Рейчел открыла глаза. Книга, верно, была написана на иностранном языке. Отдельные буквы она могла разобрать, но складывались они в какую-то бессмыслицу. Вглядываясь в страницу, она вдруг обнаружила, что края букв набрякли, а чернила стали расползаться по бумаге. Строки потекли, исчезая в складке корешка. Рейчел поскорее захлопнула книгу, чтобы удержать внутри слова, мысли и запечатленную на страницах жизнь. Удержать лежавшую за пределами книги смерть. Нужно ли ей еще что-то понять, прежде чем она переступит порог? Заберет ли она все эти истории с собой вместе со своей собственной? Или нужно оставить их тут, как книгу, которую после прочтет кто-то другой? В виске тихонько пульсировало. Муравей был на месте.
В свой последний приезд к родителям — после выздоровления, но до рецидива — по дороге домой с пляжа Рейчел увидела на обочине дохлую лошадь. Вокруг нее деликатно топтались стервятники, дожидаясь, когда можно будет полакомиться. Когда она снова проезжала мимо днем позже, туша уже была обглодана до костей, океанский бриз трепал оставшиеся на них узкие полоски плоти.
— Тут стоит только поцарапаться, и сразу набежит тьма желающих тебя сожрать, — сказал отец. — Смотри, не ходи босиком.
После того случая она стала иначе думать о своем постояльце. Что, если он вовсе не спровоцировал опухоль, а наоборот, учуял запах разложения и пришел пожрать ее болезнь? Вернувшись, она поделилась своей теорией с Элизой.
— Симбиоз? — спросила та.
— Сама подумай, ведь у нас в организме и без того живет множество всяких существ.
— Это бактерии и клещи, и они микроскопические.
— То есть все упирается в масштаб, — кивнула Рейчел.
— Ну ты и через стены проходить не можешь, потому что все упирается в масштаб.
Это было еще до того, как Элиза в парке заглянула ей в глаза и увидела муравья.
— Не все, что с нами случается, можно после воспроизвести в лаборатории. — Рейчел забросила в рот горсть витаминов и проглотила их, не запивая. — Существует ведь автономия воли. И чудеса.
— Правда? — спросила Элиза и отвернулась.
Когда рак вернулся, она не стала напоминать Рейчел о ее теории, за что та была ей благодарна. И все же Рейчел не отпускала мысль, что муравей каким-то образом старается ей помочь. Может потому, что его появление так тесно переплелось у нее в голове с рождением Артура, одно от другого было уже не отделить.
Рейчел села в ванне, прижала книгу коленями к груди и обхватила их руками. Однажды ночью муравей заполз ей в глаз и изменил ее жизнь навсегда. Первые изменения коснулись Элизы — Рейчел любила ее уже несколько лет, однако та сближалась с ней очень осторожно, мелкими шажочками, и порой сдавала назад. Но с появлением муравья Элиза стала важнейшей частью ее жизни, хотя к тому времени Рейчел уже не смела на это надеяться. Взяла инициативу в свои руки, купила тест на овуляцию и напомнила о разговоре, который состоялся у них с Хэлом несколько месяцев назад. Благодаря поддержке Элизы Рейчел решилась на внутриматочную инсеминацию и со второй попытки забеременела. А потом появился Артур.
В виске перестало пульсировать. Держа книгу в одной руке, другой Рейчел отвернула горячий кран, дождалась, пока согреется, а затем выпустила вентиль и снова взглянула на рассыпавшуюся страницу. Чернила оказались на месте, и слова вполне можно было разобрать. Рейчел сделала глубокий вдох. Праздник продолжается. Она легла, опять погрузив голову в водяной кокон.
Элиза твердила, что муравей проникнуть в мозг через глаз не может, и вскоре они перестали об этом говорить. Рейчел понимала: Элиза не хочет это обсуждать, поскольку не верит в невозможное, но она-то знала, что оно происходит каждый день. Взять хотя бы их с Элизой знакомство. Стоял вечер пятницы, цветочный магазин уже закрылся, в холодильнике остались только композиции для завтрашней свадьбы. Она задержалась на работе, потому что утром опоздала и не хотела, чтобы ей засчитали меньше часов, а Элиза обернулась, увидела ее за стеклянной дверцей холодильника и спросила, не продаст ли она ей всего один свадебный букетик, чтобы украсить стол ее друга Хэла в его день рождения. Рейчел подумала, что один-то можно, не страшно, только нужно будет завтра пораньше сгонять на рынок за цветами и собрать недостающий букет. И почему-то произнесла это вслух. А Элиза спросила: «На какой рынок?»
И все это случилось только для того, чтобы на следующей неделе Рейчел и Элиза отправились на рынок вместе, а потом зашли выпить кофе, и завтрак плавно перешел в совместный обед. Каждый раз, вспоминая, сколько звезд должно было сойтись, чтобы они с Элизой оказались вместе, Рейчел убеждалась: невозможное возможно. Чудеса происходят даже в подсобке самого обыкновенного цветочного магазина в Далстоне.
Она не докучала Элизе разговорами о муравье. Сходила к врачу, прошла лечение и дала подруге понять, как рада, что та наконец решилась на ребенка. Ей только одно было нужно: знать, что Элиза ей доверяет; а остальное, думала Рейчел, приложится.
Несколько лет она пыталась научиться как-то общаться с муравьем. В конце концов, они ведь были в определенном смысле партнерами. Рейчел порой задумывалась, что побудило ее сделать то или иное движение, — пуститься бегом, почесаться. Хотела понять закономерность, выяснить, что муравей пытается ей сообщить. Она не лгала, когда сказала Элизе, что чувствует его только иногда. Его присутствие ощущалось отчетливее, когда она оставалась неподвижной, притом замереть нужно было не только внешне, но и внутренне. Случалось такое обычно до и после сна или секса. А еще когда она готовила или сидела с Артуром, гладя пальчики на его ножках и слушая, как прошел его день. Тут-то и появлялся муравей. Тик. Тик. Тик. Идеальным местом единения оказалась ванна. Так же было и во время беременности — Артур всегда пользовался этим моментом, чтобы устроиться поудобнее, и Рейчел удавалось заметить у себя под ребрами крошечную пятку, а в последние месяцы понаблюдать, как ходит ходуном весь живот.
Тогда она гадала, исчезнет ли муравей после родов. И в первые недели, пока она оставалась дома, учась кормить и укачивать младенца и постепенно свыкаясь с тем фактом, что он теперь не внутри, а снаружи, муравей и правда молчал. Снова затикал он в тот день, когда она лежала в постели, приложив Артура к груди и устроив его головку на сгибе локтя. В свободной руке она держала «Труд всей жизни» Рейчел Каск — книгу, то бесившую ее, то трогавшую до слез. И как раз сделала себе мысленную пометку дойти до библиотеки и взять там все упоминавшиеся у Каск романы (Оливию Мэннинг, например, она не читала), когда в голове знакомо щелкнул резинкой электрический разряд. Рейчел схватилась рукой за то место, где уже заработал миниатюрный метроном. Тик. Тик. Тик.
Волосы, завиваясь мягкими волнами, плавали вокруг лица, ее прежние непокорные кудри битву давно проиграли. Сердце стучало все чаще, резко билось в грудную клетку. Сегодняшний день, вот этот самый момент, был тесно связан с другими. С тем вечером, когда Рейчел впервые поцеловала Элизу, прижав к припаркованной под оранжевым фонарем машине, и ощутила ее миндальное дыхание, едва их губы соприкоснулись. С тем часом, когда Артур появился на свет, выскользнув между ее бедер. Глаза обожгло муравьиной кислотой.
Рейчел вспомнила, как впервые увидела в их старой квартире муравьев, строем выползающих из-за плинтуса и взбирающихся вверх по стене. И масло перечной мяты, которое Элиза купила, чтобы их вывести, но так и не пустила в дело, потому что в ту ночь муравей нашел ее, спящую, и залез к ней в глаз. Укус проник к ней в сон, и, проснувшись, она некоторое время не могла разобрать, что было видением, а что реальностью, и, схватившись рукой за глаз, задыхалась, уверенная: с ней стряслось нечто ужасное.
Вспомнив об этом, Рейчел резко села в ванне, едва не выронив книгу. На пол плеснула вода. Рейчел попыталась успокоиться, но сердце колотилось так сильно, что тряслись руки. Она снова оказалась в том сне. Солнечный день, чья-то длинная тень. Возвышающаяся над ней фигура. Далекий голос Элизы, велящий лежать смирно. Рейчел задержала дыхание. Сейчас ее укусят, кислота обожжет слизистую, а боль из глаза расползется по всей голове. Сгорбившись в теплой воде, она зажмурилась и стала ждать. И в этот самый момент, когда все тело ее напряглось в ожидании муравьиного вторжения, вдруг снова увидела силуэт из сна.
Лица было не разобрать. Человек, облаченный во что-то темное, вид имел слегка потрепанный, но все же внушительный. В шляпе, при галстуке. Она лежала на сонной траве, а он покачивался над ней, открывая и закрывая рот, и солнце било ему в затылок. Слов она не понимала, он говорил на чужом языке, протяжно и заунывно, то ли стихотворение декламировал, то ли читал заклинание. И лицо пряталось в тени из-за того, что солнце светило в спину. Она должна была его разглядеть. Муравей был все ближе, она уже чувствовала подступающую боль. Нужно открыть глаза, взглянуть на него. Рейчел покосилась на солнце, потом перевела взгляд на мужчину, и тот посмотрел на нее сверху вниз. Наконец, она различила его черты и впервые поняла, кто перед ней. Со смуглого обветренного лица на нее смотрели ее собственные глаза. Содрогнувшись всем телом, Рейчел села прямо.
Она замерзла, вода теперь стала холоднее, чем ее кровь. Рейчел выдернула пробку, отвернула вентиль и передвинулась, чтобы горячая вода беспрепятственно заполнила ванну. Она уже видела этот неподвижный силуэт, этот потрепанный костюм. Видела свое отражение в этих глазах, самых печальных глазах на свете. Самые печальные глаза на свете в самом счастливом месте на земле. Так Элиза ее дразнила. Вот где она его видела. Он был в парке развлечений, кружился на карусели вместе с ее женой и сыном. Элиза с Артуром заняли огромную синюю чашку, а напротив, в зеленой, сидел человек в темном костюме. Рейчел видела, как карусель тронулась, чашки завертелись, Артур восторженно вцепился в руль, за ним маячила озабоченная чем-то Элиза. Мужчина в зеленой чашке сидел с таким видом, словно в сотый раз переживал автокатастрофу. С выражением ужаса, смягченного обширным опытом. Рейчел отвернулась, чтобы перевести дух. Тик. Тик. Тик.