– Они меня попросили тебя привести. Что я теперь им скажу?
Он моргнул и оглянулся на узкую лесенку, ведущую в смотровую комнату на крыше хирургического фургона.
– Ну, как я понимаю, Мешкоголовый – человек непредсказуемый. В общем, скажи им, пусть они не особенно сопротивляются. Пусть будут с ним поласковее. Мне не хотелось бы, чтобы он сделал им больно.
Арти надавил на рычаг управления и покатился к трем белым фигурам, ждущим чуть поодаль. У него была назначена встреча с администрацией, или визит в послеоперационные палаты, или интервью с очередным бездарем-репортером.
Я не нашла в себе силы вернуться к близняшкам. При одной только мысли о том, как я посмотрю им в глаза и скажу, что надежды нет, меня бросало в жар. Я решила пройтись. Солнце уже поднялось, но было еще по-утреннему прохладно, и в проходах между фургонами лежали густые тени.
Мама сидела в столовой за большим столом, поглощенная одним из своих крупномасштабных швейных проектов. Двадцать шесть фартуков из синей с блестками ткани и головные повязки из той же ткани для рыжих. Блестящая ткань текла синей рекой в ее тонких белых руках – навстречу своей судьбе под иглой тарахтящей швейной машинки. Я подошла к маме и погладила ее по локтю. Она не глядя склонилась ко мне, подставив щеку для поцелуя. У нее на щеке, рядом с носом, сверкала прилипшая синяя блестка. Я поцеловала маму и сняла блестку.
– А что, близнецы больше не завтракают? – спросила она. – Переживают, что растолстеют? Я их почти и не вижу в последнее время.
Игла строчила по ткани, голос Лил продолжал бормотать, а я тихонько прошла в дальний конец фургона, к родительской спальне. Двери были раздвинуты, но окно закрывала плотная штора. В комнате царил полумрак, сонный и душный от запаха духов Лил, папиного пота и табака. Я шагнула к полке на папиной стороне кровати, отодвинула в сторону книги и нащупала пистолет, спрятанный в глубине. Проверив предохранитель, я сунула пистолет за пояс юбки, а сверху прикрыла подолом свободной блузки. Кончик дула вонзился в кожу, рукоять давила на живот. Металл был тяжелым, но на удивление теплым. Я прошла к выходу мимо мамы. Она даже не обернулась.
Близнецы репетировали. Я поняла это сразу, потому что Мешкоголовый стоял у заднего входа в их сценический шатер. Глядя на него, я подумала, что Арти натравил его на близняшек лишь для того, чтобы снять этот груз со своих собственных плеч. Мешкоголовый начал кланяться и кивать, как только заметил меня в отдалении. Я подняла руку, коротко кивнула ему и вошла в шатер.
Близняшки были одни. Через час здесь соберутся рыжие, чтобы дрыгать ногами и вертеть задницами. Это у них называется «потанцевать». Я остановилась, наблюдая за близнецами, склонившимися над нотной подставкой над клавишами пианино, такого же черного и блестящего, как их длинные волосы. По крайней мере, им хватило спокойствия вымыть головы, причесаться и сесть за работу.
– Нужно записать всю каденцию. Я не хочу, чтобы какой-нибудь никудышный тапер запорол всю мою пьесу паршивой импровизацией, – сказала Элли.
– Надо поставить ее в начале, чтобы было понятно, что это часть композиции, – произнесла Ифи.
– Лучше я напишу грубые замечания прямо в нотах. А вот и Оли!
Они обернулись ко мне. В глазах – вопрос и тревога.
– Где Арти?
Я подошла к ним и прикоснулась к руке Элли, хотя смотрела на Ифи. Смотрела ей прямо в лицо. Не могла оторвать взгляд. Она все поняла, и ее глаза омертвели. Фиолетовый блеск сменился лиловой ночной темнотой, растворившейся в тускло-угольной черноте.
– Он не придет.
Рука Элли стиснула мое запястье.
– Ты с ним говорила? Что он сказал?
Мне захотелось быть дворником где-нибудь в Рио или цветочницей в Квебеке.
– Он сказал, Мешкоголовый опасен. Не сопротивляйтесь. Будьте с ним поласковее. Арти не хочет, чтобы вам сделали больно.
Им незачем было смотреть друг на друга. Они смотрели на меня. Их четыре руки сплелись в запутанный клубок у них на коленях.
– Может, мне сходить к папе? К Хорсту? Давайте я их приведу.
Пару мгновений они молчали. Сейчас они были совсем одинаковые, словно не сестры-близняшки, а одна девушка и ее отражение в зеркале. Потом они произнесли на два голоса, слившихся воедино, как это бывало в редкие моменты их полного согласия:
– Попробуй, но вряд ли это поможет.
Я кивнула и вытащила из-за пояса пистолет:
– Вы знаете, как с ним обращаться?
Я положила пистолет на верхнюю крышку пианино. Элли и Ифи уставились на него. Он лежал на блестящей полированной крышке – такой тихий, зловещий. Когда я выходила, близняшки так и сидели застывшие, как изваяния.
Я нашла папу в рефрижераторе, где он пересчитывал ящики с мороженым. Я закричала, что его зовут близняшки. Он передал свою папку-планшет кому-то из рабочих, таскавших ящики, и тяжело спустился с лесенки, скрипя коленями, что тут же похоронило мои надежды на папу, который сейчас всех спасет. Я сообщила ему, где сейчас Элли и Ифи, а сама пошла к дедушке.
Цыпа спал на капоте грузовика с генератором. Его лицо пряталось в лужице зеленоватой тени от урны с дедушкиным прахом. Сам он лежал на животе, штанины его комбинезончика задрались до колен, носки собрались гармошкой. Гладкая кожа у него на ногах слегка покраснела. Наверное, он уже долго тут спал. Я опустила задравшиеся штанины, чтобы укрыть его ноги от солнца. Цыпа дернул ногой, его рот слегка приоткрылся во сне. Дежурство на операции утомило его. В парке аттракционов включилась музыка. Звякнули цепи включившейся карусели.
– Цыпа!
Он не шелохнулся, только открыл глаза и закрыл рот.
– Цыпа, ты должен помочь близняшкам.
Он моргнул и сел.
– Ты знал, что Арти отдал их Мешкоголовому?
Цыпа кивнул, потянулся и почесал бок.
Я придвинулась ближе к нему и села, прислонившись горбом к урне.
– Ой!
Дедушка сильно нагрелся на солнце.
Цыпа облизнул губы:
– Арти говорит, близняшки выходят замуж?
– Цыпа, они не хотят выходить за него. Они ненавидят Мешкоголового. Арти все это затеял, чтобы их кое за что наказать. Он не имеет права отдавать их кому бы то ни было.
– Арти отдал меня доктору Филлис, – спокойно произнес Цыпа, просто констатируя факт.
– Это разные вещи. Ты просто работаешь с ней, чтобы научиться чему-то новому.
Он промолчал, и я продолжила:
– К ним сейчас пошел папа, но я не верю, что он сумеет помочь. Если Арти вбил что-то в голову, ему никто не указ.
– Нет. – Цыпа снова улегся головой в тень. Капот был горячим, жар чувствовался даже сквозь юбку. Поднялся слабенький ветерок и охладил мои разгоряченные уши.
– Наверное, здорово ходить постоянно в темных очках? Все вокруг зеленое, да? – Цыпа сонно моргнул и зевнул.
– Цыпа! Цыпочка! А хочешь, пойдем в фургон близнецов? У них мягкий, удобный диван – ляжешь там спать. Слушай! А если кто-нибудь попробует обидеть их, ты его остановишь. Цыпа!
Он открыл глаза и озадаченно нахмурился:
– Оли, я не могу. Арти не хочет. Он уже сказал, чтобы я ничего не делал. Как в тот раз, когда Менса Минди, самая умная в мире лошадь, испугалась горящего обруча, и папа велел, чтобы я не ей не помогал. Не знаю, что там у близняшек, но они должны справиться сами.
После этого терпеливого, рассудительного объяснения мне не оставалось ничего другого, как лечь на живот и соскользнуть по крылу на землю. Цыпа меня не окликнул, не попросил остаться. Я оглянулась, но он уже спал, свернувшись калачиком на горячем капоте.
Папа пожал руку Мешкоголового:
– Вы уже практически член семьи!
Тот булькал, кряхтел и с восторгом мял папину руку.
– Прекрасно! Прекрасно! – нараспев говорил папа, пытаясь освободить руку и озираясь в поисках спасения. – Мои девочки там? Хочу с ними поговорить! Да! Прошу меня извинить! Спасибо! Душевно рад! Скоро увидимся! – Папа все-таки высвободил руку и юркнул в шатер близнецов.
Элли и Ифи, сидевшие за пианино, слышали все, что говорил папа снаружи.
– Мы знали, что он ничем нам не поможет, – сказала мне Ифи уже потом.
– А вот вы где, мои голубки! Мои сладкие птички! Я только что встретил вашего жениха! Необычный кавалер!
Папа вел себя слишком напористо, говорил слишком громко. Он сгреб близняшек в охапку и принялся осыпать поцелуями их бледные лбы. Ифи стиснула его руку и тихо промолвила:
– Папа, пожалуйста… Запрети Арти так делать! Помоги нам!
– Конечно, мои причудки! Конечно, я помогу! Все самое лучшее для моих девочек! Посмотрим, что у нас с расписанием! Закроем цирк на весь день! Закатим шикарную свадьбу!
– Папа, послушай! Нет. Нет. Мы не хотим за него замуж! Мы его ненавидим! Мы его боимся! Арти хочет нас принудить… хочет нас наказать. Папа, не разрешай ему!
Но папа, пойманный в объятия четырех бледных рук, уже выворачивался, готовясь сбежать:
– Нет, мои сладкие! Вы ошибаетесь! Сегодня утром я говорил с вашим братом. Он желает вам только добра. Я много думал. Этот Мешкоголовый… Верн, если я ничего не напутал. Лично я его не знаю. Видел, конечно, как он ходит за вашим братом. Но Арти ему доверяет! Надежный, как Гибралтарская скала! Влюблен в вас без памяти! Ваши страхи понятны! Обычные девичьи страхи! Даже ваша мама! Чуть не сбежала от алтаря в день нашей свадьбы! И что бы со мной тогда стало? Подумать страшно!
Он был крупным и сильным мужчиной, с многолетним опытом хитроумия и изворотливости. Они не сумели его удержать. Направляясь к выходу, папа продолжал сыпать восторженно-высокопарными фразами, совершенно не слушая, что ему говорят.
– Папа! – хором крикнули близняшки. – Помоги нам!
– Обожаю! Обожаю вас, мои бабочки! Ваша мама будет счастлива! – С тем он и ушел.
Близняшки снова уселись за пианино. Ифи потом рассказала мне, что в те минуты они обе думали про пистолет.
– На самом деле, мы и не ждали помощи от папы. Но мы спрятали пистолет под сиденье скамейки у пианино. Оно открывается, и там под ним есть место для хранения. Мы сидели прямо над пистолетом, и мысль о нем закралась нам в головы, как змея, выползшая между ног.