Лицо у Оксаны дернулось. Упомянув о дочери, Данилова сделала ей больно. Люба гадала: намеренно или нет? А Клавдия продолжала заливаться соловьем, расписывая Машины успехи. Слава богу, Красильникову окликнули:
– Оксана Дмитриевна! Вика позвонила, сказала, что у нее ребенок заболел. Что нам делать? Отменять занятие или искать замену?
– Ни в коем случае не отменять, – Любе показалось, что Оксана отошла от окошка гардеробной комнаты с облегчением. – Я сама проведу занятие.
Работа если и не лечит, как время, то уж точно отвлекает от грустных мыслей. Когда вокруг люди, и они от тебя чего-то ждут, не хочется их разочаровывать. Оксана, похоже, взяла себя в руки. В свой директорский кабинет она шла с прямой спиной, чеканя шаг. Люба обернулась и поймала взгляд Даниловой. Та смотрела вслед своей бывшей подруге по команде с недобрым прищуром. «А дать бы тебе в руки лопату…»
Домой Люба добралась только к девяти. Пока постояла в пробках, пока заскочила в магазин, вспомнив, что холодильник почти пустой, пока припарковалась. Поужинав, хотела, было, заняться фотографиями Кристины, но почувствовала, что глаза слипаются. Непривычное к физическим нагрузкам тело упорно хотело в горизонталь. И Люба сдалась.
Проснувшись, она не сразу поняла, что происходит. Тело было, как чужое. Она пошевелилась и попыталась встать. И тут только поняла, о чем ей говорили. О какой боли. Да, вчера вечером у Любы почти ничего не болело. Но сегодня…
Болели ноги, которым вчера досталось, так и ныли от голени до паха. Ныли руки, отродясь не державшие никаких гантелей, ни номера два, ни три, ни четыре. Болел живот, где, как оказалось, находится пресс. И бок, с его косыми мышцами. Левый почему-то больше, чем правый. Люба некстати вспомнила, что тело человека ассиметрично. Одна половина тянется хуже, другая лучше. Болела шея.
«Шея-то почему?» – застонала она, потрогав левое плечо. В общем, Люба едва смогла подняться с постели и поплелась на кухню. Сделав пару глотков обжигающего кофе, вдруг вспомнила о вечернем свидании и пришла в ужас. Чем они там собирались заняться?! Сегодня она могла только лежать, причем неподвижно. Стоило пошевелиться, и все Любино тело отзывалось болью.
Она хотела было позвонить Алексею и все отменить. Помешал ее дурацкий характер. Неуверенность и нерешительность. Что он подумает? Не признаваться же в собственной глупости мужчине, с которым собираешься строить отношения? А то, чего гляди, бросит. А ведь она мечтала об этом свидании и хотела сегодня съездить в салон красоты! И по магазинам! Купить что-нибудь сексуальное. Хотя бы белье.
Она никуда не пошла. Отыскала в холодильнике мазь от боли в суставах и намазалась ею с ног до головы. После чего часа три лежала неподвижно. В четыре Люба заставила себя встать. Кое-как, со скрипом, привела в порядок волосы и лицо. На процедуры, обычно занимающие от силы полчаса, сегодня ушло все полтора.
«Уж как-нибудь, – морщилась Люба, глядя в зеркало и с трудом поднимая руки, чтобы заколоть волосы, – проскриплю до вечера, потом найду какую-нибудь отмазку. Скажу: голова болит». Она с трудом натянула платье. С усмешкой подумала: «Зато молния легко сошлась». За вчерашний день Люба потеряла не меньше килограмма.
Что там Леша говорил? Устрицы и шампанское? Ох… Она померила новые туфли и чуть не застонала. Нет, только не каблуки! Хорошо, что старые разношенные туфли подошли по цвету к недавно купленному платью. Почему-то заболела грудная клетка. Каждый вдох отдавался во всем теле болью.
«Что это я такое с ней вчера делала? – подумала Люба, ощупывая грудь. – Ах, да! Пыталась отжаться, дура! Нет, какая же я дура!»
В шесть раздался звонок. Она поплелась к входной двери, пытаясь выдавить из себя улыбку.
– Привет!
Градов был в умопомрачительном костюме, в белоснежной сорочке и даже с бабочкой. Люба чуть было не потеряла дар речи. Какой он элегантный! Какой значительный! И… красивый. Она нервно одернула платье со словами:
– По-моему, я не соответствую.
– Ты прекрасно выглядишь, – заверил он и потянулся губами к ее щеке. – Ну что? Поехали?
Ей захотелось во всем признаться. В собственной глупости. В том, что она вчера провела целый час в зале для пыток, будучи к этому абсолютно не подготовленной. И теперь у нее болит все тело. Она даже не может надеть новые туфли!
Помешали опять-таки природная застенчивость и деликатность. Хочешь понравиться такому мужчине – надо терпеть. Первые шаги дались Любе с огромным трудом, особенно по лестнице. Ноги не сгибались и не разгибались. Пришлось ухватиться за Лешу, чтобы не упасть. В машину Градова Люба садилась почти в том же состоянии, в котором провела вчера последнюю десятиминутку в спортзале: без сознания.
– Что с тобой? – озабоченно спросил Алексей.
– Голова болит. Это, должно быть, от волнения.
– Ничего, скоро пройдет, – улыбнулся он.
«Это вряд ли», – вздохнула Люба. Его черный джип несся по улицам со скоростью, которая показалась Любе неприличной. Но никто их машину не тормозил.
– Ты куда-то торопишься? – спросила она.
– Тороплюсь показать тебе наш дом, – он опять обаятельно улыбнулся.
Она бы возразила или поспорила, если бы были силы: что значит «наш»? Но все они уходили на то, чтобы не расплакаться. И Люба, молча, кивнула. Она плохо соображала, куда они едут, потому что глаза застилал туман. Куда-то за город. Сквозь этот туман Люба увидела будку охранника и пресловутый полосатый шлагбаум. Градов тоже жил в коттеджном поселке. И тоже в элитном. Или собирался жить. Любе показалось, что охранник отдал Градову честь. Но Любе и не то могло показаться в таком ее состоянии. Полубессознательном.
Очнулась она перед глухими воротами.
– Выходи, – сказал Алексей, остановив машину.
Она хотела было возразить. И попросить:
– Подвези меня прямо к дому. И отнеси на кровать.
Но потом вспомнила, что ключевое слово тут «кровать». На которой они хотели заняться кое-чем интересным. Поэтому о кровати упоминать не следует. И Люба покорно вылезла из машины.
– Закрой глаза, – попросил он.
Да с радостью! Хорошо бы их сегодня вообще не открывать! Потому что хочется, чтобы этот день закончился, и поскорее наступило завтра! Эта боль ведь не может терзать все тело вечно!
Раздался характерный звук. Люба поняла, что ее спутник нажал на кнопку на пульте управления, и ворота открываются. Люба замерла, радуясь небольшой передышке. Хотя бы минуту не надо было никуда идти на ноющих ногах.
– А теперь открывай глаза!
Голос у него был ликующий. Пришлось послушаться и открыть глаза. Сначала Люба подумала, что у нее галлюцинации. Это все голова… Которая невыносимо болит, потому что находится на шее. А шея, как и все части Любиного тела, вчера подверглась пытке. На ней, на шее, лежали тяжеленные гантели.
«Я отключилась и это всего лишь мои видения. Сон маленькой девочки, вообразившей себя Золушкой».
Перед Любой была невероятно яркая зеленая лужайка. Красивая, как на картинке в глянцевом журнале. На изумрудном газоне стоял белоснежный шатер и накрытые белоснежными скатертями столы. Между ними сновали официанты в белоснежных сорочках, черных жилетах и узких черных брюках. А на переднем плане стояли нарядно одетые люди, держа в руках бокалы с шампанским. Люба увидела Апельсинчика, ее мужа, красавца Сергея Иванова, сына Петьку и даже свою крестницу Лю. А еще увидела женщину лет шестидесяти пяти, худощавую, в элегантном темно-зеленом костюме, которая смотрела на них с Алексеем очень внимательно. Не сказать, пристально, оценивающе. Кроме того среди присутствующих были незнакомые Любе мужчины с такими же значительными, как и у Алексея Градова лицами. Людей было немного, почти столько же, сколько и официантов. Зато столы ломились от угощения, а на одном красовалась ледяная скульптура: ангел, расправивший крылья.
Картинка качнулась и поплыла у Любы перед глазами.
– Горько! – заорала Люська, высоко подняв свой бокал.
«Я брежу», – подумала Люба. Но к ее губам прижались горячие губы ее спутника.
– Это… что? – с трудом выдавила она, отрываясь от этих требовательных губ.
– Наша свадьба, – серьезно сказал Алексей.
– Но…
– Ты еще не дала согласие? – он торжественно опустился перед ней на колени и посмотрел снизу вверх: – Люба, ты выйдешь за меня?
У нее не нашлось слов, только невразумительное мычание, которое все присутствующие приняли за согласие, потому что дружно подняли бокалы и одобрительно загудели. Люба с ненавистью посмотрела на Апельсинчика. Так вот почему у лучшей подруги вчера было такое загадочное выражение лица! Люська, предательница, все знала! У нее в сумочке лежало приглашение на свадьбу! И торопилась Иванова в парикмахерскую и в бутик за новым платьем! А Любе, подлая, ничего не сказала! Поэтому на ее свадьбе никто не выглядит хуже невесты! Проклятье!
У Любы на глазах закипели слезы, теперь уже обиды. Столько об этом мечтала! Чтобы все было похоже на сказку! Мечты были и об этой зеленой лужайке с шатром и о ледяной скульптуре в форме ангелочка! Чтобы сказочный принц привез Золушку в замок, где встал бы перед ней на колени и протянул сверкающее обручальное кольцо! Алексей словно подслушал ее мысли.
Это называется: бойся своих желаний. Когда сочиняешь мечту, всегда найдется какая-нибудь неучтенная деталь. Которая никак не вписывается в картину маслом. В Любином случае это была мышечная крепатура после вчерашних занятий фитнесом.
– Она плачет от счастья, – сказал кто-то.
Бокал шампанского привел Любу в чувство. Спиртное оказалось отличным обезболивающим, и свою подпись в талмуде записи актов гражданского состояния Люба ставила более-менее спокойно. Рука не дрожала. За свидетельницу расписалась, разумеется, Люська.
– Моя мама, – представил Алексей элегантную пожилую женщину с прозрачными зелеными глазами. Ту самую, которая так пристально разглядывала новобрачных.
Любино лицо налилось краской. Что, интересно, свекровь подумает о такой невесте? Старше жениха, да еще в таком неприглядном виде! Без свадебного платья, без вечернего макияжа.