родителей он Димка!
Сжав в руке коробочку с часами так, что её края впились в ладонь, Дмитрий Сергеевич чуть было не предложил их Вите…, но передумал. Достал, завёл, просунул руку в ремешок и крепко застегнул. И промолчал, когда проезжали его двор. Незачем портить себе настроение.
Наконец «мерседес» плавно вырулил на ночную трассу, оставляя позади огни спального района, и птицей полетел вперёд, обгоняя фонари, словно проматывая назад только что пролетевшие перед глазами кадры жизни.
Самойлов откинулся на кожаном сиденье, пальцы привычно проверили внутренний карман пиджака — паспорт, билет, карта с шестизначной цифрой на первое время. Всё на месте.
И тут мир взорвался.
Сперва оглушительная тишина, будто кто-то неожиданно выключил звук, и тут же внутри головы ярким солнцем полыхнула ослепительная вспышка. Потом — странная невесомость, почти приятное ощущение полёта. Дмитрий Сергеевич увидел, как потолок машины стремительно приближается.
«Неужели…» — успел подумать он, когда горячий металл впился куда-то в бок.
И только потом, уже в дыму, понял, что лежит на асфальте, а его «мерседес» — пылающий остров. Где-то кричал человек, возможно, Витя.
«Не может быть…» — Дмитрий Сергеевич попытался вдохнуть, но вместо воздуха в лёгкие хлынуло что-то горячее и солёное.
Последнее, что он увидел, — это дорогие швейцарские часы, которые всё ещё тикали на его запястье.
Мама…
И тьма.
В Новгород выехали сразу после завтрака, часов в десять. База, где остановился Максим со своими попутчицами, располагалась километрах в двадцати от города. Сначала ехали по узкой, огибающей озеро хорошо укатанной просёлочной гравийке, бегущей среди полей и редких перелесков. Потом выбрались на трассу. И почти сразу широкая асфальтовая лента вдруг сжалась, будто втягивая в объятия древнего города.
Первые дома — невысокие, с покатыми крышами, встретили скромно, без пафоса, но в их облике уже чувствовалось дыхание веков. Воздух поменялся: теперь в нём смешались запах нагретого асфальта, речной сырости и чего-то неуловимого — может, дыма старых печей, а может, самой истории, проступающей сквозь время.
Великий Новгород вырос внезапно, как видение. Над низкими строениями взмыли в небо купола Святой Софии — золотые, сияющие в косых лучах солнца. Город не просто стоял на берегу реки — он плыл, как древняя ладья, гружёная легендами. Его мостовые помнили сапоги Александра Невского, стены слышали шелест берестяных грамот. Великий Новгород — живой музей, но его прошлое не застыло в витринах, оно бродило среди горожан, касалось плеча резным наличником, смотрело тёмными проёмами древних звонниц. За окнами машины мелькали не просто улицы — слои времени: строгие башни Детинца, купола Ярославова Дворища, а за поворотом, чуть дальше, темнела дорога к Рюрикову городищу, откуда начиналась Русь.
Переехав по мосту, где внизу темнела неспешная, почти сонная гладь Волхова, Максим незаметно посмотрел в зеркало, на Кристину и Леру, сидевших сзади. Обе притихли. Он тоже ничего не стал говорить. И когда они окончательно влились в поток новгородских улиц, Максиму показалось, будто сам асфальт под колёсами наделён той скрытой силой здешней воды, что когда-то несла ладьи купцов и воинов, связывая северные земли с южными. И его горделиво сверкающий вензелями на дверцах Вранглер не едет — плывёт меж двух миров: прошлого и настоящего.
Первым делом поехали в банк, Кристина настаивала. Оказалось, в Новгороде есть филиалы банка «ФинКапиталГруп», но даже там поначалу были проблемы — и Максим, и Кристина совсем забыли, что у неё нет документов. Пока менеджер созванивался с Москвой, Кристина вспомнила про Ангелину, ей позвонили, и минут через двадцать на телефон Костика пришли отсканированные страницы паспорта Кристины. После этого все вопросы были решены буквально за минуты, дольше ждали, пока сотрудница оформит карту.
Потом полчаса препирались по поводу Лериного долга и тех денег, которые Максим потратил на домик и еду. В конце концов Максим со смехом воскликнул:
— Кристина, всё! Я потратил не больше, чем мог себе позволить, давайте сегодня вы угостите меня здесь обедом, и будем считать, что все в расчёте!
Он бросил подозрительный взгляд на Леру, которая не отрывалась от экрана телефона. Через пять минут стало понятно — искала подходящие салоны красоты со свободным временем прямо сейчас. И те же две пары одинаковых глаз, только весёлых и почти счастливых, а не вчерашних тревожно-напряжённых, смотрели на него, когда Кристина и Лера смущённо договаривались, где он будет ждать их через три часа. Минимум через три часа. Ладно, чем заняться в Новгороде, Максим найдёт, давно мечтал побывать тут.
На парковке у Ярославова дворища полусонный дед-смотритель в вылинявшей фуражке махнул рукой:
— Ставь, где хочешь, только проезд не загораживай.
Положив ключи в карман, Максим выдохнул — ему всегда нравилось после руля почувствовать себя просто пешеходом. Он не спеша повернул направо, по горбатому пешеходному мосту перешёл на торговую сторону, но дальше не пошёл. Так и остался на набережной, долго сидел на парапете, глядя, как вода уносит в Ильмень обрывки его мыслей. Где-то неподалёку шумел Новгород, но он Максиму не мешал. Наоборот. Помог вспомнить, что совсем недавно хотелось убежать от всего этого — от работы, от гонки. От самого себя.
Но сейчас внутри бродило что-то новое, незнакомое. Или нет, почти забытое. И настойчиво прорывалось наружу, как собирающийся после засухи дождь. И теперь он сидел и думал: а не ошибся ли, решив, что от жизни получится сбежать, когда, возможно, жизнь — это как раз то, что настигает его здесь, в виде неожиданных ударов сердца, в виде случайных взглядов, случайных фраз, звучащих, как обещание этого самого чего-то нового.
И самое страшное — ему хотелось узнать, что это. Врать себе он не любил — хотелось.
Очнувшись, Максим посмотрел по сторонам. Тени от лодок рисовали на воде чёрные крылья. Мост выгибался над Волховом, как спина уставшего богатыря. Пахло копчёной рыбой и свежим тестом. Неподалёку колоритный фотограф с галстуком-бабочкой давал клиентам советы:
— Девушка, в профиль, да! Руку на перила… нет, не так — будто ждёте кого-то из XIII века!
Максим улыбнулся. Чуть вдалеке заметил ещё одного фотографа, поскромнее, и без клиентов. Да уж, креатив в таком деле, видимо, тоже ценится.
Подходя к ресторану, Максим огляделся, не особо надеясь, что Кристина с Лерой уже здесь. Но они были здесь. Скорее всего, тоже недавно подошли. Стояли возле одной из лавочек, придерживая расставленные на ней фирменные пакеты. Не меньше пяти.
Сначала Максим даже не понял, что это Лера и Кристина. Загорелые, свежие, красивые. Обе в лёгких летних платьях, разных, но чем-то неуловимо похожих. Присмотревшись, понял — стилем.
Увидев Максима, Лера выставила перед собой пятерню ладонью к себе.
— Смотри! — и рассмеялась.
Каждый ноготь, как долька ананаса, арбуза или киви с весёлыми точками-семечками.
Максим впервые видел, как Лера смеётся, беззаботно, кокетливо, и даже не стал пытаться объяснять себе, почему это так приятно. Спросил только:
— Это можно есть?
Кристина тоже рассмеялась. Осторожно и неуверенно. Её волосы, вновь тяжёлой пшеничной волной лежавшие на плечах, приковывали к себе взгляд здоровым блеском, иногда, при повороте головы, обнажая тонкую линию шеи. Она очень изменилась. Наверное, побывала и у визажиста, хотя Максим не дал бы голову на отсечение. Кристина не была той, кто бросается в глаза. Но сейчас глаз от неё оторвать было невозможно. Ресницы, чуть темнее обычного — будто ей просто повезло с генетикой, губы — не матовые и не глянцевые, а будто только что прикушенные, чуть ярче, чем нужно, но следов помады Максим не заметил. Кожа не фарфоровая, а живая, с едва заметными веснушками у переносицы. Как она умудрилась остаться такой в том мире, в котором жила, было непонятно. Кристина не старалась казаться красивой, просто выглядела собой.
И вдруг Максиму вспомнился профессиональный спор с женщиной, пишущей для другого издания, вроде бы на тему разного подхода к внешнему виду у мужчин и женщин. Тогда сошлись на том, что внешность мужчины, безусловно, это статус. Насчёт женщин мнения разделились. Из памяти уже выветрилось, чем закончился тот спор. Но увидев сейчас Леру и Кристину, уловив ауру какой-то спокойной уверенности, которая теперь витала вокруг них, заметив мимолётный взгляд, привычно брошенный в панорамное окно ресторана, чтобы поймать своё отражение в стекле, Максим понял — это даже не про то, чтобы понравиться. Это какой-то древний ритуал: женщина смотрится в зеркало и договаривается сама с собой — да, я именно такая, и это правда. И мир должен это видеть. А мужские восхищённые взгляды и комплименты всего лишь эхо.