— Вода холодная.
— А ты?
Максим утянул её за собой, и остывшая за ночь вода хлынула на них обоих. Кристина вскрикнула от неожиданности, но поцелуй тут же превратил это в горячий стон. Рубашка мгновенно стала похожа на прозрачную плёнку, облепив каждый изгиб её тела. Его руки скользнули под мокрую ткань, и пальцы, холодные от воды, обожгли кожу там, где прикоснулись.
Потом они пили горячий вкусный кофе на кухне, пахнущей нагретым деревом. Солнце, пробиваясь сквозь занавеску, рисовало на столе пшеничные прямоугольники, в которых кружились пылинки. Размазывая мёд по куску хлеба, Кристина иногда бросала взгляды на Максима. Он не спеша отхлёбывал из кружки, и капли воды с волос падали на его голые плечи. И ниже — туда, где был шрам. Неровный, белёсый.
Кристина вдруг положила хлеб на тарелку, встала, подошла и села к Максиму на колени. Он поставил кружку на стол, обнял. Посмотрел на неё вопросительно:
— Что?
Она провела пальцем по рубцу, медленно, будто читая. Он не отстранился.
— Где это случилось?
Он поморщился, чуть помедлил.
— Под Авдеевкой, в семнадцатом, давно уже.
Она посмотрела ему в глаза. Потянулась за его спину, к подоконнику, на который позавчера вечером Максим поставил коробку с разными мелочами, нужными для ремонта. Вытянула из пластиковой упаковки зелёный маркер. Сняла колпачок, бросила на стол.
Первая линия — стебель. Вторая — изгиб ветки. Третья, четвёртая — листок у самого края, где шрам сходил на нет.
Максим непроизвольно вздрогнул, когда маркер случайно задел чувствительное место. Кристина охнула. Но он улыбнулся — всё в порядке. Через минуту она закончила. Чуть отодвинулась, склонила голову набок, совсем как Лера, когда на штрафстоянке разрисовывала вторую дверцу «Вранглера». Посмотрела на него:
— Так лучше?
Наклонив голову, Максим посмотрел на своё плечо. Кивнул:
— Оставь.
Им не нужны были слова про боль, про войну, про «как это было». Только её смех в его волосах, маркер на полу, и новый шрам, живой, с листьями. Не про прошлое. Про будущее.
Ближе к обеду собрались на кладбище. Максим не настаивал, предлагал Кристине остаться в доме, ждать Леру с Костиком, которые уже проснулись и вот-вот должны были выехать обратно. Но Кристина не захотела:
— Я поеду, ладно?
Новое ладвинское кладбище встречало сразу за поворотом — аккуратная ограда из металлических прутьев, выкрашенных белой, кое-где облезшей краской, как будто в тон карельским берёзам. Ворота всегда распахнуты, никто не запирал.
Земля на кладбище была песчаной, рыхлой, с редкими островками травы. Могилы стояли ровными рядами. Лето дышало жаром, но здесь, на сельском кладбище, воздух был пропитан прохладой и запахом скошенной травы. Максим и Кристина шли медленно, по узкой тропинке, между кое-где покосившимися крестами и облупившимися оградками.
— Здесь, — сказал Максим, останавливаясь перед серой плитой.
Кристина молча смотрела, как он смахнул пыль с камня, поставил в старую жестяную банку с дождевой водой четыре гвоздики, купленные по дороге, провёл рукой по металлической табличке.
Потом они сели на лавочку под раскидистой липой.
— Он был хороший?
Максим пожал плечами:
— Не знаю… он воевал, лётчик, никогда меня не жалел, но я точно знал, что дороже меня у него никого нет.
Кристина внимательно посмотрела на Максима. Он вдруг встал, сделал шаг к могиле и откуда-то из-за плиты вытащил… старый компас с треснутым стеклом. Обтёр пальцами.
— Вот, смотри.
— Что это? — она вопросительно улыбнулась.
— Компас. Армейский. Мы как-то в школе поспорили с местными пацанами, что пешком доберёмся до Чёртовой пади…
— Вы с дедом?
— Нет, — Максим усмехнулся, замолчал ненадолго. — С другом, с Васькой…
Увидев взгляд Максима, Кристина нахмурилась.
— А он… где?
Максим сжал зубы. Кивнул куда-то в сторону:
— Тоже здесь. Зайдём потом, когда обратно пойдём.
Помолчал. Кристина просунула руку ему под локоть, прижалась.
— Добрались до Чёртовой пади?
Он улыбнулся, покачал головой:
— Нет, заблудились!
— И что, вам попало?
Максим вздохнул:
— Ваське попало, а мне… когда меня лесники у дома высадили, дед на крыльце сидел, трубку курил, спросил только: «что, с маршрутом промахнулся?». А на следующее утро разбудил в четыре часа, дал этот компас, и мы пошли туда вместе. Вернулись только к вечеру, я думал, не дойду до дома, так вымотался, а деду хоть бы что! А ему тогда уже почти восемьдесят было. Когда отпаивал меня чаем перед сном, сказал: «зато теперь ты знаешь».
— Знаешь — что? — Кристина повернула к нему голову.
Максим посмотрел на табличку, осторожно высвободил руку, встал и снова спрятал компас куда-то за плиту. Сел рядом и обнял Кристину за плечи.
— Что иногда человеку надо заблудиться, чтобы он научился искать дорогу.
Могила Васьки была ближе к выходу. На полированной поверхности — фото парня в тельняшке, с безбашенной улыбкой, такой разухабистой, что Кристина невольно улыбнулась в ответ. «Василий Николаев, 1983–2003 гг.». В углу фотографии кто-то прилепил выцветшую десантную эмблему. Максим молча достал из кармана зажигалку и пачку «Беломора», открыл, вытащил одну сигарету. Пламя дрожало, пока он подносил зажигалку к сигарете.
Сигарета медленно горела, пепел осыпался на гранит. Кристина хотела спросить, как он погиб, но вдруг заметила, что взгляд Максима скользнул вправо. Рядом, в полуметре, была другая могила. Новее, ухоженнее. «Плотникова Анна Сергеевна, 1988–2017 гг.». Девушка с ясными глазами и рыжими волосами, собранными в небрежный хвост. Свежие пионы у креста.
Кристина замерла. Увидела судорожно сжатое горло Максима. Спрашивать ничего не стала. Потом они молча шли, пока кладбище не осталось за спиной.
У машины Максим вдруг повернулся к Кристине:
— Спасибо… я потом… попозже…
Кивнула. Они поняли друг друга без слов.
Как только приехали домой, позвонила Ангелина. На телефон Максима. Они ещё в Новгороде решили, что двух телефонов, Костика и Максима, им вполне хватит. Ангелина вежливо поинтересовалась, как у них дела, не вернулись ли ещё Лера с Костиком. Потом попросила передать трубку Кристине.
Максим вышел на улицу, сел на крыльцо. Тени уже удлинились, растянулись по двору, как ленивые кошки. Минут через пять скрипнула дверь. Слышно было, как Кристина босыми ступнями шла по нагретым доскам. Опустилась рядом, не говоря ни слова. Задела Максима — легко, почти неуловимо. Положила голову ему на плечо. Максим повернулся, коснувшись губами её макушки.
— Вам надо ехать?
Она глубоко вздохнула:
— Да, Ангелина ещё в пятницу разговаривала со следователем, пообещала, что я вернусь в начале недели, да и похоронами лучше заниматься мне самой, там много вопросов…
Подняла к нему лицо, он наклонился, нашёл её губы — сначала нежно, просто прикосновение. Она ответила без слов, слегка приподняв подбородок. Где-то за спиной упало яблоко, раздался глухой стук в траве. Неподалёку кто-то из соседей крикнул что-то неразборчиво.
Кристина тихо спросила:
— Когда ты вернёшься в Москву?
Он нашёл её пальцы, их руки переплелись, сцепились, будто проверяя реальность друг друга.
Он помолчал.
— Недели через две, хочу тут кое-что подремонтировать. И надо подумать, чем дальше заниматься, сейчас, когда…, — он бросил на неё осторожный взгляд, — думаю, сейчас мои договорённости с твоим мужем потеряли свою силу, так что…, но надо кое с кем посоветоваться и уточнить.
Кристина не поняла:
— С кем посоветоваться?
— Ну, как минимум, с редактором, но, наверное, надо и у Игоря Александровича спросить, могу ли я использовать данные или надо ждать, пока следствие не закончится, — Максим вздохнул. — Боюсь, в Москве со мной, скорее всего, тоже захотят пообщаться.
Она улыбнулась:
— Ну, значит, тогда ты точно вернёшься.
Максим тоже улыбнулся, кивнул, снова поцеловал её:
— Точно вернусь.
Около четырёх к дому подлетела пыльная «Ямаха», и не успели Максим с Кристиной выйти на улицу, как дверь распахнулась, впуская внутрь вместе с весёлым смехом шум дороги, запах озёрного ветра и ещё пока не рассеявшееся ощущение другого мира, в котором больше суток жили Лера с Костиком.
Первой влетела Лера — казалось, она ещё больше загорела, а волосы, наоборот, на солнце стали белее, и прядями выбивались из растрёпанного хвоста. Кроссовки в пыли, на запястьях у обоих болтались плетёные браслеты. Костик шагнул следом. Лицо усталое, но глаза живые, светлые. Машинально провёл рукой по плечу Леры, поправил сползшую майку — жест почти привычный, но теперь в нём было что-то новое: не просто забота, а право быть рядом, право оберегать.
Пока пили чай, наперебой рассказывали, как полночи ловили кузнечика.
— Зелёного! — Лера сделала огромные глаза. — С длинными усами! До рассвета!
Кристина с Максимом, смеясь, переглянулись.
— Зачем он вам понадобился?!
Костик усмехнулся:
— Да это квест такой, там один тип на фестивале, вроде как Ловец снов, дарит людям сны на заказ, но нужен был кузнечик…
И они с Лерой, видимо, вспомнив что-то, дружно рассмеялись.
— Мы ползали по полю, как придурки, пока Костик не догадался включить на телефоне запись стрекотания, и прикинь, мам, кузнечик припрыгал мне прямо на кроссовки!
— Ага, — Костик посмотрел на Леру, и они опять начали давиться от смеха, — а самое смешное, когда мы принесли его, парень, ну, этот, Ловец снов с бубенчиками, кузнечика отпустил, дал нам ромашку, сказал положить под подушку и утром рассказать ему, что нам снилось!
Глаза Кристины лукаво засветились:
— И что вам снилось?
— Ну…, — Костик потупился, а Лера уткнулась в чашку, — да мы почти и не спали, там у соседней палатки до утра под гитару пели…
— Костя, — Кристина стала серьёзной, — тогда тебе надо бы поспать сейчас.
Она посмотрела на Леру: