— Ты о чём?
Потянувшись к нарезке, Широков продолжил:
— О том. Если Корнеев своим расследованием привлечёт внимание соответствующих органов, ты ж понимаешь, нам обоим крышка.
Его лицо снова, как ночью, приобрело черты идущего по следу бульдога. Он коротко хохотнул:
— Тебе-то точно!
И не обращая внимания на протестующий жест Дмитрия Сергеевича, закончил:
— Я сегодня попросил ребят пошерстить по камерам, куда твоя дочь доехала на такси от дома.
— И куда, увидели?
— Увидели, — Геннадий Борисович перестал жевать и, не мигая, уставился на Самойлова. — Выехав из посёлка, она доехала до первого торгового центра и на стоянке пересела на чёрную Ямаху МТ-07, принадлежащую Лактионову Константину Андреевичу, две тысячи седьмого года рождения.
В памяти Дмитрия Сергеевича всплыли обрывки каких-то воспоминаний:
— Лактионов? Погоди, погоди…, — он вдруг чётко увидел картинку — подстриженная лужайка, красивые молодые женщины в летних платьях, садовая мебель из ротанга, мангал и бегающие друг за другом Лера с пухлым черноволосым мальчишкой. — Какого года рождения?
— Седьмого.
Точно! Дмитрий Сергеевич всё вспомнил:
— Это наши соседи по дому! Не этому, сюда мы переехали, когда Лера уже не здесь училась.
Он приложил руку ко лбу:
— Лактионов… Андрей Константинович, какой-то врач модный, бабам рожи перекраивает. Константин Андреевич, говоришь?
Широков кивнул.
— Ну точно, он, Лера с ним в детстве почти не расставалась, дома рядом, няню часто одну нанимали.
И Дмитрий Сергеевич недоумённо пожал плечами:
— Борисыч, а он-то тут при чём? Может, у них любовь? Помню, он очень расстраивался, когда мы решили…
— Да он-то, может, и ни при чём, и понятно, что любовь, скорее всего, но ты бы вот разве не помог своей любимой девушке?
Самойлов усмехнулся. Любимой девушке? Теперь не помог бы, теперь она уже не была любимой. Он с трудом вслушался в то, что продолжал говорить Геннадий Борисович:
— Вчера, когда твоя дочь сбежала от ментов, все её данные тут же были переданы, кому надо, а телефон пробили, и знаешь, где он оказался?
Порывшись в кармане пиджака, он достал оттуда и бросил на стол перед Дмитрием Сергеевичем листок бумаги. Прочитав, тот удивлённо поднял на него глаза:
— Это ж наш адрес!
— Ну, а я тебе о чём. А вот телефон этого самого Константина Андреевича сегодня ночью засветился в Твери, хотя сам владелец Москву не покидал.
Дмитрий Сергеевич устало вздохнул и, переплетя пальцы, сжал перед собой руки:
— Её нашли? Где?
Широков замолчал и посмотрел на официанта, принёсшего заказ. Подождав, пока тот всё расставит, кивнул ему и снова потянулся за коньяком:
— Пока не звонили.
Дмитрий Сергеевич отметил, что в этот раз Широков не предложил ему коньяк. Неужели начал нервничать?
— Корнеев в СИЗО, твоя дочь… по большому счёту, нам надо её найти только для того, чтобы выяснить, что у неё есть, и есть ли это у Корнеева. Но, судя по всему…
Тут зазвонил лежащий на столе телефон Геннадия Борисовича. Он поднял палец и воскликнул:
— О! Сейчас всё узнаем.
И приложил трубку к уху:
— Слушаю!
Следующие минут пять из его рта вырывались только реплики:
— Так… ну… короче…
Закончив разговор, бросил телефон на стол:
— Сергеич, у тебя не дочь, а Павлик Морозов, б**дь! Ты ей что, котёнка в детстве не разрешил завести?
Дмитрий Сергеевич покраснел от возмущения:
— Какого ещё котёнка?! Если ты думаешь…
— Её нашли! Вернее, нашли телефон этого самого Лактионова! Знаешь, где? В филиале той сраной редакции, в которой ваяет свою нетленку Корнеев.
У Самойлова потемнело в глазах:
— А Лера?!
Геннадий Борисович выдохнул и помолчал. Через минуту, немного успокоившись, сказал:
— Нет, её там не было. Только какая-то тётка, типа редактор, что ли, да этот филиал вообще шарашкина контора.
Широков снова плеснул себе коньяк и выпил, забыв закусить:
— Но у них по штату числится ещё один журналист…
На столе зазвонил его телефон. Глянув на экран, Геннадий Борисович удивлённо приподнял брови:
— Да, Мария Игнатьевна, что такое?
Внимательно выслушав свою помощницу, он нажал на отбой и откинулся на спинку стула, не произнеся больше ни слова.
Молчание затягивалось. Дмитрий Сергеевич тоже молчал, понимая, что произошло что-то серьёзное. Потом Широков судорожно вздохнул и, не глядя на него, монотонно отчеканил:
— Все каналы Центра журналистских расследований транслируют сейчас интервью Леры, где она рассказывает, что никто её не похищал, а Корнеев просто согласился подвезти до матери.
И вдруг резко перевёл взгляд на Самойлова:
— Сергеич, а где всё-таки Кристина, а?
Глава 5
— Ну что, тёзка, страшно было? — Валера встал со стула и выключил осветительное оборудование. Сразу стало прохладнее. Запись на камере он уже остановил, секунд десять назад, но Лера так и осталась сидеть на своём стуле в этом импровизированном съёмочном уголке, который Валере показался лучшим в квартире для проведения интервью.
Услышав его вопрос, она серьёзно взглянула на него и уверенно качнула головой:
— Нет.
Валера усмехнулся:
— Молодец! Сейчас покурю и посмотрим с тобой, что там у нас получилось.
Выйдя на балкон, закурил, глубоко затянувшись, посмотрел на вечереющее небо и подумал, как переменчива жизнь. Всего двенадцать часов назад его выгнали из дома и собирались набить морду — и вот нате вам! Пусть не на Первом канале, но фамилия Сёмочкин всё-таки прозвучала в эфире прямого репортажа. И какого репортажа!
Резонанс. Вот оно, то самое, чего он ждал столько лет. Ты можешь трепыхаться в поисках подходящего материала сколько угодно долго в своём тесном мирке, но пока твои стремления не совпадут с потребностями внешней среды, которые усилят их до предельных значений, ничего не получится. Материал не выстрелит.
Сегодня на рассвете, как только суровые мужики в чёрных кожанках удостоверились, что его лицо соответствует фотографии на сайте филиала, и пожелав Лере удачи, совсем не бесшумно растворились в серости занимающегося дня, он ещё толком этого не понял. Но уже через полчаса, услышав фамилию Корнеев и узнав, что тот сейчас в их местном СИЗО, Валера сразу же позвонил в московскую редакцию, дежурной смене. Конечно, он знал, кто такой Максим Корнеев, и читал его статьи. Восхищался. Где-то даже завидовал. Без черноты, естественно, по-доброму.
Устроив свою юную гостью на узеньком жёстком диванчике, Валера засел за офисный компьютер и принялся накидывать тезисы будущей статьи, чего время зря терять, ему не привыкать к бессонным ночам. Но в десять утра на его сотовый перезвонил сам главред, и всё оказалось гораздо круче — там решили, что нужна картинка. Не успев опомниться, Валера получил сообщение из банка о зачислении на его карту приличной суммы, и чёткое указание немедленно перебраться из офиса на съёмную квартиру. И отдельно — оба телефона, свой и Леры, с которого она вышла на связь, оставить в редакции. Чтобы раньше времени не вычислили и не сорвали мероприятие.
Затушив окурок в прикрученной к перилам пепельнице, Валера вернулся в комнату. Лера уже пересела в кресло перед телевизором и бродила по каналам. Валера вздохнул — ужин, скорее всего, его задача, вряд ли эта бедная богатенькая Буратинка умеет готовить.
Но сначала надо посмотреть на реакции, его репортаж уже должен срезонировать.
Если утром в среду Максим ещё привыкал к новой для себя обстановке и ждал, что его вот-вот куда-нибудь вызовут, то после обеда время в камере потянулось совсем медленно. В общем-то, кое-как поспать Максиму удалось, и теперь мысли о том, что произошло и что делать дальше, он уже не мог выбросить из головы даже волевым усилием. Немного удивляло, что никто не вызывал его на допрос, но поразмыслив, Максим пришёл к выводу — это связано именно с побегом Леры, ведь обвинение в похищении человека, когда этого самого человека нет в наличии, чтоб хотя бы в лицо похитителю высказать все претензии, дохлый номер даже для сфабрикованного дела. И если не вызывают, то значит её так и не нашли.
Тревога за Леру нарастала, усиленная собственной беспомощностью. Он почему-то был уверен, ему удалось бы её найти непременно. Из данных о Самойлове Максим знал, что его дочери пятнадцать лет. Понятно, что все они сейчас немного не такие, какими были даже Максим и его ровесники в возрасте этих современных вундеркиндеров, но… ну вот куда она могла податься ночью в незнакомом городе?!
Промаявшись в раздумьях и жаре до отбоя, Максим надеялся, хотя бы ночь принесёт облегчение, но не тут-то было. Толстые стены изолятора так нагрелись за день, что прохлады можно было ждать только к утру. Рубашка на Максиме пропахла потом, а кожа казалась липкой на ощупь. Но он переживёт. Переживёт и ответит, не сомневайтесь, Дмитрий Сергеевич!
Утром в четверг Максим опять приготовился к вынужденному безделью и даже был относительно спокоен, но сразу после завтрака заскрежетали дверные замки, тяжёлая дверь со скрипом открылась, и равнодушный зычный голос выкрикнул его фамилию:
— Корнеев, на выход.
Идя по коридору, пытался подготовиться к тому, что его сейчас ждёт. Леру нашли? Или придумали, как додавить его без неё? Только сейчас он точно потребует адвоката, и пока тот не приедет, не скажет ни слова.
Когда конвоир завёл его в унылый, обитый широкими ПВХ-панелями цвета осеннего пасмурного неба кабинет, Максиму навстречу упругим колобком подскочил незнакомый благообразный мужичок лет пятидесяти, в идеально подогнанном по фигуре пиджаке в мелкую клетку:
— Максим Андреевич, доброе утро, как вы себя чувствуете?
Заметив удивление на лице Максима, он подождал, пока с того снимут наручники, и протянул ему руку:
— Я ваш адвокат, Бартеньев Павел Глебович, юридическая компания «Юрконсалт-Москва».
Максим удивился ещё сильнее: