сообщить ей, что «успех был колоссальным!».
Шокотерапия Гитлера дала блестящий эффект. Из поездки по Германии Муссолини вынес впечатление, что она лучше кого бы то ни было подготовлена к войне, что именно Гитлер в скором времени станет вершителем судеб Европы, а раз так, то с ним лучше дружить, чем враждовать. Этот выбор оказался для Италии роковым, ибо он увлекал ее на путь подготовки новой мировой войны. В 1937 году страна официально присоединилась к так называемому антикоминтерновскому пакту между Германией и Японией, затем вышла из Лиги Наций, а в 1938 году дуче пришлось закрыть глаза на захват нацистами Австрии. Это был сильный удар по его престижу в Италии и за рубежом, ибо становилось очевидным, что Муссолини, еще не успев стать полноценным партнером, превращался в вассала Гитлера.
В мае 1938 года фюрер нанес ответный визит на Апеннины. Бывшего австрийского ефрейтора, прибывшего со свитой на четырех специальных поездах, без энтузиазма встречал Виктор-Эммануил III. Гитлер был неприятно удивлен тем, что по протоколу во время визита Муссолини как главе правительства отводилась вторая роль. В чинной, старомодной атмосфере «Квиринала» (официальной резиденции монарха) Гитлер чувствовал себя не в своей тарелке, а в кругу приближенных постоянно ворчал и даже насмехался над королем. Виктор-Эммануил платил ему той же монетой, называя за глаза «физическим дегенератом с привычками плебея».
Уязвленному Муссолини пришлось смирить гордыню, чтобы добиться главного: не ударить лицом в грязь и показать фюреру, что фашистская Италия не менее агрессивна и сильна, чем нацистская Германия. Все станции по пути следования гитлеровского эшелона от перевала Бреннер до Неаполя были украшены живыми цветами, на центральных улицах Рима и Флоренции усилено освещение и обновлены фасады домов, приветственные транспаранты, свастика и огромные, видные издалека портреты диктаторов повсюду создавали обстановку подъема и торжественности. Гитлер посещал казармы и оружейные заводы, присутствовал на маневрах и принимал парады войск, восхищался природной экзотикой и бравым видом итальянских матросов. С видом знатока (еще бы — старый живописец!) он бродил во Флоренции по галереям Питти и Уффици, восхищаясь полотнами итальянских мастеров и сокрушаясь, что папа отдал распоряжение закрыть для посещения ватиканские музеи.
По свидетельству Чиано, Муссолини во время этих экскурсий демонстрировал полное равнодушие. Он и прежде никогда не скрывал своего непонимания искусства и презрения к нему. Как-то раз он откровенно признался Маргерите Сарфатти, что «ощущает себя абсолютным варваром, бесчувственным к красоте», а Ракеле совершенно серьезно заявил, что был бы счастлив, если бы музеи «хранили больше захваченных у неприятеля знамен, нежели античных статуй». Неприязнь к искусству дуче объяснял по-своему понимаемой им природой человека. «Прежде чем ощутить необходимость в культурном развитии, — считал он, — человек почувствовал потребность в приказе. В известном смысле можно сказать, что в истории полицейский предшествовал педагогу». В 1940 году Муссолини детально обсуждал со своим зятем возможность продажи в Германию произведений итальянского искусства. К счастью, этого не произошло.
Гитлер остался доволен итогами визита и, прощаясь с дуче на перроне вокзала во Флоренции, чуть ли не со слезами умиления на глазах заявил: «Теперь никакая сила не сможет разъединить нас». Вряд ли фюрер обманывался насчет итальянской военной мощи, но в готовившейся схватке за новый передел мира рейху были крайне необходимы союзники, поэтому успех своей миссии Гитлер видел именно в укреплении связи Италии с нацистской Германией.
Что же касается личных отношений диктаторов, то в них мало что изменилось. Судя по дневниковым заметкам Чиано, дуче не испытывал к фюреру ни капли симпатии, только страх и черную зависть. Эти чувства питала не столько личность Гитлера, сколько те возможности, которыми он располагал. Муссолини прекрасно понимал, что ему в Италии не удастся ни создать военно-промышленную мощь, сравнимую с германской, ни воспитать железную дисциплину у нации. («Управлять итальянцами нетрудно, — говорил он, — но бесполезно».) В этом он усматривал явную историческую несправедливость: ему, пророку фашистской религии, была уготована участь младшего партнера несостояв-шегося живописца! Чувство абсолютного духовного и умственного превосходства над Гитлером давно и прочно укоренилось в дуче. С каждым годом оно все больше и больше вступало в противоречие с усилением его зависимости от воли фюрера, с той подчиненной ролью, которая ему выпала в альянсе диктаторов. До конца своих дней Муссолини так и не смог с этим смириться.
Внешне, однако, все выглядело вполне «благопристойно». Гитлеровцы всячески подчеркивали свое уважение к дуче, а европейские политики считали его человеком, способным оказывать на Гитлера серьезное влияние. Ему даже доверили роль миротворца в урегулировании крупного международного кризиса, возникшего осенью 1938 года в связи с притязаниями нацистов на Судетскую область Чехословакии. Все выглядело так, будто именно Муссолини руководил работой конференции в Мюнхене, на которую кроме него прибыли Гитлер, Чемберлен и Даладье. Сформулированные в немецком генштабе требования дуче выложил на стол в качестве собственного проекта. Он председательствовал на переговорах, с каждым из участников пытался объясняться на их родном языке, и, хотя это ему не всегда удавалось, известный эффект был достигнут. Матерый политик Чемберлен с едва заметной усмешкой наблюдал экспрессивную «мимикрию» лица Муссолини, живость его взгляда, уверенность жестов — все говорило о том, что именно он верховный арбитр, спаситель мира, творец истории.
Шумный дипломатический успех Муссолини оказался очередным блефом, созданным под диктовку фюрера. Опьяненный триумфом, дуче плохо понимал, что «великая поступь» римского диктатора все больше превращалась в мелкий, семенящий шаг в тени тщедушного австрийца. Однако эйфория прошла столь же быстро, как и появилась. Уже в марте 1939 года Гитлер, даже не уведомив дуче и вопреки всем соглашениям, оккупировал оставшуюся часть Чехословакии. «Итальянцы осмеют меня, — вопил уязвленный диктатор. — Каждый раз, когда Гитлер захватывает страну, он просто присылает мне с известием гонца».
Задетое честолюбие требовало каких-то ответных самостоятельных шагов, и Муссолини отдал приказ захватить Албанию. Маленькая страна не могла долго сопротивляться и была присоединена к итальянской империи.
Однако радость захватчика по-прежнему омрачалась тем фактом, что он ничего толком не знал о намерениях союзника, не считавшего нужным посвящать кого-либо в свои замыслы. Даже договор между Италией и Германией, подписанный в Берлине в мае 1939 года и получивший наименование «Стальной пакт», был подготовлен практически без участия итальянского МИДа. Всякая риторика о мире и благих намерениях была отброшена. Агрессивные высказывания подкреплялись обязательством сторон оказать поддержку друг другу в случае возникновения любого вооруженного конфликта. Это автоматически ввергало Италию в войну по воле нацистов. Даже Чи-ано был ошеломлен. «Я никогда не читал такого договора, — воскликнул он, — это настоящий динамит!» Однако неподготовленность Италии к войне была столь очевидной, что, когда она началась, Муссолини нашел способ уклониться от боевых операций. Он выдумал формулу временного «неучастия», желая тем самым подчеркнуть, что занимает не пассивную позицию, а лишь ждет своего часа.
Этот час пробил, когда гитлеровцы уже захватили пол-Европы и завершали разгром Франции. Муссолини переполошился, так как не ожидал от союзника такой прыти и боялся опоздать к дележу добычи. «Мне нужно лишь несколько тысяч убитых, — заявил он маршалу П. Бадольо, — чтобы сесть победителем за стол переговоров». 10 июня 1940 года Италия официально объявила о состоянии войны с Великобританией и Францией. 19 итальянских дивизий перешли в Альпах в наступление, которое задохнулось на первых же километрах. Сразу дала о себе знать нехватка техники, обмундирования и того, что Муссолини называл «военным порывом нации». Дуче был обескуражен, но обратного пути уже не существовало.
Неудачи на фронте сопровождались крупными неприятностями в личной жизни диктатора. В августе на него обрушились сразу два несчастья. Первое из них непоправимое: в результате несчастного случая погиб его сын Бруно. Юноше было всего 22 года, но он успел стать кумиром многих молодых итальянцев, поскольку олицетворял собой «идеальный тип фашиста». После окончания средней школы Бруно овладел престижной профессией военного летчика. Особых подвигов он не совершил, но появлялся в небе над Эфиопией, Испанией и Мальтой, перелетал в составе экипажа бомбардировщика через Атлантический океан в Южную Америку. Его фотографии часто появлялись в газетах, а сам он стал предметом мечтаний многих итальянских девушек. Бруно разбился в районе Пизы, выполняя тренировочное упражнение в воздухе. То ли он не справился с управлением, то ли техника подвела, но его смерть оказалась нелепой и глубоко потрясла Муссолини. Позднее он даже опубликовал книгу «Я говорю с Бруно», в которой, порой даже слишком откровенно, описал свои отцовские переживания.
Второе несчастье было связано с Клареттой Петаччи. 27 сентября она перенесла тяжелейшую операцию, грозившую смертельным исходом. Любовница дуче и прежде не отличалась крепким здоровьем. Она часто хандрила, болела, еще чаще ей только казалось, что она больна. Банальный насморк мог на несколько дней выбить ее из колеи, а грипп приковывал к постели на две-три недели.
Однако в этот раз дело было действительно серьезным. Кларетта забеременела, и у нее случился выкидыш. Биографы Муссолини до сих пор не пришли к единому мнению по вопросу о форме прерывания ее беременности: была ли она естественной, как это зафиксировано в официальной истории болезни, или искусственной. Аборты в Италии, как уже говорилось, были запрещены и жестоко карались. Но Муссолини мог пойти на грубое нарушение закона, поскольку рождение внебрачного ребенка, да еще от женщины, чье имя уже стало в стране притчей во языцех, могло спровоцировать политический скандал оглушительной силы и с непредсказуемыми последствиями. Это вовсе не означает, что дуче как-либо побуждал Кларетту избавиться от нежелательного ребенка. Некоторые авторы полагают, что эту миссию взяли на себя люди из ближайшего окружения Муссолини, разумеется, с его ведома и согласия. Иные считают, что прерывание беременности произошло естественным путем и дуче в очередной раз просто повезло. Но эта версия выглядит уязвимой с медицинской точки зрения, так как перитонит, сделавший необходимым хирургическое вмешательство, как правило, является следствием заражения внутренних полостей организма в результате вмешательства извне.