Она замолчала, пытаясь сдержать вновь выступившие слезы и досадуя на себя за излишнюю чувствительность.
Господин Рельский взглянул на нее с сочувствием, хотя не разделял ее переживаний. С его точки зрения, все случившееся было подарком судьбы, которая своей властной рукой отвела подозрения от госпожи Черновой.
Поскольку кузнец был застигнут на месте преступления, это снимало всякие подозрения с остальных. Надо думать, в ту ночь госпожа Дарлассон выпустила господина Нергассона через тайный ход в спальне, а потом гном решил избавиться от свидетельницы или соучастницы – чем Локи[38] не шутит – своего злодеяния.
Мировой судья находил покушение на хозяйку библиотеки весьма своевременным и удачным, хотя благоразумно не стал высказывать свои мысли на этот счет. Теперь все вернется на свои места: минует угроза политического скандала; к гадалке все вновь станут относиться со всем пиететом и наконец дракон уберется восвояси, в свои вожделенные горы…
Последнее соображение особенно радовало господина Рельского.
Размышления нисколько не помешали ему заметить колебания и сомнения господина Верина, который наконец допил свое вино, но не торопился уходить.
– Вы хотели еще о чем-то рассказать? – поощрительно произнес джентльмен, сложив пальцы домиком и пытливо вглядываясь в смущенного врача.
– Да, – с облегчением кивнул доктор. – Знаете, мне кажется, что такой удар мог нанести только тот, кто намного выше гномки – характер повреждений ясно на это указывает… А ведь на ней туфли на высоких каблуках!
– То есть вы хотите сказать, что этого не мог сделать кузнец? – приподнял брови мировой судья.
– Думаю, так! – подтвердил господин Верин и тут же осторожно добавил: – Но, конечно, я не стану утверждать это со всей достоверностью…
– Что ж, тогда подождем, когда очнется сама госпожа Дарлассон, – заключил господин Рельский, хмурясь.
Последние часы гадалка безотлучно находилась рядом с ним. И у них имелись свидетели – начиная с Елизаветы и заканчивая мясником и его домашними, посему даже у самых придирчивых знакомых не могло возникнуть никаких сомнений в ее невиновности. Однако мировой судья испытывал немалую досаду от перспективы продолжения расследования.
Высказав свои сомнения, доктор поспешил откланяться, после чего господин Рельский убедился, что его помощь в библиотеке более не требовались, и услужливо отвез Софию домой.
По дороге они молчали. У молодой женщины не оставалось сил для поддержания беседы, а мировой судья размышлял о последних событиях.
Наконец показалась увитая диким виноградом изгородь вокруг Чернов-парка. Двуколка остановилась у ворот, и господин Рельский помог даме спуститься.
Вежливо поцеловав на прощание руку, он пригласил Софию отпраздновать Бельтайн в Эйвинде.
Госпоже Черновой было неловко соглашаться, однако и отказываться от столь любезного приглашения было неудобно, тем более что джентльмен настаивал. К тому же он приводил весьма веские доводы «за» и утверждал, что ей не следует прятаться от знакомых.
Получив заверения, что она непременно будет, мировой судья отбыл…
Следующий день оказался суматошным и насыщенным. Домашние дела и хлопоты целиком захватили Софию, и к обеду она уже валилась с ног.
Никакие пересуды ее ушей не достигали, никто не торопился с визитом, и даже соседи, господа Шоровы, были увлечены предпраздничной суетой и не тревожили спокойствия Чернов-парка.
В последний апрельский день решительно никому не было дела до щекотливых событий и мрачных разговоров.
Бельтайн принято справлять на природе, ведь этот праздник знаменует приход весны. И пусть в Бивхейме теплые деньки наступают много раньше, традиции все равно соблюдаются свято. Ничего удивительного – праздники в теплую пору года особенно дороги и упоительны! В ночь на первое мая не спит никто, от малолетних детей до почтенных стариков.
София была приглашена в Эйвинд, где планировалось великолепное торжество. По правде говоря, госпожа Чернова пыталась вежливо отклонить это предложение, опасаясь нежелательных разговоров, к тому же события последних дней не слишком благоприятствовали праздничному настроению, однако господин Рельский решительно отмел все возражения.
Еще с полудня начались приготовления: в парке обустраивали кострища и садовые скамейки, расстилали скатерти для господ и слуг, а на деревья развешивали разноцветные фонарики.
С наступлением темноты сад сделался совершенно волшебным: многочисленные огоньки светились вокруг, раздавался веселый смех и гул голосов, тут и там мелькали празднично одетые люди, гномы и гоблины, а возле чаш с пуншем толпилась очередь.
Конечно, слуги веселились поодаль, но сословные различия в Бельтайн стирались, делались почти неразличимыми. Госпожа Рельская собственноручно разливала пунш, а закуски были расставлены прямо на столах, дабы каждый мог угоститься самостоятельно.
Накануне на всех дверях в городе рисовали руны йера, совелу и дагаз – знаки неизбежного наступления солнечной поры и одновременно залог, что на Бельтайн ни в коем разе не польет дождь. Ливень или даже хмурая погода в это время считались крайне дурным предзнаменованием и, надо сказать, случались редко – начертанные руны отвращали ненастье. В этом году, к всеобщему облегчению, обошлось без угрожающих примет.
Разложенный для костров хворост ждал своего часа: ровно в полночь все должны были собраться у пылающего огня, через который желающие могли прыгать. Полыхающее пламя делало это предприятие весьма небезопасным, однако жаждущих всегда находилось немало – по поверью, успешный прыжок сулил здоровье и благополучие на весь год. Молодые парочки сигали через костры, старшее поколение лишь хлопало удачным прыжкам и отдавало предпочтение превосходному угощению и веселым сплетням. Девушки высоко подбирали платья, чтобы уберечь их от огня, что вызывало неодобрительные взгляды дам и заинтересованные – джентльменов. Но в Бельтайн было простительно то, что в любое иное время сочли бы полным бесстыдством. Шалая ночь, когда вино и сладкий весенний воздух кружат голову, заставляя забывать обо всем… Впрочем, матроны пристально следили за дочерьми, не дозволяя, чтобы всеобщее безрассудство перешагнуло известные пределы.
Госпожа Чернова огляделась по сторонам и улыбнулась. Приятно было хотя бы ненадолго отбросить подозрения и радоваться жизни! Веселая плясовая так и манила танцевать, и молодая женщина охотно поддалась соблазну. Круг с драконом, потом смена партнеров – и полька в паре с господином Рельским, а после церемонное приглашение от инспектора Жарова…
Словом, София радовалась этому празднику, будто беззаботная молоденькая барышня. Единственная ночь в году, когда позволительно забыть даже о трауре, только неизменно черное платье напоминало, что жизненные реалии можно лишь ненадолго отодвинуть, но с наступлением утра все вернется на круги своя. Весь год ей строго-настрого запрещалось показываться в обществе, а хорошим тоном было вообще запереться дома и носа не казать на улицу, демонстрируя глубокую скорбь.
Прекрасно это сознавая, молодая женщина позволила себе пренебречь всеми прискорбными обстоятельствами и веселиться.
Даже тревожащее присутствие дракона, который также оказался здесь, нисколько не помешало ей наслаждаться жизнью.
Софии было так легко, так замечательно! Господин Рельский развлекал ее веселыми историями и незримо оберегал от всех – в его присутствии никто не осмелился бы ее задирать. А Шеранн… Молодая женщина кружилась в его объятиях, и ее сердце замирало от мучительного и одновременно восхитительного наслаждения. Будто человек, который долго болел и весь его мир был сосредоточен за темными шторами в унылой комнате, пропахшей хворью, вдруг выздоровел и вышел в цветущий сад, еще пошатываясь от слабости. И глаза его, уже отвыкшие от ласкового сияния, полны слез – то ли от восхищения, то ли от яркого солнца…
Она будто оказалась на уступе отвесной скалы высоко в горах. Захватывало дух и кружилась голова, переполнял восторг от величественного зрелища, но вместе с тем дрожали колени и слепой инстинкт велел ринуться прочь, спасаться…
«Глупости! – решила София, улыбаясь очередному партнеру в танце. – Это все Бельтайн, а завтра все снова вернется на свои места…»
– Вы прыгнете со мной? – прервал ее размышления веселый голос.
Ей улыбался и протягивал руку дракон.
Вот уж кто был определенно в своей стихии!
Госпожа Чернова чувствовала себя достаточно непринужденно, чтобы высказать это соображение Шеранну, вкладывая свою руку в его сильную и необычно горячую ладонь. В его жилах будто текло жидкое пламя, и приятное тепло тотчас охватило молодую женщину.
Дракон ослепительно улыбнулся, и София едва не забыла, о чем они говорили, когда увидела, как языки пламени танцуют в его темных глазах, будто в калейдоскопе, складываясь все в новые картины.
– Я ведь огненный, – пояснил он легко. – Забавно, у нас есть очень похожий праздник стихий, Шилаэри. Мы веселимся и танцуем в пламени, и огненная свора выходит на охоту…
В его голосе внезапно зазвучала тоска. Видимо, ему отчаянно хотелось оказаться там, среди сородичей, разделить с ними огненную пляску. Сердце Софии сжалось от сочувствия и… сожаления?
Она решительно выбросила из головы грустные мысли – сейчас было не время для них. Наступит утро, и вернутся все заботы, сословные препоны и расовые различия, а ныне нужно веселиться.
Рука об руку с Шеранном она прыгнула через костер, хотя до сих пор никогда не рисковала этого делать. С покойным супругом ей не доводилось вместе праздновать Бельтайн, а в родном городке она никому не доверяла настолько, чтобы на это решиться…
Дракон легкокрылой птицей перемахнул через взвившееся высоко вверх пламя. Гости вокруг заохали, но жар нисколько не повредил Софии, напротив, ей на мгновение померещилось, будто огненные языки ластились к ногам, а не стремились опалить…