— Ты к деду пойдешь? — крикнула Катя. — Он звонил!
— Ага. Пойду. Чего хотел?
— Да так. Поболтать. Ему, кстати, понравилась Ольга, — хитро подмигнула отцу девушка и со значением пошевелила бровями.
Гдальский закатил глаза. Положа руку на сердце, вместе с желанием трахнуть соседку в нем воскресли всякие комплексы, которые раньше его никоим образом не волновали. Например, и дураку понятно, что женщина она достаточно состоятельная. А он… Он — это он. Неудачник и дурачок, которого вот так запросто облапошили. И кто? Человек, которому он доверял. Женщина, которую он любил…
— Вы на эту тему уж слишком не фантазируйте.
— Насчет вас с матерью Ника?
— Ага.
— Да ты не волнуйся. Ты ей тоже понравился.
— Это откуда такие выводы?
— Не скажу! Из принципа женской солидарности!
— А принцип «любовь к отцу» разве не важней всех других принципов? — стоял на своем Гдальский, искренне заинтересовавшись словами дочери. Да и вообще… что это за прикол такой? Сказал «а» — говори «б». А не вот это все!
— Хм, — Катя сунула палец в рот, — ну, ладно! В конце концов, я ведь из добрых побуждений действую… В общем, она очень долго собиралась!
— Куда?
— Да к нам же!
— И что?
— Ну, па! Не тупи! Если женщина собирается на свидание к мужчине несколько часов кряду — значит он ей определенно нравится. Иначе, зачем ей прилагать столько усилий?
— Логично, — согласился Тихон и снял с вешалки куртку.
— И это все, что ты можешь сказать? — возмутилась Катя.
— А что еще ты хочешь услышать? — Гдальский сунул руки в рукава и склонился к тумбочке с обувью.
— Пфф! Что хочу?! Ладно! Как тебе она?
— Кто? Ольга?
— Нет, Прасковья Федоровна из четыреста шестой!
Тихон хохотнул, вспомнив подслеповатую бабульку, чья квартира располагалась за стенкой.
— Она ничего. Симпатичная.
— Ну, вот! Видишь? Почему бы тебе не пригласить ее на свидание?
— Я подумаю, — ухмыльнулся Тихон и захлопнул за собой дверь. Знала бы Катька, с чего у них все началось… Интересно, что бы тогда сказала?
Отцовская пятиэтажка располагалась сразу за их высотками. Тихон прошел каких-то пятьсот метров и оказался в старом дворе, где прошло его детство. Чудо, что эти дома еще не пустили под снос. Отец ни за что бы не пережил этот удар. Гдальский поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Затявкала отцовская такса. Сергей Осипович открыл практически сразу. Как будто ждал его прихода в коридоре.
— Увидел тебя в окно! Фу, Сара! Это наш Тиша… Свои.
Собака тут же заткнулась и села на пол, что есть силы тарахтя по нему хвостом. Из открытой пасти вывалился длинный язык. Тихон почесал пса за ухом.
— Завтракал?
— Угу. Катька оладий напекла. А ты сам?
— Да вот. Только собираюсь. Проходи…
Тихон прошел в кухню, в которой ничего не поменялось со дня смерти матери. Она оставалась все такой же — добротная деревянная мебель, старенькая, но в отличном состоянии техника. Кружевные гардины на окнах, большой обеденный стол, накрытый расшитой скатертью, и цветы в кадках. Коллекция керамической посуды в буфете и мамина любимая ваза… Только все равно что-то было не так.
Шаркая ногами, отец подошел к плите. Соскрёб подгоревший омлет в тарелку, вытащил из шкафчика бутылку и две рюмки.
Тихон напрягся:
— Пап… Утром?
— Не хочешь утром — приходил бы вечером, — философски пожал плечами Сергей Осипович. Тихон хмыкнул. Отец был тем еще юмористом, а ведь уже и не вспомнить, когда он шутил в последний раз.
* * *
— Вот зачем ты себя губишь?
— А ты?
— Я не пью с утра, папа.
— Ты себя другим изводишь.
— Я? — челюсть Тихона отвалилась.
— Я ведь так и сказал, нет? — Сергей Осипович плеснул коньяка в рюмки и вернул бутылку на место, что, наверное, означало, что пить он больше не собирается. Тихон чуть перевел дух.
— Да. Но я тебя, один черт, не понял.
— Сколько еще ты собираешься прозябать в своем ТСЖ?
— А что? Разве не ты меня учил, что у нас любой труд в почете?
— С твоей светлой головой? Брось, Тиша… Не стоит эта баба того.
— О как… А мне казалось, что вы Ирку любили.
— Мы любили тебя и с уважением принимали твой выбор.
Все интересней и интересней! Двадцать лет принимали… Тихон все же выпил свой коньяк и даже пожалел, что отец спрятал бутылку. В такие моменты он как никогда понимал, что заставляет людей выпивавать. Да, уж…
— Пап, я в норме. Абсолютно. И меня все устраивает.
— В жизни не поверю.
— А вот представь! Ну, были у меня эти деньги. И что? По итогу — сделали ли они меня счастливым? Нет. Может быть, даже хуже сделали… Испортили все. Ирку испортили…
— Большей глупости я от тебя не слышал! Знаешь, как говорят на востоке? Задача петуха — вовремя прокукарекать, а рассвет или нет — это уже зависит от солнца.
— Ты как всегда мудр, папа.
— А ты избегаешь вопроса! — отец стукнул по столу ладонью, хорошо хоть не тапкой, как Хрущев на заседании ООН.
— Я ответил. Только ты меня не услышал. Меня все устраивает.
— Неужели позволишь этой гадине испортить себе жизнь?
— Пап… Ну, она-то здесь причем?
— Она тебя растоптала! Я понимаю. Тяжело. И заметь, я два года тебя не трогал. Но все слишком затянулось, Тиша. Хватит. Выходи из тени! Дыши полной грудью, живи… Ты же и не живешь даже. Что ты видишь, кроме своего одиночества? Тебе сколько? Сорок два? Пора бы уже подумать о перспективе.
— Да нет у меня перспектив!
— А вот и неправда! Я с Валерой Жуковым намедни имел беседу. Юрка-то его тебя зовет? Зовет! А ты как барышня ломаешься. Чего, спрашивается?
— Я не ломаюсь.
— Ага… Тебе просто это не нужно. Понял, не дурак. Ну, ты хоть о гордости своей подумай. Куда она делась, я не пойму? Женщина с тобой опять же…
— А что женщина?
— Непростая. Красивая. Сильная. Не боишься, что ей может очень быстро надоесть компания твоих тараканов?
Тихон резко встал. Отбросил салфетку:
— Извини, папа. Что-то не клеится у нас разговор. Я, пожалуй, пойду.
Отец молчал. Гдальский пулей вылетел из квартиры. Какое ему дело, что подумает Ольга? Он её знает без году неделя. И вообще… разве не она сказала, что ни на что серьезное не претендует? А может, это как раз потому, что он ей не пара? Может быть, в ее глазах он только и годится, что на бессмысленный трах? Тихон запнулся. А с какого перепугу его, собственно, это волнует? У нее свой интерес — у него свой. Не так ли? Но что-то все равно не отпускало. Дребезжало в душе, действуя этим дребезжаньем на нервы.
Злость… Вот что он чувствовал. А еще давно забытое ощущение азарта. Так обычно бывало, когда он только-только рассматривал для себя возможность ввязаться в какой-нибудь новый интересный проект. Вызов, который будоражил всю его суть. Желание что-то доказать… прежде всего самому себе, понять, чего он на самом деле стоит, в первую очередь как мужик, а уж потом все остальное.
Так вот… Этот азарт проснулся. А ведь Тихон думал, что он уже умер в нем навсегда.
Глава 12
Ольге казалось, что она только-только заснула, когда у неё зазвонил телефон. Щурясь от бьющего из незанавешенного окна солнца, она нашарила трубку и, широко зевая, приложила ту к уху.
— Да!
— Оль, это я… Откроешь? Не хотел в дверь звонить, чтобы пацанов твоих не разбудить.
Ольгин сон сняло как рукой. Отсутствие манерности в голосе Тёмы, как и его визит в шесть утра — не сулили им ничего хорошего. Значит, у друга что-то случилось. Что-то серьезное.
— Конечно. Сейчас… — пробормотала она. Схватила висящий на спинке кровати халат и, путаясь в рукавах, торопливо посеменила к двери.
Артем стоял, низко-низко опустив голову и придерживаясь одной рукой за косяк. Его здорово шатало.
— Проходи. Что случи… Вот черт! Кто тебя так? Очередные борцы за нравственность? — процедила сквозь зубы Ольга, пропуская друга в квартиру. Артем наконец поднял взгляд, и она смогла его рассмотреть. Сердце женщины, друга, матери… сжалось. И даже не от вида свежих кровоточащих ран. Её смутил взгляд мужчины. Сломленный и как будто неживой даже.
— Ничего, что я к тебе пришел? Я просто… не могу сейчас один… там… — прохрипел он, едва шевеля подрагивающими губами.
— Да что случилось-то?! Не пугай меня! И проходи уж, конечно, что стоишь? Хочешь, я завтрак приготовлю, или тебя сразу спать уложить? — Ольга обвела взглядом прикид своего неожиданного гостя, который, похоже, явился к ней сразу после очередной вечеринки в каком-нибудь пафосном клубе. Выглядел он соответствующе. Экстравагантно… Да и несло от него за километр дорогим парфюмом, кальяном и еще чем-то специфическим. Тем, чем ты непременно прованиваешься, посещая такие места.
— Я в душ хочу… Можно я…
— Да, конечно! Давай, топай… Я тебе принесу что-нибудь переодеться. А это тряпье сразу в машинку закидывай.
Артем послушно кивнул и, тяжело передвигая ногами, скрылся за дверями ванной. Плохо дело… Совсем плохо! Он ведь даже не огрызался, когда она обозвала его костюмчик от какой-нибудь дольчегаббаны тряпьем. В нормальном состоянии Тема бы с пеной у рта доказывал, какой он модный и стильный. Не то, что она — замордованная дресс-кодом лохушка. А тут съел. И у нее сердце упало.
Игнорируя собственный страх и стараясь не шуметь, Ольга пошла на балкон, где на раскладной сушилке висело постиранное белье. Выбрала спортивные штаны и футболку поприличнее. Может, Тёме сейчас и было все равно, что на нем надето, да только ей самой было бы легче думать, будто бы по-прежнему. И что перед ней — все тот же оторванный модник.
В ванной Артем плескался, кажется, целую вечность. Ольга выпила первую чашку кофе, когда он, прихрамывая, вошел в комнату.