— Черт побери.— Когда худшее осталось позади, она положила голову на его плечо.— Я ведь просила вас уйти.
— Забыли о своем обещании? Вы хотели провести день со мной.— На секунду у него напряглись мускулы, но он заставил себя расслабиться.— Вы жутко напугали меня.
— Я сама напугалась.
— Если бы я ушел, то вернулся бы в участок, добрался бы как-нибудь до этого сукина сына и разорвал его в клочья.
Сомневаться в реальности этой угрозы не приходилось.
— Раз так, уж лучше вам побыть здесь, пока это желание не ослабеет. Мне легче, честное слово,— сказала она, однако не торопилась выскользнуть из его объятий.— Просто у меня такая реакция на происшедшее.
А у него внутри не таяла глыба холодного бешенства. Это была его реакция на происшедшее, но до него дольше доходило.
— Эйджи, эта кровь, может, и его, но синяки ваши.
Нахмурившись, она осторожно потрогала шею.
— Что, очень страшно выглядит? Несмотря на мрачное настроение, он не удержался от смешка.
— Бог мой, я и не подозревал, что вы такая тщеславная!
Она ощетинилась, отодвинулась подальше и грозно посмотрела на него.
— При чем тут тщеславие? Завтра утром у меня слушание дела, и я не хочу лишних вопросов.
Он взял ее за подбородок и заставил повернуть голову.
— Голубушка, послушайте человека, который в синяках разбирается. Лишние вопросы вам обеспечены. Но забудьте об этом до завтра.— Он очень нежно тронул губами синяк, и у нее замерло сердце.— У вас есть чай и мед?
— Наверно. А зачем?
— Раз уж вы не пожелали ехать в больницу, придется иметь дело с «неотложкой» Стивенсона.— Он опустил ее на тахту и обложил подушками. Их яркий цвет подчеркнул ее бледность.— Подождите.
У измученной Эйджи не было сил спорить. Когда Олаф пять минут спустя вернулся с чашкой чаю, наплакавшаяся девушка спала мертвым сном.
Она проснулась, чувствуя себя как с похмелья. Горло болело. В комнате было сумрачно, очень тихо, и это окончательно сбило ее с толку. Она приподнялась на локтях и только тут увидела, что занавески задернуты. Ее укрывал яркий афганский плед, много лет назад подаренный матерью.
Она тихонько застонала, отбросила плед и встала. Ничего, ноги ее пока держат, с удовлетворением подумала она. С Гайдами не так легко справиться.
Но чтобы загасить огонь в горле, понадобится не один литр воды. Протирая глаза, она прошла на кухню и вскрикнула от неожиданности, увидев склонившегося над плитой Олафа. Воспаленное горло тут же перехватило.
— Какого черта вы тут делаете? Я думала, вы давно ушли.
— И не собирался.— Он что-то помешал в кастрюле, а потом обернулся и внимательно посмотрел на нее. К ней возвратился нормальный цвет лица, и глаза немного оживились. Теперь только бы избавиться от синяков.— Я попросил Монти прислать судок с супом. Вы сможете глотать?
— Надеюсь.— Она потрогала живот и поняла, что умирает с голоду. Но полезет ли ей что-нибудь в горло, вот в чем вопрос.— Сколько времени?
— Около трех.
Значит, она проспала примерно два часа. То, что она лежала на тахте, а Олаф в это время возился на кухне, смутило и одновременно тронуло ее.
— Незачем вам было тут крутиться.
— Если вы перестанете болтать, горло пройдет быстрее. Садитесь за стол, сейчас все будет готово.
Надо отдать ему должное, запах супа был весьма аппетитным. Рот Эйджи наполнился слюной. Она вернулась в комнату, раздернула занавески и присела на низкую скамеечку у окна. С отвращением посмотрев на свою испачканную куртку, она сняла ее и отшвырнула в сторону. Надо будет отведать приготовленного Монти супу, а потом принять душ и переодеться.
Похоже, Олаф неплохо освоился у нее на кухне, подумала Эйджи, когда он внес в комнату поднос с бульонными и чайными чашками.
— Спасибо...
Она заметила, что Олаф бросил взгляд на куртку, вспыхнула, но вскоре успокоилась.
— Пока вы спали, я немного порылся в пластинках.— Он гордился своим умением небрежно сменить тему для разговора.— Можно послушать?
— Конечно.
Пока она помешивала горячий суп, он поставил на стереопроигрыватель пластинку — старый альбом «Каунт Бейси и семеро из Канзас-сити». Звучала бессмертная пьеса «Чистильщик сапог».
Поняв, что он не собирается напоминать о происшедшем, Эйджи благодарно улыбнулась.
— Это подарок Юргиса. У него очень странные музыкальные вкусы. Такая мешанина!
Олаф сидел рядом, а она осторожно глотала суп, вздыхала и уговаривала свое воспаленное горло проглотить еще ложечку, как мать уговаривает капризного ребенка.
— Потрясающе! Что за суп?
— Я никогда не спрашиваю. Монти все равно не скажет.
Она ела, что-то бормоча от удовольствия.
— Надо придумать, чем его подкупить. Моя мама обожает собирать кулинарные рецепты.
Эйджи перешла к чаю. После первого глотка у нее глаза полезли на лоб.
— Меда у вас не было,— спокойно объяснил Олаф.— Зато был бренди.
Второй глоток она сделала более осторожно.
— Это должно снизить чувствительность нервных окончаний.
— Прекрасная мысль.— Он придвинулся ближе и взял ее за руку.— Вам лучше?
— Намного. Как жаль, что я испортила вам воскресенье!
— Я должен снова просить вас помолчать? Она только улыбнулась.
— Я начинаю думать, что вы не такой уж злодей, Стивенсон!
— Из этого я делаю вывод: надо было накормить вас супом как можно раньше.
— Да, суп помог.— Она поднесла к губам чайную ложечку.— Но не заставляйте меня краснеть за то, что я кричала на вас, когда вы принимались за свои фокусы.
— Что ж, у вас был хороший повод для крика. Правда, крик не всегда означает ответ по существу.
— Зато срабатывает безотказно.— Эйджи сделала еще один глоток. Похоже, бренди в этом напитке было куда больше, чем чаю.— Я не хотела говорить при Джоне. Он и так переживает. Впрочем, вы лучше меня знаете, что испытывает человек, когда младшие заявляют ему: отстань, твои взгляды безнадежно устарели.
— Вы имеете в виду, что надо дать им возможность самим понабивать себе шишек? Ага, я понял.
— Так вот, как бы ни относился к этому Джон, я сама распоряжаюсь собственной жизнью. Пройдет немного времени, и Майк заявит вам то же самое.
— Но Майк же не похож на этого сегодняшнего придурка,— осторожно сказал Олаф.— Он никогда не смог бы...
— Конечно, нет.— Она наелась, напилась, отодвинула чашку и взяла его за руку.— Как вам такое пришло в голову? Послушайте меня. Два года я наблюдала за тем, как они приходят и уходят. Одних искалечила тюрьма. Пертуччи из их числа. Другие отчаялись и потеряли надежду. Третьих воспитала улица, хотя улицы тоже бывают разные. Работая с ними, волей-неволей начинаешь различать оттенки. Если, конечно, не выходишь из себя или, наоборот, не становишься ко всему равнодушным. Майкл чувствовал обиду и ощущал себя никем. Он пошел в банду только потому, что стремился быть кому-то нужным. Теперь у него есть вы. И не обращайте внимания на то, что он бунтует. В глубине души он знает, что вы ему необходимы.
— Может быть. Но сколько волка ни корми...— Оказывается, Олаф и не подозревал, насколько это для него важно.— Знаете, Майк никогда не рассказывал о том, как он ладил с моим отцом, пока меня не было.
— Рано или поздно расскажет.
— Эйджи, мой старик был совсем не так плох. Конечно, «отцом года» *(* Титул, присуждаемый во время Дня Отцов, ежегодного американского праздника.) его не избрали бы, но... Черт побери! — Он сердито фыркнул.— Это был носатый, попивающий сукин сын, который всю жизнь провел на море. Он гонял нас, как зеленых салаг на тонущем корабле. Крики, угрозы, подзатыльники и ни одного доброго слова.
— Да, таких семей много...
— Он никогда не помогал матери. Когда она умерла, он был в Атлантике.
Это означало, что Олаф тоже оставался один. Одинокий ребенок. Сирота. Она сжала его руку.
— Он вернулся домой злой, как черт. Ему хотелось сделать из меня мужчину. Потом появились Лайза и Майкл, а я был уже достаточно взрослым, чтобы начать жить самостоятельно. Можно сказать и так: я дезертировал с этого корабля. Тогда он принялся делать мужчину — конечно, в его понимании — из Майка.
— Вы опять мучаете себя понапрасну. Изменить это не в ваших силах. Ни сейчас, ни раньше.
— Я помню, как прошел первый год после моей демобилизации. Старик был очень плох. Он ничего не помнил, мог уйти из дому и пропасть. Черт побери, я знал, что Майк где-то бегает, но у меня не было ни сил, ни времени разыскивать его. На мне был дом, бар и старик, которого нельзя было оставлять без присмотра. А Майк бросил все и смотался!
— Но вы же нашли его...
Он попытался продолжить рассказ, но махнул рукой и сел.
— Черт, для этого понадобится куча времени...
— Ничего страшного. Я хочу понять, чтобы вам помочь...
— Да вы и так всегда помогаете. Может, хотите еще супу?
Он замкнулся в себе, поняла Эйджи. Можно было либо попытаться растормошить его, либо оставить в покое и дать ему возможность собраться с мыслями. Одно другого стоит, решила она и улыбнулась.
— Нет, спасибо, это было бы уже чересчур. Он хотел рассказать ей намного больше. Он хотел снова обнять девушку и почувствовать ее голову на своем плече. Он хотел сидеть и смотреть на нее спящую. И если бы он сделал хоть что-нибудь из этого, то никогда не смог бы уйти отсюда.
— Ну что ж, я пойду, пожалуй. Представляю, как вам хочется остаться одной...
Он удалился на кухню. Эйджи недовольно поглядела ему вслед. Верно, ей хотелось остаться одной. Так почему же она ищет предлог, чтобы задержать его, не дать ему уйти?
— Эй, подождите! — Она вышла из-за стола и направилась за ним следом. Он переливал остывший суп в судок.— Еще рано. Мы могли бы провести вместе остаток дня.
— Вам нужно отдохнуть.
— Я уже отдохнула.— Чувствуя неловкость, она пустила воду и принялась мыть чашки.— Мы могли сходить хотя бы в один музей или на дневной спектакль. Жаль! Вам пришлось потратить целый день, чтобы ухаживать за мной.