– Только? – резко обернулся к ней Стас.
– Стыдно, – потупилась Суркова.
– Майя Викторовна, мы расследуем убийство. Причем, совершенное с особой жестокостью. Вы не должны молчать, если что-то знаете. Ну, скажем, необычное.
– Знаю, – Суркова тяжело вздохнула и повторила: – Стыдно. Ну да ладно, скажу. Я Лене, соседке, наказала: «Проведывай иногда мою тетю, если что – звони». Телефон свой оставила. И вот звонит мне Лена и начинает выговаривать: «Что же вы бабушку обираете. Она, вон, у магазина стоит, милостыню просит». А на днях увидела ее Лена в переходе, с протянутой рукой, подошла. Говорит: «Вы же, баба Маша, не одинокая, у вас родственники есть. Неужто они вам хлеба купить не могут?» Она ведь на хлебушек просила, тетка-то. Жалостливо так. А баба Маша ей: «Пенсию у меня отбирают, грозятся и квартиру отобрать, отправить в дом престарелых».
– Врала?
– Конечно! – возмущенно сказала Майя Викторовна. – У нее хорошая пенсия, почти как моя зарплата. Она всю жизнь в ЖЭКе бухгалтером проработала, а дядя Володя прорабом на стройке. Сбережения у них были. Правда, во время павловской реформы все, что было на обеих книжках, сгорело. Так ведь дядя Володя чуть ли не до самой своей смерти работал. Были у них сбережения. Зачем побираться-то, да еще на родню наговаривать? – возмущенно сказала Майя Викторовна.
– Да, нехорошо, – кивнул Стас.
Значит, деньги у старухи Ищенки были. Старая скупердяйка побиралась, хотя и пенсия у нее была, и вещи старые ей родственники отдавали. Навещали, небось продукты привозили. Ищенка ничем не брезговала.
– Еще я за квартиру ее платила, – всхлипнула Суркова. – Она мне как-то говорит: «Все равно ведь твое имущество. Помру – и будешь здесь хозяйкой. Вот и плати коммуналку». Я и платила.
– Она хоть завещание написала?
– Куда там, – махнула рукой Суркова. – А мне неловко было спросить.
Бабка, похоже, была вампиром. А Суркова – овца безропотная, это Стасу с самого начала было понятно. Бездетные люди порою замыкаются в своем эгоизме и становятся настоящими тиранами.
– После того случая, когда во время павловской реформы на депозите сгорели все деньги, ваша тетя банкам не доверяла, так?
– Да.
– И деньги, выходит, хранила дома. Сколько, не знаете?
– Она все время жаловалась, что нищая. Клянчила: купи мне то, купи мне се. Хоть мыльца хозяйственного привези. А у меня семья, мама пожилая, почти неходячая…
– Это я уже понял, – нетерпеливо оборвал женщину Стас. – Никто вас не обвиняет. Может, она случайно как-нибудь оговорилась? Вскользь? Вот вы говорите, у вас мама пожилая. Может, они общались? Родственницы ведь. Могли быть подругами.
– Какое там! Они еще в молодости разругались. Когда отец умер, на похоронах впервые «здравствуй» друг другу сказали. Потом вроде бы перезванивались, но теплоты меж ними не было. Тетя Маша в основном на здоровье жаловалась, а мама ей про свои болячки. Помню, как-то тетя Маша спрашивает: «Ты рубли-то на доллары поменяла, Тоня? Смотри, прозеваешь. Совет сейчас дорогого стоит. Чем телевизоры с холодильниками покупать, лучше валюту купи». Я сама это слышала, своими ушами. Не то чтобы подслушивала, ужин готовила, а мама на кухне сидела. Мама ей и говорит: «Откуда у меня деньги? Нечего менять. Еле концы с концами сводим». – «Так и у меня нет», – сказала тетя Маша.
– Доллары, значит, – Стас напряженно смотрел на дорогу.
У старой карги были деньги, и, похоже, мно-
го. Неужели это ее труп не вписывается в схему? А какая красивая версия: три возраста смерти! Но это было ограбление. Кто-то прознал про старухины деньги и убил ее, а доллары изъял.
– Приехали, – сказала вдруг Майя Викторовна. – На светофоре сверните направо, а потом во двор. Вон та башня, серая панель.
«Башней» Суркова назвала семнадцатиэтажный дом, типовую постройку советских времен. Стас радостно подумал, что сейчас еще день, поэтому он сможет припарковаться. В этих тесных московских дворах, похожих на колодцы, все машиноместа забиты под завязку.
В обшарпанном лифте, где Стас со вздохом посмотрел в мутное треснувшее зеркало, мол, не мешало бы постричься (но только не у Сурковой!), они с Майей Викторовной поднялись на последний этаж. В типовой секции было три типовых квартиры: две однушки и одна трешка. Планировку Стас хорошо знал, его родители жили когда-то точь-в-точь таком же доме.
– Во всех квартирах живут? – Стас вопросительно посмотрел на стоящую рядом женщину.
– Что? – рассеянно переспросила Суркова. – Да, во всех.
– А Лена ваша в которой?
– В трешке, – кивнула Суркова на добротную железную дверь.
– Звоните. Надо допросить свидетелей, – важно сказал Стас.
Но в дверь они звонили тщетно. «Плохо, что сейчас еще день, – с досадой подумал Стас. – Все на работе». Но зацикливаться на соседке Лене он не стал. Дверь в квартиру Ищенки была опечатана, но Стас без колебаний печать сорвал. «Двум смертям не бывать», – подумал он, положившись на Градова: тот прикроет.
В квартире старухи Ищенки царил бардак. Обыск здесь сделали тщательный и порядок, само собой, навести после этого не потрудились.
– Все равно все выбрасывать, – махнула рукой Майя Викторовна.
– М-да-а… – тяжело вздохнул Стас, оглядевшись.
У старой скупердяйки не было новых вещей. Совсем. Она собирала по соседям всякое барахло, прикидываясь нищей. В старости у людей обостряются их худшие черты, а Мария Петровна была прижимистой. Да еще и деньги во время реформы сгорели. Вот и переклинило. Стас с жалостью посмотрел на Суркову:
– Продавать квартиру-то будете?
Та зарделась:
– Надо ведь и брату долю выделить, завещания-то нет. Хорошо хоть, что тело нашли. Мне по судам-то некогда ходить… Господи, мне ее даже хоронить не на что! Когда-то еще похоронные выпишут. Да и не хватит их, нынче дорого все. Придется в долг брать.
Стас Майю Викторовну прекрасно понимал. Здесь даже продать нечего, чтобы заплатить ритуальному агентству. Так и подмывало сказать: «Что ж братец денег не пришлет? Небось на Севере живет. Где день короткий, а рубль длинный. Наследство-то товарищу на блюдечке преподнесут. Он тетке даже не звонил, не то, что не приезжал ни разу».
Стас прошелся по квартире, осматриваясь. Значит, не здесь ее убили. Версий две: либо убийца один и тот же во всех четырех известных пока эпизодах, и он напал на старуху Ищенко в парке, либо похитил ее, чтобы узнать, где деньги. И тогда это не маньяк, так напугавший Люську Иванову. Старуху некто убил после того, как выпытал у нее, где лежат деньги, расчленил и труп спрятал в полынье. Потом пришел сюда и забрал доллары. А как же трансформатор? Прихватил из квартиры жертвы?
Телевизор был старый, слава богу, не черно-белый, как с усмешкой подумал Стас и спросил:
– Майя Викторовна, скажите, был у вашей тетки трансформатор?
– Так меня ж уже следователь спрашивал, – вновь удивленно посмотрела на него Суркова.
– Я обязан уточнить, – сурово сказал Стас. – Это моя работа. Вдруг вы что-нибудь вспомнили?
– Ничего я не вспомнила. Не знаю я ни про какой трансформатор. Вы поймите, – виновато заговорила Майя Викторовна, – общались мы с теткой редко, мне было не до нее. Куда уж там вещи в квартире рассматривать! Приехала, продукты-лекарства привезла, чайку попила с тем, что сама же и привезла, – и к своим. К маме старенькой, к внукам.
– Понятно.
Стас какое-то время принюхивался, словно ищейка, но пахло тухлятиной и реагентами, потом он еще с полчаса осматривал небольшую однокомнатную квартирку старухи Ищенко. Не здесь убили… А где? Или убили здесь, а расчленили не здесь? Одни вопросы, и все пока без ответов.
– Вещи какие-нибудь пропали? – без всякой надежды спросил он.
– Одежда вроде вся на месте, – неуверенно сказала Суркова. – Разве что кот. Котик ее любимый пропал.
– У нее был кот? – живо обернулся Стас. – Что, и кота украли? Он небось царапался, – попытался Стас шуткой разрядить обстановку.
Суркова хихикнула:
– Да вы не поняли. Кот у нее умер, лет пять назад. Как же баба Маша горевала! Сказала, что больше никого не хочет, мы ей котеночка бездомного хотели взять. Чтобы не скучно было. Но она купила мягкую игрушку. Кота. Заместо живого. Тогда-то мы и поняли, что тетя Маша из ума выжила. Боялись даже, что сиделку ей придется нанимать или в больницу психиатрическую отправить. Да и соседи жаловались.
– Жаловались? На что?
– Вела себя больно шумно, – вздохнула Майя Викторовна. – Шваброй в потолок стучала и по стенам, орала громко. О том, что государство ее ограбило. А потом побираться стала. Ну не маразм, скажи́те?
– Да, беда, – сочувственно кивнул Стас. – Котик, говорите, плюшевый пропал? Странно…
У него была идея на сей счет, но она плохо вписывалась в версию о маньяке. Неужели убийц и в самом деле было двое? И эти дела ни в коем случае нельзя объединять в одно?
Он глянул на часы и со вздохом сказал:
– Ладно, идемте. Вас небось дома ждут? – Суркова кивнула. – И меня ждут.
Они вышли на лестничную клетку. Суркова запирала дверь теткиной квартиры, когда из соседней вышел мужчина.
– Добрый день, – напряженно поздоровался он. – А вы, собственно… – Майя Викторовна распрямилась, резко обернулась, и мужчина тут же сменил тон: – Не узнал, богатой будете, – сказал он весело.
– Здравствуй, Валера, – улыбнулась Суркова. – Вот, полиция, – она кивнула на Стаса.
– Слава богу! – с облегчением сказал сосед Ищенки. – Я вот уже две недели хожу принюхиваюсь. С тех пор как баба Маша мне в стенку перестала стучать в пять утра. Хотел было вам звонить, да соседка меня опередила. Я уж подумал, что там труп, – кивнул он на дверь старухиной квартиры.
– Это я позвонила Лене, – вздохнула Суркова. – Когда тетя ни тридцать первого, ни первого на звонок не ответила. Ни на один. Тут я и забеспокоилась.
– А когда она перестала стучать в стену? – спросил Стас. «Хороший рост, – с завистью подумал он, глядя на Валеру. – Вот вам и кандидат в маньяки. Надо его проверить. Впрочем, сколько их таких? Но все равно: беру на заметку».