Я забралась в свой шкафчик под кухонной раковиной и съежилась там, слушая мерное тарахтение маминой швейной машинки. Маму не насторожило, что я прячусь в шкафчике за закрытыми дверцами. Она была рада компании и говорила без умолку, обращаясь к своим рукам и не нуждаясь в ответных репликах. Больше всего ее занимала тема обеда, который символизировал для нее распад семьи.
– Никто не приходит. Приходят потом, с опозданием на три часа, и ждут, что им подадут кушать… Но у меня тут не буфет с кулинарией на скорую руку… И Цыпа болеет, я это знаю, и Ал тоже знает и пичкает его таблетками, и он может сколько угодно кричать, что все хорошо, но материнское сердце не обманешь… уносятся прочь… подхваченные непонятным течением, которое унесет их бог знает куда… Хорошо, если они потом позвонят, а то мы даже и не заметим, что они исчезли…
Я мысленно перебирала возможные решения. Может, обратиться за помощью к Хорсту, или к кому-то из старых смотрителей аттракционов, или даже к рыжим? Близкие друзья Ала, включая Хорста, не станут вмешиваться в семейные дела Биневски. А вот рыжие, наверное, сумеют помочь. Мне представилась колонна разъяренных женщин, марширующих на высоких каблуках. И тут же представился папа, стоящий посреди парка аттракционов. Он стоит совершенно спокойно, скрестив руки на груди, а затем объявляет:
– Вы все уволены! Получите расчет в бухгалтерии, и до свидания!
Но по-настоящему плохо мне было совсем по другой причине. На самом деле, мне не хотелось, чтобы близняшек спасли. Я была рада, что Арти на них злится, рада, что он не желает их видеть, просто счастлива от того, что они окончательно выбыли из гонки за внимание Арти. Мое темное, гнойное сердце билось в восторге при одной только мысли о том, что близняшки, такие талантливые и красивые, достанутся мерзкому Мешкоголовому.
Девочки из Клуба близняшек, собиравшие афиши Элли и Ифи, их автографы, фотографии, футболки с портретами, приходившие на представления вдвоем в одной юбке – как эти девочки отнесутся к тому, что их очаровательных кумиров трахает какой-то урод с мешком вместо лица? Жуть! Кошмарррр!
Я ненавидела себя за это злорадство. Моя радость меня пугала. А вдруг я и вправду чудовище? А если они вправду несчастны, а я не делаю все возможное, чтобы помочь им? И кто я после этого?
– Полвторого, голубка! – крикнула мне мама.
Я выбралась из-под раковины и отправилась помогать Арти готовиться к представлению, начинавшемуся в два часа дня.
– Наверное, он отключил сигнализацию и попросил Арти предупредить охрану. Когда мы услышали, как открывается входная дверь, Элли схватила пистолет. Мы сидели на кровати и ждали, когда распахнется дверь в спальню. Элли уже приготовилась выстрелить, но Мешкоголовый постучал. Такой робкий стук… три легких удара… а потом дверь медленно приоткрылась, и он заглянул в спальню. Помахал нам рукой, мол, привет. Мне стало его жаль. Он держался так робко… Элли прицелилась в него и закричала, что будет стрелять. Но он вошел в спальню. Медленно-медленно. Кланялся на каждом шагу, словно извиняясь. Потом уселся в изножье кровати и уставился на нас с Элли своим единственным глазом из-под своей этой тряпки. У него в блокноте уже была приготовлена первая запись. Мешкоголовый вырвал листок и протянул его мне. Там было написано: «Я люблю вас. Позвольте мне быть нежным с вами». Пока я читала, он написал еще одно сообщение и снова отдал листок мне. «Если я вам противен и вы хотите убить меня – пусть будет так». Элли прочитала записку и прицелилась ему в голову. Он принялся расстегивать рубашку. Распахнул ее и легонько похлопал себя по груди. Теперь воротник не держал снизу его вуаль, и под ней проглядывал пластиковый мешочек с гибкой резиновой трубкой. Элли сидела, уперев локоть в колено, и держала пистолет двумя руками. Она ждала долго. Мешкоголовый тоже ждал, даже не шевелился. В конце концов Элли выронила пистолет, повернулась ко мне и сказала: «Лучше бы он не стучался. Если бы он ворвался без стука, я бы выстрелила, не раздумывая». Элли было тяжелее, чем мне. Она не привыкла, когда ее принуждают к чему-то против воли.
Арти услышал выстрел и уже забирался в коляску, когда я влетела к нему:
– Там мама! С близняшками! Она пошла к ним.
– Быстрее! Вези меня!
Дрожа от страха, я схватилась за ручки коляски, бросилась к выходу и въехала колесом в дверной косяк с такой силой, что Арти чуть не вылетел из коляски. В фургоне близнецов раздался пронзительный, тоненький крик. Это кричали близняшки. Мы с Арти ворвались к ним в спальню на всех парах.
Рядом с большой кроватью стояла мама, совершенно спокойная. В мягком розовом свете занавешенных кисеей ламп она казалась очень красивой. Лицо нежное, свежее, почти молодое. Волосы изящно рассыпаны по плечам. Ее халат и домашние туфли с пушистыми помпонами, на высоких каблуках, смотрелись на удивление аккуратно. Пояс халата был завязан элегантным бантом.
Близняшки съежились в уголке кровати. Ифи растерянно моргала, глядя на маму, а потом сморщилась, когда Элли перегнулась через кровать, и ее стошнило на ковер.
На смятых, испачканных простынях лежал Мешкоголовый, мертвый, без штанов. Его длинные голые ноги казались костлявыми и рыхлыми одновременно.
– Мама, – произнес Арти.
Она обернулась к нам и кивнула:
– Я все-таки вспомнила, где видела его раньше. – Лил задумчиво уставилась на пистолет у себя в руке. – Оли, малышка, кажется, это папин пистолет. Будь добра, проверь полку над нашей кроватью. И попроси папу… А, вот и Ал!
Я уже спала, и меня разбудил скрип двери. Выглянув в окно, я увидела, как мама вошла в фургон близнецов, который в ту ночь остался без охраны. В лунном свете белые мамины волосы казались серебристыми. Я натягивала халат, чтобы бежать следом за мамой, и тут раздался выстрел. Я помчалась к Артуро.
Из архива Норвала Сандерсона:
Рассказ Хрустальной Лил в беседе со следователями (расшифровка аудиозаписи):
«Мне не спалось. Луна светила слишком ярко. Я сидела на кровати, на своей стороне, и смотрела в окошко. Ал всегда настаивал, чтобы я спала у стены, а он всегда ложится с краю, на стороне, ближней к двери. Инстинкт защитника. Чтобы, если к нам кто-нибудь ворвется, он – Ал – сумел бы меня защитить. Но я приподняла краешек занавески, и мне было видно, что происходит снаружи.
Как вы знаете, в лунном сиянии даже знакомая местность кажется новой и необычной. Вот так я его и увидела. Он приближался к ступеням, что ведут на платформу, соединяющую фургоны. Он прошел мимо окна – и достаточно близко. Я хорошо разглядела его походку. Я всегда говорю своим детям, что походка и манера держаться могут многое рассказать о человеке. Я вдруг вспомнила, где видела его раньше. Его сутулые плечи, тощую шею…
Прямо счастье, что я успела вовремя. Мои бедные девочки. Ну, ничего… все будет хорошо. Это чудо, что пистолет упал на пол и сразу попался мне на глаза. Наверное, Мешкоголовый украл его. И грозил пистолетом беспомощным девочкам! Я хотела выстрелить ему прямо в сердце, но угол был неудобный, он лежал прямо на них, без штанов, в расстегнутой рубашке. Полы рубашки закрывали обзор, и я не видела, куда целиться. Пришлось стрелять ему в бок, чтобы не задеть близнецов. Пуля могла бы пробить насквозь. Но Ал всегда заряжает его патронами с пулей с большой останавливающей способностью. И Ал был прав, как всегда».
Папа сгорбился, прижав руки к груди, словно она сейчас взорвется.
– Сынок, Арти, ты знал, что это тот человек, который пытался вас всех убить? Тот самый, из Куз-Бэя. Ты знал?
Арти, чье лицо было серым даже под теплым золотистым цветом настольной лампы, покачал головой:
– Конечно, нет, папа. Хорошо, что мама его вспомнила.
– Ох, спелая задница Девы Марии, – выдохнул Ал. – Страшно подумать, что все это время он был рядом с нами. Нет, не хочу даже думать об этом. Столько времени! Столько возможностей! С нашей безмозглой охраной! Да и сам я хорош!
Арти устало приник головой к подлокотнику кресла.
– Ну, зато мама успела вовремя.
Элли скривилась от отвращения:
– Она не успела вовремя! Когда она выстрелила, он кончил. Выдал целый фонтан спермача, как умирающий таракан!
Ифи тихим спокойным голосом:
– Обычно мы предохраняемся. Но мы были к нему не готовы, и он не дал нам поставить диафрагму.
Полицейские были одеты в зеленую шерстяную форму. Их приехало много. Те, кто не делал записи, не фотографировал, не опрашивал свидетелей и не снимал отпечатки пальцев, воспользовались возможностью прогуляться по парку аттракционов, тихому и бесцветному на рассвете. Когда двое патрульных обнаружили трейлер, где жили рыжие, еще трое бравых служителей закона отправились опросить этих «важных свидетельниц по делу», которые, по счастливому стечению обстоятельств, варили кофе и щеголяли в прозрачных пеньюарах или пижамах с короткими шортиками.
Коронер уехал в «Скорой» вместе с судмедэкспертом и телом Мешкоголового. Старший следователь – грузный, основательный мужчина с маленькими острыми глазками и объемистыми щеками при почти полном отсутствии шеи – долго беседовал с Хрустальной Лил в «морской» гостиной в фургоне близняшек. Лил устроилась на диване, спокойная и элегантная – настоящая леди, – а офицер в штатском сидел на стуле напротив нее, слушал, кивал и делал записи в маленьком блокнотике на пружинке. Он говорил мало и периодически проверял свой кассетный магнитофон.
Вошел молодой полицейский и вручил следователю листок, отпечатанный на машинке. Следователь неторопливо прочитал, аккуратно сложил листок вчетверо и убрал в нагрудный карман.
– Миссис Биневски…
– Пожалуйста, называйте меня Лил, лейтенант.
– Хорошо, Лил. Мы только что получили подтверждение из Орегона. Отпечатки пальцев соответствуют отпечаткам Верна Богнера, которого обвинили в покушении на убийство вас и ваших детей почти десять лет назад. В донесении я укажу, что Богнер был убит при попытке совершить изнасилование. Вам не предъявят никаких обвинений. В Орегоне уже полтора года ищут этого парня. Он покинул ферму, принадлежащую матери, и не отметился у куратора.