532.
Как показывает этот жест, Паллантьери надеялся поддерживать их отношения и дальше. Немного погодя он вернулся в постель Лукреции. Однако она отчаянно искала способа как можно скорее прекратить эту связь.
Наши встречи в постели продолжались не очень долго, поскольку я боялась, что вновь забеременею. Я старалась изо всех сил освободиться от него. Поэтому, когда отец нашел мне подходящего мужа, я не стала выяснять, плох он или хорош. Я вышла замуж, чтобы покинуть этот дом как можно скорее533.
По мере того как их связь все больше исчерпывала себя, пара начала ссориться: «Иногда мы сердились друг на друга. Иногда он приходил, иногда нет. Он хотел, чтобы я стала монахиней. Мне же этого совсем не хотелось»534. Где-то за три месяца до свадьбы Лукреции они перестали быть любовниками535.
В начале 1550 года Кристофоро нашел Лукреции жениха: Джованни, тоже лютневого мастера, с которым он наверняка был знаком, занимаясь одним ремеслом536. Хотя Паллантьери, вероятно, догадывался, к чему все идет, о самом готовящемся браке он узнал в последний момент. Определившись с женихом, Кристофоро уже собирался обсудить с ним условия брака. Он перебежал через улицу, чтобы обратить в звонкую монету обещания, данные ему на прошлое Рождество. Во всяком случае, он на это надеялся.
Отец пришел сказать об этом мессеру Алессандро, который тогда был судьей при губернаторе. И мой отец сказал ему: «Я нашел жениха для Лукреции, и она согласна. Мы хотели бы знать, какое приданое вы ей дадите». Мессер Алессандро ответил: «Прямо сейчас у меня нет ничего подобающего, но кое-что я все же дам. В любом случае держитесь уверенно. Договаривайтесь с женихом, а я вечером приду и кое-что принесу вам»537.
Когда, двадцать один год спустя, Алессандро Паллантьери будет составлять свое завещание, он оставит по 60 скудо шести бедным девушкам в качестве приданого538. Эта сумма дает нам правильную меру, чтобы понять, как он поступил в этот вечер с Лукрецией и как она восприняла его поступок. В суде она сказала:
Он пришел, и принес мне 25 скудо, и отсчитал их мне. А я не сказала ему «Спасибо!». Я вообще ничего не сказала. Тогда он воскликнул: «Ну и грубиянка эта девчонка! Она как будто даже недовольна!» Тем и закончились наши отношения539.
Алессандро заплатил золотом540. Фаустина расскажет в суде, что он дал так мало, потому что злился на Адриану, мешавшую ему затащить в постель младших девочек541. Хотя орден аннунциаток выделял приданое только девственницам, он все-таки наскреб для Лукреции больше, чем Алессандро542.
Вот так и случилось, что Лукреция, пятнадцатилетняя невеста, покинула дом. Она рано стала матерью; за следующие два года у нее родилось еще двое детей543. Мы можем увидеть ее замужней, когда Ливия, которой тогда было 6 или 7 лет, будет спать с ней в одной постели, после того как Лукреция родит своего первого ребенка в браке, девочку. Это было возможно, поскольку после родов ее муж еще не возвратился в супружескую постель544. Поскольку семья росла, супруги в 1552 или 1553 году переехали в более просторный дом; вероятно, дело Джованни процветало545. Не весь доход семьи был от торговли лютнями, они также брали жильцов, в том числе компанию из пятерых или шестерых немцев, знакомых Кристофоро, совсем не говоривших по-итальянски546. Лукреция поддерживала тесные связи со своей семьей, не переставая печься об их благе. Мы видим, что она навещает их на Светлую седмицу в 1553 году и принимает у себя сестер вплоть до процесса 1557 года547. Чрево Лукреции было плодовито; вплоть до дня накануне ареста Паллантьери она постоянно рожала. Однако, как показывают ее слова, поспешное замужество не принесло ей душевного спокойствия. Зимой 1556/57 года она воспылала то ли любовью, то ли нежностью к Альберто, их жильцу, человеку более высокого положения. Он уже снимал у них комнату ранее и вернулся вновь, чтобы остаться на более долгий срок. Впервые хозяйка и жилец стали любовниками год назад, вне стен дома ее мужа, а затем, большую часть 1557 года, муж, его беременная жена и ее любовник-жилец ели за одним семейным столом, пока в июне 1557 года Джованни не уехал в Венецию, оставив жену и детей. Альберто же переехал в хозяйскую часть дома и стал спать с Лукрецией в ее супружеской постели548.
Паллантьери, которому все эти хитросплетения были прекрасно известны, поскольку он знал всю подноготную семьи Грамаров, во время судебных прений всячески исхитрялся, чтобы вытащить эту историю наружу. Его целью, в соответствии с итало-римской доказательственной теорией, было скомпрометировать свидетельницу противоположной стороны, поставив под сомнение ее моральный облик и тем самым ослабив доказательную силу свидетельских показаний. Возможно, именно то, что бывший прокурор преуспел в этом, заставило судью принять решение о пытке Лукреции, чтобы тем самым компенсировать ее отклонения от благонравия и в результате повысить убедительность ее слов. Во время пикировки, слишком длинной, чтобы цитировать ее целиком, кипели страсти. Паллантьери неспешно продвигался вперед, выспрашивая у Лукреции сведения о жильцах. Далее по тексту вопросы – записанные, как обычно, на латыни – принадлежат ему.
Он [Паллантьери] спросил ее, останавливался ли в ее доме некто по имени Альберто. Она с улыбкой ответила: «Теперь я вспоминаю то, о чем вы хотите узнать! Но раньше не помнила. Я начала отвечать вам с самого начала, с самого первого жильца, которого звали мессер Марко. А мессер Альберто был последним. Но он больше не живет в моем доме». А на вопрос она ответила: «Этот мессер Альберто жил у нас, покуда я не родила ребенка и не пошла к губернатору, после чего меня допросили и отправили в тюрьму». И к ответу на тот же вопрос она добавила: «Мессер Альберто жил в моем доме дважды. Первый раз он жил у нас около трех месяцев, а сейчас прожил уже год».
Ее спросили, откуда она знает, что Альберто покинул ее дом, и знает ли, куда он отправился?
Она ответила: «Я знаю, что он сменил жилье и что он привел в порядок свои дела до того, как я попала в тюрьму. Ливия также подтвердила мне это вчера. Однако она не сказала мне, куда именно он переселился. Она сказала, что он заплатил за комнату семь скудо, поскольку хотел забрать нашу мебель с собой. И никто больше не проявлял ко мне такого участия, как он».
Ее спросили, были ли они с Альберто когда-либо физически близки.
И он [Паллантьери] сначала повернулся к ней и сказал, что она обязана говорить правду. И она ответила: «Кто бы говорил! Вы стараетесь раскопать тут что-то неприглядное! Я здесь из‐за вас, а не из‐за него! Видит Бог, от вас я видела больше зла, чем от него!»
И тогда прокурор [Атрачино] спросил, что она хотела сказать этими словами, и велел ей ответить на вопрос.
Она ответила: «Я хочу сказать, что вы позорили меня и клеветали на меня, хотя я ни с кем ранее не имела физической близости, кроме вас, а вы представляете все так, будто мы [сестры] занимались этим со всеми подряд. В хорошеньком бы мы были положении [? – слово в рукописи трудно разобрать], если бы не мессер Альберто. Он оплатил мои расходы, обувал и содержал моих детей, а также платил нам за комнату и был моим другом весь прошедший год. И ни для кого не секрет – хорошо ли он поступил со мной или дурно»549.
Теперь нам становится понятно заявление Лукреции на дыбе, что веревка и боль были ее так и не полученным приданым. Как она сказала суду, пока она была в тюрьме, старая женщина, присматривавшая за ее детьми, умерла, а новорожденный ребенок заболел. Муж бросил ее, человек, в которого она была влюблена и на поддержку которого рассчитывала, уехал неизвестно куда. Как мы узнаем, этим не исчерпывался список ее потерь, но, чтобы узнать, что было дальше, надо будет прочесть истории Фаустины и Ливии. Сейчас же давайте обратимся к судьбе плода насилия, Орацио.
Часть 2: история Орацио
Рассказ о первых восьми годах жизни Орацио сообщает нашему повествованию еще больше объема и полутонов. Ведь он добавляет красок к сложному клубку чувств самого Паллантьери, этакой смеси жестокости и нежности, а также обнажает некоторые из сложной системы связей, которые вели ко все большему взаимопроникновению двух домохозяйств, расположенных друг напротив друга по Виа Леутари.
В суде Паллантьери утверждал, что Орацио и правда был его сыном, но от служанки, а не от Лукреции550. Причины, толкнувшие его на обман, нам прояснит история Фаустины. Соответственно, Алессандро представил дело так, будто бы он сам, а не отец Лукреции, вынес ребенка одного дня от роду из дому, чтобы отнести его кормилице. Установив, как обстояло дело на самом деле, судьи припомнили это обвиняемому, называя всех участников эпизода поименно551. Из своих рождественских обещаний Паллантьери более последовательно исполнял намерение позаботиться о ребенке, чем помочь его матери. Он оплачивал содержание младенца, которого в поисках молока, приюта и заботы переносили из дома в дом. Надеясь скрыть имя матери ребенка, Паллантьери наводил туману в деталях. У мальчика была кормилица, но он не помнит ни ее имени, ни места, где она жила. А потом о сыне заботилась жена – он забыл имя – одного из стражников губернатора, а потом семья маэстро Бартоломео, жившая близ здания Таможни