Худенькая, невзрачная девушка на экране сидит на лавочке в парке. Снято издалека, и лица девушки почти не видно. Она нервно озирается по сторонам и теребит подол рубашки.
– Что скажешь?
Я щурюсь, вглядываясь в крошечное лицо на экране.
– Она и так уже выглядит, как будто «после».
Мисс Лик хлопает себя по коленям:
– Точно подмечено!
– В смысле, – я пытаюсь разглядеть очертания груди под свободной рубашкой, – ей нечего тебе продать.
– Оли! За кого ты меня принимаешь? – В голосе мисс Лик звучит искренняя обида. – Она могла бы получить образование, устроиться на приличную работу. У этих тощих сереньких мышек нет ничего. Они только и могут, что подцепить себе мужика. А кто не подцепит, тот сдохнет.
– Я не имела в виду…
– Да, конечно. Проехали и забыли. А вот опять та хвостатая кобылка. Я еще буду думать. Наверное, можно что-то сделать. Но она меня смущает, эта хвостатая.
Я смотрю в пол, стиснув зубы. «Та хвостатая кобылка» – Миранда. Я уже миллион раз просмотрела кадры с Мирандой. Как она стоит на крыльце художественного колледжа, как она идет по улице и ест мороженое на ходу, как вертит хвостом на задрапированной бархатом сцене во время приватного выступления в «Зеркальном доме». Вот она снова: игриво щурит глаза Биневски, открывает широкий, как у Артуро, рот, вызывающе лижет мороженое, прекрасно осознавая, как на нее реагирует парень в рабочем комбинезоне, стоящий рядом с ней у перехода в ожидании зеленого света. Мне больно смотреть эти кадры. Больно смотреть на Миранду глазами мисс Лик.
– Как по-твоему, она безнадежна? – Мисс Лик тонко чувствует мои настроения. – Если считаешь, что она ни на что не годится, так и скажи, Оли.
– Нет! – Я слабо машу рукой, пытаясь смягчить свою резкую реплику.
– Она мне не звонит уже три недели, если не больше. До окончания учебного года в ее колледже остался месяц. Мы договаривались, что проведем операцию сразу по окончании семестра. Но мне кажется, она позвонит. Я заключила пари сама с собой, что она попытается вытянуть из меня вдвое больше, чем мы договаривались изначально. Даже не знаю, стоит оно того или нет. Эти тонкие артистические натуры… Но я сделала предложение и сдержу свое слово. Отрежем ей хвост, а там уж посмотрим. Дело в том, что она представляет свой хвост не уродством, а этакой эротической штучкой. Может быть, я на этом и остановлюсь. Я человек мягкий, но все-таки не идиотка. Какой смысл тратить деньги, силы и время на тупую корову, которая не в состоянии понять…
– Она не тупая. – Слова срываются с языка раньше, чем я успеваю их остановить.
– Она тупая, но у меня слабость к…
– Нет, не тупая! – кричу я.
Мисс Лик спокойно смотрит на меня, ждет продолжения. Я понимаю, что все идет прахом. Все мои хитроумные планы, все мои предосторожности, все мои добровольные мучения.
– Я не знаю! Не обращай на меня внимания. Просто мне ее жаль.
Мисс Лик всегда тает на «мне ее жаль».
– Я знаю, да. Знаю прекрасно.
– Я имею в виду, – я вонзаюсь ногтями себе в колени, чтобы не утратить контроль над собой, – она уже учится в колледже. В чем тогда смысл?
– Мужчинам нравится ее хвост. Для начала я могла бы избавить ее от этого отвлекающего фактора. Такая была у меня задумка.
Я возвращаюсь домой на такси – в свой чужой временный дом, – забиваюсь под кровать, прихватив с собой два одеяла, и укладываюсь на оранжевом паласе.
– И вот этот придурок пытается впарить мне девятимиллиметровый автоматический пистолет с магазином, длиннющим, как слоновий член. Я ему говорю, что не надо, а он все никак не отстанет. Прямо весь соплями исходит, а я смотрю на него и думаю: что он такой возбужденный? Словно ему запихали этот слоновий прибор прямо в…
Мисс Лик лежит под деревьями на мягком, шуршащем ковре из опавших сосновых иголок. Она растянулась на животе, опираясь на локти, и сжимает двумя руками маленький пистолет, из-под ее пухлых пальцев виднеется лишь кончик дула. Она давит пальцем на спусковой крючок. Гремит выстрел. На бумажной мишени, прикрепленной к стволу в пятидесяти футах от нас, появляется темное пятнышко. Мисс Лик делает четыре выстрела, потом встает на колени, «переламывает» пистолет пополам, как охотничье ружье, и выбирает стреляные гильзы, подцепляя их крепким ногтем.
– Горячо! – морщится она. – Пойдем посмотрим?
Когда я подхожу к раскромсанной в клочья бумажной мишени, мисс Лик уже успевает перезарядить пистолет и теперь догоняет меня. Под ее тяжелой поступью дрожит земля. Она срывает бумажные клочки и проводит пальцем по расщепленной коре. Ствол выглядит так, словно кто-то крошечный, но очень сильный и злой пробил его изнутри.
– Хорошо легли, плотно. – Мисс Лик смотрит на меня и ждет похвалы.
Я киваю, хотя мне не хватает роста, чтобы как следует разглядеть кратер в стволе. Я не говорю ей об этом из опасения, что она бросится меня поднимать.
– В общем, я плюнула и ушла, – продолжает она свой рассказ. – Если бы вместо того, чтобы сотрясать воздух, этот безмозглый придурок просто продал мне то, что нужно, мог бы получить деньги. Не понимают люди своей выгоды.
Мисс Лик убирает пистолет в кобуру под левой рукой. Я слышу тихий щелчок застежки.
– Ну что? За работу? – Она улыбается, хлопает ладонью о ладонь и берет в руки тяжелый мачете, прислоненный к стволу.
Мисс Лик выдает мне плотные рукавицы, и я весь день хожу за ней хвостом, пока она рубит молодые деревца и кусты ежевики, разросшиеся в лесу за «усадьбой», как она называет свой загородный дом.
Большой кирпичный дом с башенками и витражными окнами стоит у самой дороги в окружении окультуренной зелени. Мисс Лик сдает дом начальнику регионального управления крупной компьютерной фирмы.
– Когда он приглашает меня к ним в гости, – говорит мисс Лик, – его жена вечно пытается заманить меня в библиотеку в компании очередного пожилого холостяка из сотрудников фирмы. Или старается напоить меня и разжалобить фотографиями голодающих детей Африки, а потом непременно заметить, что фирма мужа жертвует немалые суммы в помощь жертвам голода. Надо признать, она весьма изобретательна. А он хитер.
Лес за домом не включен в договор аренды.
– Я здесь запасаюсь дровами, – объясняет мне мисс Лик.
Ей нравится бывать на природе, на своем участке. Приезжая сюда, она одевается для работы: резиновые сапоги, широкая твидовая юбка, фуфайка с капюшоном. Она называет свои вылазки в лес «заботой о парке» или «уходом за усадьбой». Срубленные кусты и молоденькие деревца она складирует на поляне, валит все в кучу. Мисс Лик развлекает меня рассказом об огнестрельном оружии:
– Раньше я ходила с папиным револьвером сорок пятого калибра, но он предназначен для поясной кобуры. Слишком длинное дуло. Не подходит для дамских нарядов. Такую дуру так просто не скроешь, торчит отовсюду. И я взяла себе COP. Его разработали как вспомогательное оружие полиции. Стреляет патронами «магнум триста пятьдесят семь». Вращающийся ударник, как у старых «шарпов» и «брауни». Когда я его покупала, продавец попытался всучить мне какое-то автоматическое непотребство. Мол, для дамы маловато четыре патрона. Я ответила: «Милый, если я буду стрелять в какого-нибудь придурка, я и с одного выстрела не промахнусь». И он сразу заткнулся. Мне нравится этот малыш. Нравится представлять, как эти четыре коротких ствола целятся во всякого, кто будет мне докучать. Маленький пистолетик – большой урон. Но, конечно, револьвер сорок пятого калибра – моя любовь навсегда. У папы всегда были только они. На них я училась стрелять. Папа меня научил.
Она говорит без умолку, размахивая тяжелым клинком, а я хожу следом за ней и помогаю оттаскивать срубленное на поляну.
Похоже, Томас Р. Лик был единственным мужчиной в ее жизни. Ее речь строится по его образу и подобию. Я не была с ним знакома, ни разу не слышала, как он говорит, но знаю, кому она подражает. Мисс Лик двигается, как он. Она очень на него похожа. Ее взгляды на жизнь, предрассудки и гордость почти наверняка взяты от него. А я похожа на Арти.
Я думаю об Арти, скидывая на кучу, растущую на поляне, очередную охапку веток в пауках и шипах.
– Эй! Жопенция! – вдруг доносится до меня радостный голос мисс Лик. – Босс уехал! Бросай работу!
Вся раскрасневшаяся и растрепанная, она выходит на поляну из сумрака среди деревьев. Я тяжело опускаюсь на землю, борясь с тошнотой.
– Эй! Только не падай в обморок.
Она неуклюже гладит меня по горбу, треплет по затылку, так что мой парик съезжает на лоб. Я беспомощно хихикаю и машу на нее руками.
– Со мной все в порядке.
– Ты была красная, разгоряченная, а потом вдруг побледнела.
Я смотрю на нее снизу вверх и смеюсь:
– У меня был брат, он называл меня жопенцией.
Мисс Лик берется за ручки старенькой тачки, в которой лежат инструменты, и катит ее ко мне.
– Брат? Интересно. Он умер, да? Ты никогда не рассказываешь о семье. Я думала, ты сирота. «Рожденная от радости и смеха». Как-то так.
Она поднимает меня под мышки, как ребенка. Ненавижу, когда она меня поднимает. Слишком легко у нее получается. Мисс Лик аккуратно усаживает меня в тачку. Я стараюсь не злиться. Она качает головой.
– Держись крепче. Прокатимся с ветерком!
Мисс Лик бежит, катит перед собой тачку, в которой сижу я. Ветви деревьев над головой хлещут по небу. Ее розовое лицо улыбается мне, словно смеющаяся луна, всю дорогу до машины.
– Если бы я знала способ, как запечатать ей задницу, я бы его применила. И, возможно, зашила б ей рот и кормила бы через трубку под подбородком, – говорит мисс Лик полушутя, когда мы поднимаемся в лифте. Она стоит, засунув руки в карманы пиджака, легонько раскачивается на низких плоских каблуках и смеется, глядя на зеркальный, отделанный бронзой потолок кабины. – Сейчас поймешь, что я имею в виду. У этой мелкой профурсетки не осталось ни единого волоска. Теперь вся лысая, как ты. Радикальная мастэктомия. И все равно от нее веет сексом. Если бы ей разрешалось выходить из палаты, любой встречный мужик выпрыгнул бы из штанов и нашел бы в ней дырку, куда засунуть свой член.