— Спасибо, Кайл. Ты не пожалеешь! — В порыве облегчения и ликования я схватила его за руку.
— Надеюсь. — Его лицо омрачилось.
Я на мгновение растерялась, пока не поняла, что он беспокоится не о своей чести или чести журнала, а о том, что я могу умереть в Испании. В ежедневных газетах, публикующих список жертв, иногда упоминались американцы, сражавшиеся с января в Батальоне имени Авраама Линкольна. И лишь вопрос времени, когда будет убит очередной корреспондент.
Мы все были в зоне риска. Я знала это, но все же старалась об этом не думать. Однако мысль эта повисла между нами, будто тонкая стеклянная нить. Мы с Кайлом на мгновение встретились взглядом, прекрасно понимая друг друга. Затем подошел наш официант со счетом в скромной кожаной коробочке, и я стряхнула с себя дурное предчувствие и попыталась придать себе беззаботный вид.
— Со мной все будет хорошо, — сказала я Кайлу. — Вот увидишь. Итак, что же ты напишешь?
Глава 9
— «Колльерс» назвал меня специальным корреспондентом, — сообщила я Эрнесту и другим «историкам» в тот вечер в клубе. — Это работает, только если «специальный» значит «фальшивый». Но мне все равно. Нищие не выбирают.
— Не имеет значения, что в этом проклятом письме, — сказал Эрнест. Он сидел напротив меня, и его плечи загораживали остальную часть помещения. — Ты нашла журнал, который поручился за тебя. Это главное. А что насчет денег?
— Несколько часов назад я зашла в «Вог» и унизилась, заявив, что возьмусь за любую работу. И они мне поверили. Перед вами новый эксперт по проблемам психологии и красоты женщин средних лет.
— Ты вообще хоть что-то об этом знаешь?
— Дальше еще хуже. Существует множество процедур для кожи, и я должна попробовать их все, а затем написать о результатах. — Я надула щеки, пытаясь его рассмешить. — Но, по правде говоря, если потребуется, то я готова даже станцевать канкан в Центральном парке.
— Было бы занятно, — сказала Лилиан Хеллман. Ее губы, накрашенные темно-красной помадой, с идеальными линиями, выглядели резковато на фоне припудренного лица. Я поняла, что эта женщина пугает меня. То, как она говорит, ходит, наклоняется и курит, — все это делалось демонстративно и напряженно. Ее замечание тоже показалось резким, как пощечина. Но, едва взглянув на меня. Лилиан вернулась к Эрнесту и более серьезным вопросам. — Теперь о машинах «скорой помощи».
— Забудем на минуту о машинах, — сказал Дос Пассос. — Мы должны обсудить фильм.
Это был документальный фильм, который они финансировали и сюжет которого, по-видимому, все еще был под вопросом. «Историки» не могли прийти к единому мнению о том, что является самым главным. Дос Пассос стремился сосредоточить внимание на простых людях, в то время как Эрнеста гораздо больше интересовали солдаты, тактика и военные подразделения.
— Не понимаю, как можно снимать военный фильм без военных действий. — Голос Эрнеста легко перекрывал шум в баре. — Любое сражение — это танки, пушки и люди в окопах. Это смерть. Трагедия в самом простом и самом полном проявлении.
— А как же люди в деревнях? — заспорил Дос. — Они заслуживают того, чтобы их увидели. Они ничего такого не просили, понимаешь? От них ничего не зависит. — Он вспотел и то и дело откидывал назад пряди блестящих темных волос, прилипавших к круглому лбу. — Я лишь хочу сказать, что их история тоже имеет значение. И мир быстрее отреагирует, когда потребуется защищать матерей, фермеров и детей, а не солдат.
— Почему же не солдат?! — огрызнулся Эрнест. — Снимем без военных действий, а кровь оставим для твоего филе-миньон?
Хоть я и познакомилась с ними не так давно, но позиция Эрнеста была мне гораздо ближе. Отчасти из-за его уверенности. Когда он по-настоящему за что-то брался, его чувства отражались даже на голосе. Лицо наполняли эмоции, а в глазах вспыхивал огонь. Очевидно, что он верил в свои слова. Он ощущал мир глубже и не боялся это показать. Было трудно не поддаться на его уговоры.
— Боже мой! — вмешалась Лилиан. — Можем мы поесть, прежде чем вы продолжите грызться? Вам врядли удастся прийти к компромиссу, даже если все будут вести себя спокойнее, но и это маловероятно. — Она демонстративно поправила свою лисью накидку. Стояла морозная февральская ночь, и накидка не только была вполне уместна, но и подчеркивала величественную осанку.
Я подумала, что стоит купить такую же и для Испании, и для повседневной жизни.
— Что же, давай, — сказал Дос, игнорируя ее, — попробуй помахать запекшейся кровью у людей перед носом и посмотри, не убегут ли они в горы. — Его лицо порозовело от ярости. — Я вообще думаю, что дело не в фильме. Дело в тебе. Ты снова хочешь воевать. Ты из тех, кому просто необходимо видеть кровь.
Эрнест сердито посмотрел на него.
— О’кей, Зигмунд Фрейд. Значит, ты так считаешь? — Шутка, похоже, должна была разрядить обстановку. Но я заметила, каку Эрнеста сузились зрачки и напряглись руки — Дос задел за живое.
— Мальчики! — воскликнула Лилиан, и все замолчали, как будто в руках она держала деревянную указку, а не фужер. Нервный смех постепенно заполнил комнату.
В баре было темно и тесно, потолок давил, тем самым усиливая напряжение. Я оказалась зажата между участниками банкета и все время, пока «историки» шумно обсуждали вечеринку, а затем стояли, допивая остатки коктейлей, ждала, когда меня выпустят. Несмотря на всё еще царящее оживление, они начали парами дрейфовать в сторону выхода, продолжая беседовать, спорить и планировать, объединенные общими идеями, серьезные и удивительно прекрасные.
Недавно до меня дошли слухи, что компания «Метро-Голдвин-Майер» после «Детского часа» назначила Лилиан Хеллман гонорар в две с половиной тысячи долларов в неделю, на случай если она придумает что-то умное и бессмертное во сне. У меня просто не получалось представить себе такие деньги или свободу, которую они давали. Еще несколько месяцев назад я считала, что если ты писатель, то высасываешь свою душу до тех пор, пока из этого высохшего ручья не вытечет достаточно слов, чтобы наполнить блюдце, чайную ложку или хотя бы пипетку. А потом нужно немного поплакать, сцепить зубы и каким-то образом найти в себе силы встать на следующий день и проделать все это еще раз.
Но эти писатели были как модели с обложки глянцевого журнала. Или как ракеты, устремленные в небо. Все еще немного не укладывалось в голове, что я здесь и дышу с ними одним воздухом. Не то чтобы у меня не было амбиций. Иногда мне казалось, что я только из них и состою. Я так и заявила Кайлу. Сказала, что хочу показать ему и всем остальным, что могу быть настоящей журналисткой и писательницей, которой восхищаются и которую уважают и ценят. Мне хотелось, чтобы с моим мнением считались, но пока я все еще была новичком, особенно в этой компании, где собрались герои, готовые вести людей за собой. Требовалось время, чтобы выработать собственный стиль, заявить о себе и возвыситься.
— Ты не мошенница, — сказал Эрнест, словно прочитав мои мысли. Он снова присел рядом со мной. — Ты хорошо пишешь.
Для меня услышать это от него значило абсолютно все, я так ему и заявила:
— Теперь это единственное, что имеет для меня значение. Работа никогда мне не надоест и никогда не подведет. Ты понимаешь, что я имею в виду.
— Так уж получилось, что понимаю.
Стена позади него, составленная из зеркал, отражала поллюжины отдельных фрагментов: белая рубашка, черные усы, облегающая куртка, квадратная челюсть, удушающий галстук. Сейчас он не был похож на героя, он был похож на человека, совершенно уверенного в одних вещах и абсолютно неуверенного в других. Как и все мужчины, которых я знала. Как и все люди, которых я знала. Такой же, как и я.
— Я не знаю, когда получится отплыть, — сказала я. — Возможно, только через несколько недель. Не забудь оставить для меня след из хлебных крошек, ладно?
— Обязательно.
— Ты же знаешь, что ты мне очень нравишься, Хемингстайн, — сказала я ему, решив послать к черту Доса и то, насколько двусмысленно эти слова могли прозвучать. Я верила, что мы друзья. Чувствовала, что у нас есть взаимопонимание, схожие взгляды, и мне хотелось доверять этому чувству. — И я счастлива, что мы будем в одной команде.
Он снял очки в металлической оправе и посмотрел на меня. За три месяца, прошедшие с тех пор, как мы расстались в Ки-Уэсте, все наши разговоры проходили по телефону или через наспех нацарапанные письма. Как отражались перемены настроения в его глазах, значение улыбки — все это оставалось для меня загадкой. Познавать нового человека сложно, но и увлекательно одновременно. Все тайны надежно спрятаны под прочным замком, но только пока не найдешь нужный ключик.
— Ты мне тоже нравишься, дочка. — Эрнест заговорил, и его взгляд немного изменился, будто он хотел сказать еще что-то. Но тут Лилиан вынырнула из-за угла и, потянув его за руку, сказала, что очень голодна. Я и опомниться не успела, как она вытащила Эрнеста из полутемного бара в соседнее помещение, прочь с моих глаз.
Часть 2. В Испанию с мальчиками(Март-май 1937)
Глава 10
Эрнеста я больше не видела. Он умчался домой, а вернувшись, отплыл в Париж на океанском лайнере «Париж» (естественно). Я же тем временем, подняв воротник и выставив вперед подбородок, таскалась в слякоть по Манхэттену и пыталась делать свою работу.
Последняя инструкция Эрнеста, перед тем как мы разделились, состояла в том, что, если к моему приезду во Францию они уже уедут оттуда, я должна найти Сидни Франклина. Франклин был знаменитым матадором и другом Эрнеста и, хоть это и казалось невероятным, выходцем из Бруклина и к тому же евреем. Они в шутку называли его Тореро Тора, но то, как он управлялся с плащом, шуткой уж точно не назовешь. Сидни был неподражаем на арене, об этом мне рассказывал Эрнест, да я и сама читала о нем в «Смерти после полудня». Сидни также некоторое время жил в Мадриде и знал местность. Если бы он мог получить все необходимые визы, то стал бы дворецким Эрнеста, его доверенным лицом и гражданской женой (еще одна частая шутка), раз