Трейлер с кошками Хорст всегда ставил рядом с рефрижератором, где хранилось мясо. Когда Хорст кормил их сам, это происходило так: он выкидывал из рефрижератора четверть туши, тащил ее за единственную ногу к трейлеру и разрубал на куски огромным мясницким ножом. Хорст кормил кошек через двери клеток, но так делал только он один – все остальные боялись. Хорст любил рассуждать вслух, насколько непредсказуемы дикие кошки. Мне кажется, он нарочно рассказывал всякие ужасы, чтобы никто не лез к его подопечным. Если все было именно так, то его хитрость всегда удавалась.
Боковые стенки фургона поднимались вверх на шарнирах и служили солнцезащитными навесами, дававшими тень в жару. За решетками клеток были натянуты сетки из стальной проволоки, стальные перегородки в дюйм толщиной разделяли пары бенгальских тигров, львов и леопардов. Ал пытался уговорить Хорста заменить стальные решетки и сетку прозрачным пластиком, но тот возражал, мол, это испортит эффект.
– Люди считают, что большие кошки должны сидеть в клетках. А сетка создает впечатление, что они запросто могут лишиться пальцев, если просунут их сквозь ячейки. Запах тоже важен, и если я закатаю все в пластик, придется ставить в фургоне кондиционер. А это не лучший вариант.
Когда кошек кормил Цыпа, он бросал им куски мяса через вентиляционные прорези в крыше. Мы стояли рядом с рефрижератором и наблюдали, как засов отодвигается сам собой, и дверь открывается. Цыпа взял меня за руку.
– Можно я подержу тебя за руку? – произнес Цыпа. – Я хочу за тебя подержаться, пока двигаю мясо.
Вид у него был совершенно пришибленный.
– Конечно, можно, – ответила я.
Четверть мясной туши снялась с крюка на стене, выплыла наружу и плюхнулась на большую колоду для рубки мяса. С полки для инструментов сорвался мясницкий нож. Цыпа проделывал все очень быстро. Нож взметнулся и опустился пять раз, и шесть кусков мяса взмыли в воздух, поблескивая срезами жира. Люки над вентиляционными прорезями поднялись одновременно. Кошки рычали, брызжа слюной. Куски мяса попадали в клетки. Цыпа легонько сжимал мою руку. Еще одна четверть туши вылетела из рефрижератора и шмякнулась на колоду. Шесть кусков мяса неспешно поплыли к открытым люкам, кружась, словно стая неуклюжих ворон.
– Цыпа, ты мог бы управиться без ножа, – заметила я.
– Да, но тогда мясо чувствуется сильнее. Ты сама чувствуешь?
Он был уже выше меня и смотрел сверху вниз так серьезно и пристально, что мне стало страшно.
– А что надо чувствовать?
Цыпа нахмурился и проговорил, с трудом подбирая слова:
– Ну, какое оно… мертвое… мясо.
Я слегка высунула язык и прищурилась на Цыпу сквозь темные стекла очков. Все остальные в нашей семье, кроме Лил, наверняка сейчас подшутили бы, напугали меня, чтобы потом посмеяться. Но Цыпа был искренним и бесхитростным. Не умел врать, даже ради шутки. Шуток он совершенно не понимал.
– Нет, – сказала я. – Я ничего не ощущаю.
Он поджал губы, я услышала приглушенный стук кусков мяса, упавших в клетки, и рычание кошек. Цыпа был таким грустным, и я поняла, что обманула его ожидания.
– Прости, Цыпа.
Он приобнял меня за плечи и прижался лицом к моей макушке.
– Ничего страшного. Я просто подумал, а вдруг ты что-нибудь почувствуешь, если я буду держать тебя за руку.
– Блин! – раздался у нас за спиной звонкий голос.
Мы с Цыпой обернулись одновременно, словно сиамские близнецы. Это была одна из рыжеволосых девчонок, работавших в парке аттракционов. Она пожала плечами и нервно рассмеялась:
– Я никак не привыкну к тому, как ты это делаешь, Цыпа.
Она весело взмахнула рукой и двинулась прочь, покачиваясь на высоких каблуках.
Мы смотрели ей вслед. Цыпа по-прежнему обнимал меня за плечи, а я его – за талию. Мне представилось, как мы выглядим со стороны – глазами рыжей. Две крошечные фигурки, одна – скрюченная и горбатая, под защитой кепки и темных очков, вторая – тонкая, стройная, с золотистыми волосами, на несколько дюймов выше – прижимает к себе карлицу, а у них над головой плывут в воздухе куски мяса. Я еще крепче обняла Цыпу. Его бархатная щека потерлась о мой лоб и нос. Интересно, подумала я, а как именно он передвигает предметы силой мысли, и вдруг поняла, что никогда не задумывалась об этом раньше. Кто-то из нас вообще думал об этом? Даже Ал и Лил? Или мы были так заняты тем, чтобы научить Цыпу управлять его даром, и защищать его от этого дара, и защищаться самим, и решить, как нам использовать его способность, и понять, что он может и чего не может, и поэтому не задумывались о том, как оно происходит?
– Цыпа, – пробормотала я в его мягкие золотистые волосы, – как ты передвигаешь предметы?
Он медленно поднял голову и удивленно взглянул на меня. Потом его взгляд сделался сосредоточенным и напряженным. Я же думала о том, как странно и даже нелепо, что я никогда раньше не спрашивала об этом. Цыпа вдруг покраснел, выпустил меня из объятий и зажал уши руками. Кажется, он подумал, что я над ним насмехаюсь.
– Ну, ты сама знаешь, – ответил он.
Нож поднялся с колоды, подлетел к шлангу стерилизатора, закрепленного на рефрижераторе, и запрыгал в хлынувшей из носика белой пене. Поток из шланга остановился, и нож влетел внутрь. Через дверь, приоткрывшуюся совсем чуть-чуть, только чтобы его впустить. Потом дверь закрылась, но я знала, что нож должен лечь на свое место на полке. Щеки у Цыпы пылали.
– Нет, Цыпа, не знаю. Объясни.
Маленький камушек у колеса рефрижератора начал кружиться на месте. Завалился набок, перевернулся и покатился по кругу. Будь Цыпа обычным ребенком, он бы, наверное, не катал камушек, а неловко переминался с ноги на ногу или в смущении теребил ухо. Но он был моим младшим братом, и я уже теряла терпение.
– Цыпа, я тебя ущипну, если ты мне не скажешь, как передвигаешь предметы!
Камушек остановился.
– Ну… я их не передвигаю, на самом деле. Они движутся сами. Я просто им разрешаю.
Он с беспокойством смотрел на меня, пока я переваривала услышанное и пыталась сообразить, удовольствоваться этим ответом или нет.
Я покачала головой:
– Не понимаю.
– Смотри. – Он развернул меня лицом к кошкам. Боковая стенка фургона поднялась, подпорки встали на место. Теперь я видела кошек в тени. Все они занимались едой, кто-то стоя рвал мясо зубами, кто-то лежал и держал свой кусок между передними лапами, будто обнимая его.
– Знаешь, там сзади цистерна с водой? – спросил Цыпа. Краны над поилками во всех клетках открылись сами собой, и из них потекли тонкие струйки воды. Один из тигров подскочил к корыту и принялся бить лапой по водяной струе. – Вода всегда хочет течь, но не может, пока мы не дадим ей отверстие, куда вытечь. Мы можем заставить ее течь в любом направлении. – Кран, с которым играл тигр, внезапно открылся на полную мощность, и вода хлынула прямо в усатую морду. Тигр отпрыгнул, но тут же вернулся обратно и подставил голову под струю, с упоением дергая ушами. – Если дать ей большое отверстие, оттуда вытечет много, – продолжил Цыпа. – Если дать маленькое, ей будет трудно в него просочиться. – Он очень старался, чтобы я поняла. Я наблюдала за тем, как тигр играет с водой, у меня в голове все словно затянулось густым туманом. – Я просто водопровод, который дает ей течь. Я могу дать ей широкий проход, могу – узкий. Могу заставить ее течь в любом направлении. – Он с волнением смотрел на меня. Ему было так нужно, чтобы я поняла. – Но она сама хочет течь. Это ее желание.
Мы пошли прочь, к большому шатру.
– Я тебе помогла? – спросила я.
– Конечно, – ответил Цыпа.
Арти, сползая с дивана, кричит:
– Цыпа! Там после обеда остался ростбиф. Я бы не отказался от сандвича с мясом, майонезом и хреном. Сделаешь мне бутербродик?
Цыпа, с книжкой комиксов под мышкой, весь день бегавший по поручениям кого ни попадя, сейчас хотел лишь одного: съесть яблоко и почитать историю о Супермене, – наш вегетарианец Цыпа, который пил молоко и ел яйца, но никогда (нет, пожалуйста, не заставляйте его) не ел рыбу, птицу и мясо четвероногих зверей, которые раньше были живыми и говорили ему об этом, если он прикасался к их мертвой плоти. Цыпа знает, что Арти станет злобствовать и заставит его разрезать мясо мыслью, а не ножом, однако говорит:
– Да, Арти. Тебе с белым хлебом или цельнозерновым?
Он пытается. Он вынимает из холодильника тарелку с мясом и потихоньку берет со стола нож.
– Цыпа! Ты же не будешь резать его ножом?! – возмущается Арти.
Пойманный с поличным, Цыпа бормочет:
– Я собирался переместить нож.
Но Арти кричит:
– Хватит изображать нормального! Папа не для того подарил тебе удивительную способность, чтобы ты упустил ее, как нормальный! Режь мясо мыслью! Режь его мыслью!
И вот тонкие ломтики мяса отделяются от большого куска, ложатся на пляшущий в воздухе ломоть белого хлеба, поливаются майонезом и хреном, накрываются вторым куском хлеба, и сандвич опускается на красивую голубую тарелку, выплывшую из сушки над раковиной. Тарелка летит к Арти, который сидит, ковыряя в зубах плавником, и наблюдает.
– Вот, пожалуйста, – произносит Цыпа.
– Большое спасибо, – кивает Арти. Он сам может сделать себе бутерброд, когда рядом нет никого, кто мог бы его обслужить. Арти хватает сандвич и вгрызается в него с аппетитом, не сводя глаз с Цыпы.
– Вкусненько, – бормочет он с набитым ртом.
– Хорошо. Я рад. – Цыпа улыбается, выходит из фургона и бежит к грузовику с генератором. Там его выворачивает наизнанку, и он изо всех сил старается не думать о том, что сказала ему корова, когда он резал ее на куски.
Они дрались, и дверь в их комнату была заперта. Меня разбудил жуткий грохот. Я вылетела из своего шкафчика под раковиной, решив, что произошло землетрясение. Или нашествие бешеных слонов. Тонкая стенка их комнаты ходила ходуном. Я слышала тяжелое дыхание. Подбежала к их двери. Она не открывалась. Бледный свет восходящего солнца лился в окно над раковиной. Что-то тяжело ударилось в дверь с той стороны. Так они разбудят Ала и Лил. Я распахнула дверь в комнату Цыпы и заметила его встревоженный взгляд. Ему было страшно.