– А что это за имя такое странное – Зай? – спросил Эмма уже в машине.
– Зейнаб, Зарема, Замира, – быстро погуглив, предложил более-менее подходящие варианты Петрик.
– Нет, это все какие-то горские имена, а наша-то баба – блондинка, – напомнил Эмма и тут же поправился: – То есть не наша, а Афанасьева. То есть теперь уже и не его… Вовсе ничейная…
– Ребятки, вы чего? – удивилась я. – Я думаю, зая – вообще никакое не имя, это универсальное прозвище из тех, какими мужики без воображения своих подруг называют: зая, киса, котя, рыба… А где наша рыба?!
– Которая? – уточнил Петрик.
– Которая в коробке была!
– В ней и осталась, – успокоил меня дружище. – Я ее в багажник переложил, чтобы она салон не ароматизировала. Я подумал, что ты совсем другой рыбой интересуешься – той, что пропала из холла вместе с аквариумом. Наша Дора ведь хотела, чтобы мы ее нашли…
– Мало ли чего хотела наша Дора, – отговорилась я, однако почувствовала себя виноватой.
Совсем забыла я про ту рыбу в аквариуме. А, впрочем, зачем она нам теперь, если мы будем проводить мероприятие клуба на яхте?
– Знаешь, что я думаю? Поиски рыбы в аквариуме из списка наших актуальных дел можно вычеркнуть, – решительно сказала я другу.
– Вот и прекрасно! – обрадовался он. – Освободим себе немного времени, а то всю бальную книжечку уже заполнили: и то надо сделать, и это, и пятое, и десятое… Кстати, Бабай тебе больше не звонил, заданий не давал?
– Пока нет, но позвонит, не сомневайся.
– Как говорится, свято место пусто не бывает, – кивнул Петрик.
И оказался абсолютно прав, но об этом мы узнали чуть позже.
Коробку с барабулей пришлось затолкать в холодильник: Караваев позвонил и, ничего не объясняя, лаконично и сухо уведомил меня, что вернется поздно.
– А мы тогда еще позже! – гневно раздувая ноздри и опасно щурясь, объявил Петрик, безоговорочно поддерживая меня в стихийно возникшем протестном движении. – Идем в бар!
– Опять? Мы разорим Артура, он же не берет с нас денег, – вяло воспротивилась я.
– Поэтому мы пойдем в другой бар, не к Покровскому! – постановил Петрик и затормошил меня, активизируя и будируя: – Ну-ка, живо, собираемся, одеваемся, настоятельно рекомендую тебе выгулять ту широкую тунику с длинными свободными рукавами и асимметричным низом, в которой ты на днях выходила к завтраку, – пятнистую такую, военно-маскировочной расцветки…
– Да это же была старая футболка Караваева!
– Серьезно? – Петрик округлил глаза, но не смутился. – Как интересно, а можно мне покопаться в гардеробе твоего любимого?
– Думаю, нет. Караваев не любит, когда кто-то берет его вещи, он даже мне не позволил ходить в той футболке. – Я не стала объяснять, что любимый спешно раздел меня вовсе не для того, чтобы вернуть себе предмет гардероба. – Я лучше в платье пойду. В розовом.
– Под цвет глаз! – поддакнул чуждый деликатности Эмма.
– Ой, а у тебя и правда глазки покраснели, моя бусинка! Ты не плакала, нет? – заволновался Петрик.
– Это, наверное, амброзия зацвела. – Я со вздохом посмотрелась в зеркало. – У меня же на нее аллергия, надо таблеточку выпить…
– Выпить – это правильно! – одобрил дружище и заторопился. – Так, все, мои мышки, разбегаемся по норкам, собираемся, наряжаемся, через полчаса тут же встречаемся.
Бар, в который мы отправились, оказался не таким уютным и стильным, как заведение Покровского, зато демократичным. Народу там было – как семечек в перезрелом огурце. Он так и назывался: «Как огурчик».
– Очевидно, имеется в виду, что наутро никто из присутствующих не будет страдать от похмелья, – предположила я.
– Еще бы, пиво-то разведенное, – фыркнул Эмма, пригубив пенный напиток.
Мы с Петриком не стали опускаться до разливного пива и взяли себе по красивому коктейлику. Я выбрала «Космополитен» – в тон к розовому платью и аллергическим глазам, а дарлинг «Голубую лагуну» – под цвет своих очей.
– Зря вы эстетствуете, – покритиковал нас братец. – Видите же, тут все по-простому.
– Типичная приморская забегаловка конца прошлого века, – поморщил носик Петрик. – Пивас, водяра и шансон.
– Живая музыка! – Неискушенному Эмме, похоже, все нравилось.
– Убила бы, – покривилась я.
Певцу, раскачивающемуся с микрофоном в кулаке, хотелось дать денег, чтобы он замолчал. Рыхлый молодящийся дядечка лет сорока в трещащей на пузике блестящей рубашке с топорщащимся гребешком остроконечного воротника и атласных брюках со стрелками не попадал ни в ноты, ни в слова, ни в настроение публики – в мое уж точно.
Людоедским голосом с пугающими хрипами он голосил старую песню про легкомысленную особу, которая стоит на берегу в синем платье и являет собой предел чьих-то мечтаний, и при этом так активно и часто подмигивал дамам, что это выглядело как нервный тик.
Ноги певца в начищенных туфлях притопывали, наглаженные блестящие штанины отражали огни рампы и слепили публику цветными зайчиками.
– А вот я ничего не имею против платьев синего цвета, – сообщил Эмма, продолжая выступать в оппозиции к нам с дарлингом. – Особенно если в них ходят такие красивые девушки!
Я ревниво вскинулась, проследила направление взгляда братца и обнаружила, что он не абстрактно дискутирует о цвете и фасоне женских нарядов, а имеет в виду вполне конкретную красивую девушку в платье цвета ультрамарин.
К моему большому удивлению, встретив взгляд, красавица улыбнулась и помахала рукой.
– Ты ее знаешь? – приятно удивился Эмма. – А познакомь-ка нас!
– Это кто еще? – брюзгливо поинтересовался Петрик.
Он не любит, когда кто-то затмевает его красотой.
– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Вроде где-то ее видела, но не уверена.
А девушка тем временем слезла с высокого табурета у барной стойки и со своим коктейлем (синим – под цвет платья) направилась к нам.
– Что это она пьет? – заволновался Эмма, нашаривая в кармане бумажник. Не иначе собрался угостить красотку.
– Если я не ошибаюсь, это синий Лонг Айленд, – оценив вид и подачу напитка, ответил Петрик, здорово прокачавший свои знания по барной части в процессе близкого общения с Покровским. – Ром, текила, водка, джин, блю Кюрасао, сахарный сироп…
– Присаживайтесь, девушка! – Эмма вскочил, уступая место подошедшей любительнице крепких коктейлей.
– Привет! – Красавица мельком улыбнулась галантному братцу и обратилась ко мне – Не помешаю? Можем поболтать?
– Болтают ногами в воде, а за столом разговаривают, – неожиданно недоброжелательно ответил ей Петрик, удивительно точно скопировав суровые интонации капитана Роберта.
– Тогда поговорим? – Девица улыбнулась просительно, и стало понятно, что она не такая разбитная и дерзкая, какой пыталась казаться.
С кривой улыбкой ее хорошее личико приобрело довольно жалкий вид и показалось мне знакомым. Я осмотрела красавицу с головы до ног и на ее правой щиколотке нашла-таки подсказку: татуировку в виде пляшущего человечка.
– Это ты вчера в баре на пляже оплакивала свою несчастливую личную жизнь? – смутно припомнила я.
– Прям оплакивала? – Девица поморщилась и, меняя неприятную тему, представилась Петрику и Эмме (а может, и мне, ведь нетрудно было догадаться, что я совсем не помню ее имени): – Меня Кира зовут.
– Петр, – обронил Петрик так высокомерно, словно Петром он был не иначе как Первым, двухметровым самодержцем.
Впрочем, упоминание о том, что новая знакомая несчастна в личной жизни, его смягчило и заинтересовало. Наш дарлинг обожает душещипательные рассказы о сердечных делах.
– Такая красавица – и без счастья в личной жизни? Невозможно, – уверенно сказал Эмма, подтащив к нашему столику четвертый стул и усевшись на него бок о бок с Кирой.
– Спасибо, – машинально она ответила на комплимент.
– Я Виктор, можно Эммануил, для своих – Эмма, – подмигнул ей юный нахал, давая понять, что готов без промедления стать своим.
– Люся. – Я тоже представилась и незаметно наступила братцу на ногу – мол, не гони коней!
– Очень приятно. – Красавица подняла свой бокал. – Ну, за знакомство!
– Дубль два, – согласилась я, намекая, что мы уже вроде знакомились, хотя это совершенно изгладилось из моей памяти.
– Люся… – Допив коктейль, Кира просительно уставилась на меня, перевела взгляд на Эмму и замолчала.
Я поняла, что ей не хочется говорить при нем, и намекнула братцу:
– Виктор, который Эммануил, Кире совершенно нечего выпить на брудершафт, это непорядок, не находишь?
– Понял, уже лечу!
Эмма вскочил, едва не опрокинув стул, и унесся к стойке. Я прикинула, как скоро он вернется, с учетом собравшейся очереди желающих промочить горло, и сказала красавице:
– Кира, у тебя есть где-то пять минут.
– Тогда я сразу к делу. – Девушка полезла в сумочку, достала из нее мобильник и открыла в нем фото. – Люся, помоги мне найти этого человека!
– Какого человека, покажи… – Петрик бесцеремонно цапнул чужой телефон. – Хорошенький! Это кто, твой бойфренд?
– Погоди ты с бойфрендом, – одернула его я. – Кира, а почему ты с этим делом ко мне? Я не сыщик, не член «Лизы Алерт»…
– Но ты же местная, всех тут знаешь!
Мы с Петриком озадаченно переглянулись и помотали головами.
– Что? Ты не местная? – расстроилась Кира. – Просто я тебя видела всюду – на пляже, в баре, в гаражах, и всякий раз ты там со здешними жителями тусовалась, вот я и подумала…
А я подумала: как хорошо, что ее не слышит Отелло Караваев, ему бы это ужасно не понравилось.
– Нет, мы с Люсей из Краснодара приехали, но ты не совсем ошиблась: в этом поселке у нас есть и полезные знакомства, и нужные связи, – успокоил девушку Петрик.
Я поняла, что ему очень хочется услышать ее душещипательную историю, и вздохнула:
– Ладно, рассказывай толком, для чего я тебе нужна? У меня как раз образовался пробел в бальной книжечке.
– Смотри, это Макс. – Обрадованная моей сговорчивостью, Кира снова показала фото в телефоне. – Максим Петрович Горетов. Мой начальник, но это не важно. Главное – он мой любимый мужчина. – Тут она оборвала торопливую речь, чтобы тяжко вздохнуть.