– Вы имеете в виду дело об избиении Горелова? – подалась вперед Люба. – Вы знаете, кто его бил и за что?
– Валерка сказал – соседи, – нехотя признался Кравцов.
– Соседи?! Но за что?!
– Я ведь ему говорил: не бери ты этого пса. Проблем мало? Ты же работаешь с утра до ночи. Ну заведи бабу, если скучно. Так нет: затащил его в машину. Привез в Москву, на съемную квартиру.
– Откуда привез?
– Мы как-то сняли коттедж на майские праздники. Расслабиться захотелось. Кто в Турцию свалил, да, на мой вкус, море там в начала мая еще холодное. Это ведь еще до пандемии было, – усмехнулся Кравцов. – Сейчас понятно: какая там Турция. Хотя могут и открыть… – оживился он и мечтательно облизнул губы. Люба поняла, что перед ней любитель All inclusive, и мигом вернула Кравцова к интересующей ее теме:
– Про собаку.
– Она бегала на рынке в ошейнике с обрывком веревки. Ее, похоже, били, вот и сбежала. Бок в крови, ухо одно разодрано чуть ли не напополам. Мы туда за мясом заехали, на шашлык, на этот местный рынок. А по рядам носится большой черный пес, видать голодный. Вроде бы красивый, но хвост бубликом. Помесь. Мне он сразу не понравился. Есть собачки ласковые, есть умные, а этот дурной. Но Валерка и сам дурной, раз так к нему прикипел. Он его подманил, дал кусок мяса. Пес ему руку лизнул. Валерка и растаял. По-моему, в нем кто-то впервые признал хозяина. Валерка ведь тютя.
«Этот тютя убил троих, причем зверски», – невольно подумала Люба.
– Короче, затащил он этого грязного окровавленного пса в мою машину, – продолжал Кравцов. – Чуть не разругались вдрызг. Спелись они. Валерка его звал сначала просто: пес. А потом Друган. По-моему, единственным, кого Горелов любил, был этот Друган.
– А как же женщина?
– А, Маруся…
– Маруся? Несовременное какое-то имя.
– Ей нравилось. Она ведь за иностранца мечтала выйти. А этим нравилось. Прибилась она к Валерке временно, когда с деньгами перебои возникли. Это я их познакомил. У меня с ней тоже было, да только я калач тертый. Девка та еще б…, извините. Хлебнешь с ней. Понятно было, что они разбегутся. Маруся красотка, не модель, но что-то в ней есть, мужики к ней так и липнут, а Валерка – тютя. Но он и к ней прикипел. Дурак, одним словом. Она его голыми руками взяла, словно бездомного пса: приласкала, Горелов и растаял. Друган ее, понятно, возненавидел. Ревновать стал. А она его. Друган ей в туфли гадил. Пес и так-то был не подарок, а как баба в квартире появилась, и вовсе стал дурной.
«Похожая история и у Маслова, – отметила Люба. – Только Маслов собаку усыпил».
– Они на работу – а собака давай выть. Такие концерты закатывала. И ночью тоже выла. Марусю из квартиры изживала. Валерка же скорее с жизнью был готов расстаться, чем со своим Друганом. Его раз предупредили, два. Соседи.
– Он вам об этом говорил?
– Да, пару раз. Мол, у него конфликт с соседями, они против него, похоже, объединились. А в его подъезде оказался активный парнишка, из папиных сынков. Крутой такой весь. Друган Валеркин его девку как-то напугал, кинулся на нее и зубами клацнул. Я ж говорю: дурной был пес. А Валерка на рожон полез, мол, в своей квартире я делаю что хочу. Кому понравится, когда за стенкой целыми днями собака воет? Да еще и зубами клацает. Не у всех нервы крепкие. Да и девка разнылась: ее собака в детстве напугала, аж заикалась. Закатила своему парню скандал, мол, мужик ты или нет. Сделай что-нибудь. Похоже, поучили Валерку.
– Почему он не сказал об этом следователю?
– И что дальше? У пацанов предки крутые, все москвичи. Они вон на мотобайках гоняли, бабки спускали только так. А у Валерки временная регистрация, еще и инвалидность теперь. С кем судиться и на какие шиши? Да и не мог он ничего доказать. Слова, что слова? А соседи все были в сговоре, и все в один голос твердили: так ему и надо. Его ведь предупреждали. Надо было послушать. Усыпил бы пса или в питомник отдал. Родителям, наконец, отвез. Я знаю, мать у него жива, где-то в провинции прозябает.
– И что случилось с собакой, пока Валерий был в больнице?
– А что случилось? – Кравцов отвел глаза. – Маруся съехала, у нее наконец срослось. Закономерно все.
– Я не про женщину, про собаку.
– Ну, подохла. – Кравцов упорно не смотрел на Любу.
– Ее отравили?
– Скорее не кормили, – криво усмехнулся Кравцов. – Маруся ключи соседям кинула: теперь это ваша печаль. А у меня самолет. Валерка в больнице. Она ему врала, что все хорошо, собачка в порядке, соседи присмирели. Ей уже все по фигу было.
– И что соседи?
– А что соседи? Да ничего. Охота им кормить чужого пса, который их к тому же до печенок достал.
– А вы? – Люба в упор посмотрела на Кравцова.
– А я, гражданочка, ничего не знал. Мы с Миленой в Таиланде отдыхали. Почти месяц там болтались.
– У вас потому и показания не сняли. Вас не было в России. А ведь вы все знали.
– Что знал? – напрягся Кравцов. – Про соседей? Ничего я не знал. Ну, говорил мне Валерка. Может, врал. А про собаку я вообще ничего не знал. Откуда?
– Она умерла от голода?
– Да кто ее знает? – Кравцов пожал плечами. – От голода, от тоски.
– Горелов ведь вам звонил. Беспокоился о своем друге.
– Ну, звонил. Так я в Тае.
– И вы ему соврали. Мол, все в порядке, пса кормят.
– Не докажете, – усмехнулся Кравцов. – Ничего я ему не говорил. Или нет: говорил. Езжай домой, говорил, там проблемы.
– А он не мог, сил не было. Переломы, сотрясение мозга. Маруся писала ему в вотсап, что кормит пса уже, когда была в самолете?
– Бери больше: из-за границы. Ей тоже не хотелось проблем. Собака какая-то. Поверьте, всем стало лучше, когда она подохла.
Люба представила себе картину: пес заперт в душной квартире, где окна задраены. Дверь изнутри исполосована его когтями. Он ее грыз, бился в нее, пытаясь выйти, отчаянно выл, пока силы были. Или молча лежал и умирал, тоскуя по хозяину?
Как же там небось воняло! Пес ведь все изгадил. А хозяева квартиры даже и не знали, что там происходит. Деньги получили – и в тот же Тай. Зимовать в тепле у моря. Или во Вьетнам.
Понятно, почему у Горелова такая душевная травма. Он, когда вернулся из больницы, такое увидел! И как только соседи все это вытерпели? Или мертвая собака не успела протухнуть? Какое жестокое время, и люди стали жестокие.
– Я никаких показаний давать не буду, – услышала Люба, словно сквозь вату. – Дело прошлое. Да и не знаю я ничего. Не было меня в Москве.
– Да, Кравцов, вы можете идти, – очнулась она. – Горелов, кстати, умер. Покончил с собой. Вы наверняка не знаете. Или знаете?
– Он давно уже перестал на связь выходить. Откололся. А у меня жена беременная, – опять заканючил Кравцов. – Войдите в мое положение: мне оно надо? А что с собой покончил, так он всегда был психом. К этому и шло…
Когда Кравцов наконец ушел, Люба достала из сумочки пачку влажных салфеток и брезгливо вытерла руки, хотя Кравцова и не касалась. Вошел муж:
– И как? Удачно?
– Да, все прояснилось, – кивнула она. – Могу написать экспертное заключение. Горелов с детства был фантазером, это видно по его блогу. После жестокого избиения и травмы головы у него начались непрекращающиеся боли. Плюс душевная травма. Все предпосылки для шизофрении. А убийство старухи послужило спусковым крючком. Сильнейший стресс, ведь Горелов ее на куски кромсал. Вот и замкнуло. Реактивное развитие болезни, галлюцинации, соседи, которых он придумал. И сумка, похожая на собаку.
– Есть результаты сравнительной экспертизы ДНК по убийству Шевченко. Полное совпадение. Он дрался именно с Гореловым. Я думаю, и по делу Кольцовой улики скоро отыщутся, раз уж у нас есть фигурант и образцы его ДНК. Да еще и мотив. Вот все и прояснилось.
– Да, прояснилось, – эхом откликнулась Люба. – Какое все-таки странное и запутанное дело. О жестокости людей по отношению к собакам. И друг к другу.
– Согласен, – муж положил ей руку на плечо. – Но ведь мы справились, и быстро.
– Скажи спасибо Стасу. Это он вышел на Горелова.
– И?..
– Леша, ты все понимаешь. Помоги ему.
– Я не Господь Бог, – нахмурился Градов.
– Но ты ведь можешь ему помочь.
– Хорошо… Там, в парке, вы целовались? Только не ври.
– Стас пытался. Но он был пьян.
– То есть ты по-человечески просишь ему помочь, из лучших побуждений, а не как его любовница?
– Ну какая любовница, Леша! Он несчастный человек, которому не повезло в браке, еще и работу потерял. Марина ведь не поймет.
– А если он вернется в полицию, поймет, – усмехнулся Градов.
– Стас хотя бы не превратится в… ты знаешь, во что превращаются неудачники, которые безуспешно ищут работу и которых нещадно пилят дома.
– Тебе все-таки его жалко. Бывшей любви, похоже, не бывает. Это как старое платье, которое висит себе в кладовке среди прочего хлама. Так приятно иной раз нарядиться, подойти к зеркалу, повздыхать. Пожалеть себя.
– А ты романтик. – Люба встала. – Все, больше просить не буду. Не хочешь – не помогай.
Эпилог
Был мартовский ясный день, солнце слепило и так пригрело, что Стас расстегнул теплую зимнюю куртку. Жмурясь от яркого света, посмотрел на синее-пресинее небо. Весна…
«Один, совсем один… Один!»
Марина все-таки уехала, сказала, что поживет пока у мамы. Переосмыслит все то, что случилось с ними за последние месяцы. Впервые за много лет Стас не мчался Восьмого марта прямо с утра в цветочный магазин, где такие же подкаблучники ковырялись в огромных ведрах с розами и тюльпанами, выбирая те, что посвежее. А потом, бережно завернув цветы в газетку, чтобы не подмерзли, маршировали готовить праздничный обед.
Стас поздравил жену и тещу по телефону, и, нарвавшись на долгую явно вопросительную паузу, поспешил дать отбой. Восьмого марта женщины все поголовно ждут поклонения и подарков. Купить французские духи он готов, а вот насчет поклонения – дудки. Еще ни разу не было так, что виновата жена, всегда он. Сейчас Марина ждет, что он будет упрашивать ее вернуться, клянчить как милостыню возможность воспитывать вместе сына.