– По-моему, все грамотно, – одобрил Градов.
– Ладно, черти, – вздохнул Стас. – Сделаю, как вы скажете. Но учтите: дело это темное. Интуиция мне подсказывает, что ниточка длинная тянется. И лучше бы нашей звезде самой пойти в полицию. Людмила ведь собирается его опознавать?
– Давай сначала его вычислим, – напомнил Градов. – А с опознанием разберемся как-нибудь. Завтра у нас выходной. В дежурную часть придется идти. Стас, как?
– Справлюсь.
– Тогда до связи?
– Вводных – во! – Самохвалов чиркнул ладонью по горлу. – Если что, Иванова, я тебе позвоню.
– Хорошо.
– До связи.
– До связи.
Первым отвалился Самохвалов. Людмила хотела что-то сказать, но потом махнула рукой и повернулась к мужу, который тут же щелкнул мышкой. И Градовы остались одни.
– Леша, спасибо тебе, – она прижалась к мужу. – Я за Людмилу и в самом деле беспокоюсь. И за крестницу, Любашу. Надо этого негодяя изловить.
– Все нормально, – Алексей погладил ее по руке. – Когда за дело берется ваша команда, маньяки только держись.
– Это ты на что намекаешь? – отстранилась она.
– Вспомнилось, – муж улыбнулся. – Ладно, давай займемся чем-нибудь более приятным.
Есть дети любви, а есть дети ненависти. Это когда женятся без чувств с одной стороны. А то и сразу с двух. Браки по расчету. У счастливых пар рождаются счастливые дети. Цветы жизни. А у несчастных в браке людей рождаются дети особенные. Умеющие приспосабливаться к любым обстоятельствам. Этакие сорняки, с колючками, цепкими корнями, с мощным стеблем, иногда даже прекрасные, когда сами цветут. Но все равно они – безжалостные сорняки.
Как ни странно, они друг к другу тянутся, когда сами становятся взрослыми, цветы жизни и ее сорняки. Находят общую лужайку и пускают рядом корни. Цветы если не гибнут, то сорняки их душат, навязывая свою волю, и со временем полностью подчиняют себе. И что самое страшное, цветы не могут без своих мучителей. Они ведь и защитники, и умелые приспособленцы, которые прекрасно знают, как выжить в этой убийственной борьбе за место под солнцем. Поэтому цветок и цепляется изо всех сил за свой сорняк, научившись со временем добывать из его колючек живительную силу и для себя. Или просто прячась за эти колючки и комфортно себя чувствуя в тени своего мощного партнера по жизни.
Сорняк плохо уживается с таким же сорняком, у них идет непримиримая борьба за главенство. Типа чья это поляна. Цветок же прекрасно уживается с цветком, но, поскольку их окружают сорняки, они, эти цветки, чахнут и ведут жалкое существование.
…Моя мама меня обожала, я был любимым и долгожданным ребенком. Папу она тоже обожала, и наш маленький дом был буквально залит солнечными лучами этого обожания.
– Иди ко мне, малыш, дай я тебя поцелую, – ласково говорила мама. И я несся в ее объятия, счастливый и светящийся от радости.
В садик я не ходил, поэтому суровая реальность настигла меня уже в школе, где я понял, что жизнь – это не зеленая лужайка, сплошь залитая солнечным светом. А поле боя, где то и дело рвутся снаряды. И кроме таких, как я, есть и другие. Такие, как они. Безжалостные мучители, пока они еще маленькие. А когда повзрослеют – тираны.
Еще в начальном классе я влюбился в красивую девочку и поспешил к ней со своими чувствами, так же, как к маме. За счастьем. И был потрясен, когда мне сказали:
– Ты плакса и дурак.
До сих я жил в уверенности, что я – прекрасный принц. Мама дала мне это понять. Я был самым красивым мальчиком на всем белом свете и самым умным. И вдруг: дурак. Да еще и плакса! Да, слезы у меня близко, как и у всех цветов жизни. Мы нежные и чувствительные, как сами думаем. А сорняки презрительно говорят о нас: плаксы.
Это был серьезный удар по психике: любовь не подарок, ее еще надо заслужить. И я стал внимательно приглядываться к девочкам, которые мне нравились, прежде чем сказать им о своих чувствах. Чем больше я приглядывался, тем больше понимал, что мне придется несладко. Они все меня не хотели, все эти девочки, которые мне нравились. Меня, дурака и плаксу.
Мне повезло, что я был рослым и физически сильным. Хотя бы не били и побаивались. Кулаки-то у меня огромные. Несмотря на это, меня всегда обгоняли те, кто ниже ростом. И на беговой дорожке, и на групповых соревнованиях. Потому что я не лидер. Я дурак и плакса. Если мяч на волейбольной площадке вдруг попадал ко мне и все вокруг орали «бей, дурак!», я вместо этого отдавал пас. Потому что мяч был беспроигрышный, а я добрый. Пусть аплодисменты сорвет кто-то другой. Я с любой позиции отдавал пас, и если ударил, то от силы раза три. И – не попал. И, несмотря на высокий рост, с позором был изгнан из школьной волейбольной команды как самый неперспективный игрок.
Поскольку я, верзила, сидел на «камчатке», меня почти не замечали. Я уныло смотрел в затылки своих одноклассников, и у меня постепенно формировались комплексы. К выпускному я был один сплошной комплекс. Весь наш класс гулял до утра, и только я ушел спать, едва пробило полночь.
Когда я подходил к девочке, а потом к девушке, которая мне очень нравилась, у меня внутри все сжималось. Я до коликов в животе, до судорог в ногах боялся, что она меня оттолкнет. И я, как юродивый, упаду, обняв ее колени, и буду биться в припадке отчаяния. От боли, которая выжигает меня изнутри. Из-за того, что я, здоровый парень, которому хочется любви и ласки от женщины, никому из них не нужен.
Потом, спустя много лет, я понял, что нравились мне только сорняки. Я подсознательно искал защиты, и, поскольку мама не могла мне больше ее дать, я искал женщину, которая станет меня защищать. И говорить, что мне делать.
Сам я ничего не мог. Разве что перебраться из нашего провинциального убожества в столицу и найти более или менее приемлемую работу, которая обеспечивала мне сносную жизнь. Хватало на съемную квартиру, еду с одеждой и даже на кое-какие удовольствия.
У меня появились друзья, отличные парни, все – с моей работы, а вместе с ними и типичная жизнь офисного планктона, с ее будничным цинизмом и пятничными загулами. Я стал нормальным с виду мужиком, таким же, как десятки, сотни тысяч подобных мне растений, густо заселивших щедро унавоженную деньгами гигантскую московскую поляну.
Но в душе я оставался цветком. Стыдливо пряча лепестки под панцирем безразличия и здорового столичного цинизма. Называл девушек чиксами, деньги – баблом, а выпивку – бухлом. Хотя внутренне меня от этих слов коробило, я их не переносил.
Цветы боятся всего: сквозняков, холодных дождей, резкой смены температуры. А особенно боятся пересадки. Поэтому я десять лет проработал в одной конторе. И меня стали ценить, как знающего специалиста, хотя знал я не больше других, просто у меня было больше опыта и ко мне уже все привыкли.
К тому, что я тих, покладист, не интригую, не претендую на повышение и никогда не прошу больше того, что мне дают. Так получилось, что мой начальник, человек, в отличие от меня, амбициозный, нашел местечко получше. И меня назначили на его должность, потому что больше на тот момент было некого. А назначив, благополучно обо мне забыли. Что я и. о. И совершенно неожиданно я оказался пусть и небольшим, но начальником. С зарплатой и привилегиями начальника.
А женщины, те, которые сорняки, не пропустят зеленую лужайку, где климат пригоден к размножению. Особенно если у них серьезные проблемы. Любовью они никогда не заморачиваются, можно и потерпеть какое-то время неудобного соседа. Тем более если он – цветок. Нюхом они, что ли, их чуют?
Короче, до меня снизошли. Популярная у других мужчин женщина, условно, порядочная. Условно, потому что деньги она за это не брала и спала не со всеми, а избирательно. По своему желанию. Сходилась тоже далеко не со всеми. Просто у нее возникли проблемы с невыплаченным кредитом за машину, подруга, она же соседка по квартире, вышла замуж, а надо было где-то жить и платить проценты по займу. Тогда я во все это не вник, а зря. Не был бы так жестоко избит и не валялся бы месяц в больнице.
Я был так счастлив, что на меня наконец-то обратили внимание, что расцвел. И какое-то время мне казалось, что мы на небе. Седьмом или около того, не знаю…
…До нее у меня была лишь одна-единственная отдушина.
Стоп! При чем здесь воющая собака? Зачем я убил ее хозяйку?
А я ее убил…
Бойтесь своих желаний
После того как к расследованию подключились ее друзья, Людмила почти успокоилась.
– Толку-то от этого помпона? Я хотела сказать – от полиции, – быстро поправилась она, поймав осуждающий взгляд мужа. – Завтра Самохвалов туда пойдет и хорошенько их встряхнет. А нам остается только ждать, – она тяжело вздохнула. – Надеюсь, до того как нас снимут с карантина, этого маньячилу поймают.
– Теперь ты даже радуешься, что оказалась на самоизоляции, – подмигнул ей Сергей. – Все случается вовремя, правда?
– А что? – встрепенулась она. – Вот и тема для новой статьи. Ты глянь, Серый, как «Хроники»-то зашли! Куча комментариев! Ого! Да я становлюсь популярным блогером! Инфлюенсером! Тем, кто формирует общественное мнение. Еще бы! Я ведь журналистка! И с телевидения они меня напрасно выперли! Пожалеют еще!
– Остынь, – поморщился муж. – Почитай лучше, что тебе пишут в комментах. «Зачем подписали согласие на мониторинг?» «Есть же на свете такие дураки». Сочувствующих мало. Это ведь только в Москве такая приблуда: Большой Брат, который требует отсылки селфи три раза за день. Вот народ и радуется, что хоть в чем-то москвичам не повезло. Ты посмотри, сколько ненависти и злорадства! А сколько неадекватов?
– Да и пусть, – она подвинула гаджет. – Лишь бы читали.
– И чего ты этим добиваешься? – тихо спросил Сергей. – Своими статьями? Надо тебе чего?
– Денег и славы!
– Ну, были они у тебя. Счастлива ты была? Вон, на таблетках сидела успокоительных. А не то рюмочку-другую пропускала. А иногда и бутылку вина по вечерам выпивала.