Продолжая держать меня за руку, Игорь провел меня в комнату с балконом. Квартира была большая, но какая-то необжитая. Сняв пальто и усадив меня на диван, он, шепнув: «Сейчас», ушел. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами, здесь же стояли стол для чтения, компьютер и удобный диван.
— Кофе, — крикнул он из кухни, — или лучше вина?
— Кофе! — отозвалась я.
— У меня только растворимый!
— Очень хорошо!
Обои в кабинете слишком темные, и от этого помещение казалось меньше. Никаких фотографий ни на стенах, ни на столе не наблюдалось. Ни женщин, ни мужчин, ни детей. Только над столом висит в рамке рисунок пастелью — обнаженная девушка. Непроизвольно я смотрела и смотрела на нее. Что-то было завораживающее в изгибе ее тонкого стана, в ленивой расслабленной позе…
— Друг подарил, — Меркулов принес кофе на подносике. — Можно будет заказать ему твой портрет. Он хороший художник!
— Я вижу. Он меня тоже голой рисовать будет?
— Как захочешь, художник — все равно что врач! И потом не голой, а нагой, это разные вещи.
Я зарделась, подошла к балкону и толкнула дверь. Ветер рванул одежду, приятно обдувая горящее, словно в лихорадке, тело, струился по ногам, бесстыдно залезал под платье. На балконе было так же, как и в квартире — ни пылинки, чисто и красиво. В напольную кафельную плитку при желании можно было смотреться, как в зеркало. Перила, за которые я держалась, раскачиваясь в такт ветру, были гладкие и нагревались под ладонями.
Прямо передо мной висел желтый серп месяца. По одному восточному поверью царь тьмы послал на небо, за луной, своих гигантских собак. Но луна оказалась слишком холодной, и собаки смогли отгрызть от нее лишь кусок. Я вообразила яростного Макса, грызущего небесное светило, и улыбнулась.
Внизу спала тихая улица, не было ни души, где-то далеко проносились машины. Я глубоко вдохнула холодный воздух и собралась обратно, как вдруг почувствовала горячее тепло сзади себя.
Игорь стремительно обнял меня, и я задохнулась от восторга. Объятие было нежным и страстным, ласковым и сильным. Мужские руки забрались под платье и мягко гладили мою кожу. Ладони его оказались прохладные и будто шелковые, он постанывал от наслаждения.
Освободив одну руку, он осторожно и медленно откинул волосы с шеи и провел по ней кончиком языка. Я выгнулась, как кошка, и он поцеловал меня уже сильнее, а потом еще и еще. Другая рука, нежно массируя живот, спускалась вниз, в святая святых, проникла в трусики. Зубами он кусал мое ухо и тихо в восторге рычал. Сдерживая на губах стон, я простонала: «Быстрее!» Он уже не сдерживал себя, желание захлестнуло, как снежная лавина, и мы соединились.
Мне показалось, что я воспарила в ночи на крыльях, и ветер несет меня в страну сладострастия и неги, туда, где встречаются созданные друг для друга сердца. Последнее, что запомнило мое меркнущее сознание, был яркий полукруг месяца в темном ночном небе.
Очнулась я в широкой кровати. Рядом, подперев голову рукой, лежал Игорь и смотрел в глаза.
От обуревавших чувств я готова была расплакаться. Ничего подобного мне до сих пор не случалось испытывать — страшно подумать, что я могла никогда не узнать, что такое бывает между мужчиной и женщиной… То, во что очень скоро превратились наши отношения с Николаем, можно было назвать любовью только с очень пьяных глаз.
Передо мной распахнулись двери мира, о котором я раньше и не ведала.
— Ты — моя Надежда, — шепнул Игорь и радостно рассмеялся.
За окнами внизу мяукали коты, подрались, наверное, из-за куска красной рыбы. Потом по потолку мелькнул свет фар — кто-то из жильцов приехал. Надо поменять эти желтые обои, подумала я, у них какой-то нездоровый вид.
Игорь закурил, огонек порхнул в темноте надо мной. Затянулся несколько раз и тут же погасил сигарету в пепельнице. Я прижалась к его плечу и поцеловала, вдохнула бесподобный запах его тела — запах легкого одеколона, табака и какой-то врожденной чистоты.
Хотелось что-нибудь сказать, но как только я открывала рот, тут же понимала, что вот этого-то и не следует говорить сейчас, и продолжала молчать.
Он наклонился и поцеловал меня — в губы. Потолок поплыл надо мной.
— Давно хотел тебе рассказать… ты будешь, наверно, смеяться… — задумчиво сказал Меркулов. — Моя мама, еще когда жива была, очень любила песни Анны Герман, и я их все наизусть знал. И самая любимая была — про надежду, помнишь?..
Еще бы не помнить, Ленка постоянно меня «земным компасом» называет. Но смеяться я не собиралась.
— Так вот, я с самого детства был почему-то уверен, что мою… — он осторожно провел пальцем по моему плечу, — мою любимую будут звать именно так, и никак иначе. И никогда не мог понять, откуда такая уверенность…
Я перестала дышать.
— А вот сегодня понял, — закончил Игорь.
Обнявшись, мы долго лежали молча. Слова были нам не нужны.
— Я намереваюсь использовать тебя в своих целях, — вдруг сообщил Игорь, чуть отстраняясь.
— А разве… разве ты уже этого не сделал?
Он долго смотрел на меня, я словно купалась в его темном ласковом взгляде.
— Я не о сексе! — глаза Игоря смеялись, но тон изменился. — Нам нужно поговорить о серьезных вещах, поэтому слушай, пожалуйста, внимательно.
Я сморгнула, понемногу начиная привыкать к его манере внезапно переходить от нежностей к делам. Я лежала на кровати в помятом платье и в чулках и чувствовала себя героиней шпионского боевика, у которой личная жизнь настолько переплетена с профессиональной, что и не различишь, где работа, а где — секс.
— Я помню, — медленно сказала я, — что должна раздобыть какие-то секреты Борицкого, чтобы ты смог воцариться в «Аяксе».
— Да, но я хочу, чтобы ты поняла — это все очень серьезно. Мне кажется странным то, что происходит, — быстро заговорил Меркулов. — До недавнего времени шеф считал научную деятельность центра второстепенной, хотя и ссылался на нее при каждом удобном случае. От лабораторных исследований и в самом деле до сих пор было немного проку. В основном мы занимались тестированием новых лекарств совместно с немцами, да еще какими-то малозначительными разработками. Про СПИД я говорил, проект совершенно бесперспективный…
Я буду «своей среди чужих».
— …Зато сейчас господин Борицкий приватизировал львиную долю формально вверенных мне лабораторий и что-то там химичит тайком, — снова взметнулся огонь зажигалки, на мгновение я прикрыла глаза. — Вернее — его ребята, сам он появляется у нас редко. Поэтому я считаю, что в интересах нашего общего дела необходимо узнать, во что он там влез, пока еще не поздно.
А «партийная кличка» моя будет: Надя Шарп, от английского sharp, что значит проницательный, крутой, хитрый, энергичный.
— Полагаешь, он может подставить центр? — удивилась я.
— Пойми меня правильно — врач он неплохой, но как руководитель недальновиден и непрактичен, — Игорь потушил очередную сигарету, подвинулся ближе и погладил по волосам. — И вообще, оказался на своем месте случайно. У нас в России как — работаешь по врачебной специальности долгие годы, глядишь, и шанс подворачивается возглавить целую клинику! В Америке, например, главврач должен еще быть управляющим, там этому специально обучают!
— Ты там был?
— В Америке? — удивился Меркулов. — Был. Два года тому назад.
— А кока-колу пил?
Он сначала непонимающе нахмурился, а потом рассмеялся и чмокнул меня в ухо.
В ГОСТЯХ У СКАЗКИ
Утро. Я с трудом разлепила глаза. Сегодня у меня выходной. Давненько Надя Шарапова не просыпалась в чужой постели. А сексом на балконе вообще никогда в жизни не занималась — кому рассказать, не поверят. Мне и самой прошедший вечер казался безумием, но какое волшебное и внезапное это было безумие…
Огляделась, потом прислушалась — судя по всему, хозяина дома не было. Не стал меня будить и ушел на работу.
Я складывала белье, когда заметила приклеенную над кроватью бумажку. «Любимая, я на работе. Еды, к сожалению, нет. Чувствуй себя как дома. Твой Игорь».
Я улыбнулась. Еды нет — не беда, без нее человек может существовать очень долго. В Новгороде у меня была подружка, Валя Панова, так вот у нее мама, будучи уже на пятом десятке, голодала двадцать один день! И утверждала, что чувствовала себя превосходно. Я думаю, главное — понимание и уважение друг к другу.
Не спеша я отправилась на кухню и провела инвентаризацию бытовых принадлежностей. Подмела и вымыла пол, протерла пыль. На чистоте я зациклена и, если не прибрано, комфорта не испытываю. Кухня у Игоря добротная, темного дерева, а поверхности — под мрамор, гладкие и блестящие, так что убираться было — одно удовольствие.
Нашла банку растворимого кофе с симпатичным дядькой на этикетке. Кофе оказался очень вкусный, никогда такого не пробовала. Дядька дружелюбно улыбался, словно хотел сказать: «Подожди, подруга, то ли еще будет!»
Посидела немного в тишине и покое, потом наполнила огромную розовую ванну и нашла в шкафчике стопку чистых полотенец. Стиральной машины я не обнаружила, как же Игорь стирает? Неужели вручную? Я представила себе Меркулова, полощущего белье в тазике, и рассмеялась. Нет, вероятно, он просто выкидывает грязное белье и покупает в магазине новое. На него это было бы очень похоже.
Перед тем, как забраться в воду, попрыгала в чем мать родила перед зеркалом — просто так, для поднятия тонуса.
Нашла на полочке травяной шампунь с экстрактом из корней репейника и с удовольствием вымыла голову. Вытянувшись в ванне, словно Афродита, я наслаждалась моментом. В тетушкиной квартире мне никогда не приходило в голову лечь в ржавую с ободранной эмалью ванну, да я бы в нее и не поместилась, хоть рост у меня небольшой. А в этом небольшом бассейне запросто можно мыться вдвоем… Тетушка, как я могла про нее забыть!
Наскоро вытершись, я выбежала из ванной и нашла трубку. Сначала позвонила Галке.
— Привет! Ты где и что с тобой? — тараторила подруга. — Твоя тетка сегодня гуляла с собакой — я на нее наткнулась, когда шла за жратвой. На тетку, а не на собаку! Та просто не в себе, из-за того, что ты дома не ночевала. Боится, что тебя изнасиловали и убили. Я не стала ей ничего рассказывать про твоего друга, да она и не собиралась ничего слушать — только ахала и причитала!