610.
Он одной рукой взял мою сестру, а другой меня и сказал: «Пойдемте вместе втроем в спальню». И он усадил нас там, с одной и другой стороны подле себя и стал заигрывать с нами. Тогда я встала и ушла, собираясь оставить их там вдвоем. Но не успела я уйти, как он схватил меня за косы и поцеловал в губы. Фаустина велела ему оставить меня в покое, однако он не желал ее слушать. Я вышла из комнаты, и он велел мне убираться. Я оставила его там, но немного погодя вернулся мой отец, и я пошла обратно в спальню. А до того я сидела одна на кухне и читала книжку611.
В этой случайной детали можно видеть нечастый пример практического применения женской грамотности.
В пятницу 1 октября, всего за пять дней до своего ареста, прокурор в частном экипаже потихоньку вернул Фаустину обратно в ее монастырь612. Никто еще не знал, что это будет концом их связи.
С арестом Паллантьери дальнейшая судьба Фаустины повисла в воздухе. Фискальный прокурор часто говорил ей, что найдет ей жениха или даст средства на пострижение в монахини613. Однако он не успел сделать ничего из этого; сестринская обитель в Монтечиторио приняла ее лишь как пансионерку, содержащуюся на 28 джулио (чуть меньше 3 скудо) в месяц, выплачиваемых Паллантьери614. При общей сумме в 30 с лишним скудо в год эта договоренность выходила недешево: два года в монастыре обходились в сумму, равную скромному приданому; а один год стоил больше, чем ничтожная подачка Паллантьери на свадьбу Лукреции. Куда направится Фаустина, когда в начале декабря 1557 года, после двух месяцев в заключении, она покинет тюрьму Тор-ди-Нона? Кто будет кормить и содержать ее? Нам это неизвестно.
В тюрьме Фаустина, в отличие от прочих свидетелей, как и Лукреция, подверглась пытке. Она, подобно сестре, была скомпрометирована и нуждалась в юридическом подтверждении своих слов через боль. На дыбе она поносила Паллантьери: «Сколько я перенесла из‐за него, а теперь еще и это»615. Когда ее вздернули на веревке, она начала терять сознание от боли. Судьи отпустили ее так скоро, как только было допустимо, после стандартного времени, затрачиваемого на Miserere. «Его милость велел бережно опустить ее, приказал принести уксус и распорядился позаботиться о ней»616. На этом след Фаустины в источниках теряется.
Часть 4: первый год жизни Элены
Элена, новорожденная дочь Фаустины, появилась на свет в разгар сложной ситуации в высокой политике. В сентябре 1556 года имперские и испанские войска под предводительством герцога Альбы стояли под стенами Рима. Помня о разграблении Рима в 1527 году, город опасался штурма и разгрома. Как раз среди таких панических настроений Паллантьери и обратился к Франческо Бонелло, также именуемому Сочо, комиссару продовольствия рынка Кампо ди Фьоре с просьбой устроить куда-нибудь малышку617. В 1554 году Сочо был разъездным нотарием Паллантьери, приобретавшим зерно в Кампанье. Он был старше годами, невысок ростом и слегка малахольный. «Он пьет вино, не разбавляя, и быстро пьянеет», – пишет Паллантьери своему сообщнику Паоло Витторио, подсказывая ему, как обезопасить себя от изобличающих показаний Сочо об их мошенничестве с покупкой зерна618. Когда Паллантьери обратился к Сочо за помощью в поиске места, куда бы пристроить новорожденную дочь Фаустины, жена его приспешника уже покинула Рим, спасаясь от войны в Брачано, в нескольких милях к северо-западу. Фискальный прокурор велел Сочо найти корсиканку или же женщину из холмистых краев Аматриче или Норчии619. Сочо взялся за дело. В суде он рассказал феерическую историю приключений, пережитых им в роли посредника, помогавшего сокрыть недавний плод разврата:
Я отправился к старушке по имени Полизена, которая, будучи повитухой, ходила по домам и забирала новорожденных. Она также была посредницей между повитухами и [больницей для найденышей] Санто-Спирито. «Мадонна Полизена, – сказал я ей, – найдите кормилицу для одного господина, моего друга». Она согласилась. И тогда я пошел к Паллантьери и сообщил ему, что кормилицу найдут, но что мадонна Полизена хотела знать, предпочитает ли он, чтобы новорожденная жила в доме самой повитухи или чтобы девочку поселили у кормилицы. Он ответил мне, что ему желательно, чтобы девочка жила в доме кормилицы. Поэтому я пошел и заключил договор с повитухой, женой Иеронимо Акольтаторе, живущего на Виа Лунгара в Трастевере.
Затем я возвратился к Паллантьери. Он велел мне быть наготове, поскольку на следующее утро пораньше, до зари, он сам или кто-нибудь еще принесет мне младенца. Поэтому, чтобы услужить другу, я два дня не покидал дома – кроме того, я совсем не раздевался, поскольку был как на иголках, все время ожидая его прихода. На вторую ночь – а я думал, что придет сам Паллантьери, – утром, до восхода солнца, в мою дверь постучал некий маэстро Кристофоро, сосед мессера Алессандро через улицу. Под плащом он скрывал младенца620.
Фаустина помнила, как отец покинул дом, держа в руках новорожденную, спеленатую красными шерстяными лентами621.
Сочо между тем продолжал свой рассказ в суде:
Вот я и принес ее этой самой повитухе Полизене и постучался в дверь. Она оделась и спустилась ко мне. А малышка ни разу не заплакала. И я сказал мадонне Полизене: «Вот ребенок моего друга. Отведи этого почтенного человека [Кристофоро все еще был рядом] к кормилице и сделай все необходимое».
А потом я отправился на Кампо-ди-Фьори и записывал в черновую тетрадь пшеницу и другие зерновые, там продававшиеся. Когда же я закончил записи, то отправился в дом Паллантьери [всего в двух или трех домах от рынка]. Я застал хозяина дома. Ведь тогда лишь начинало рассветать, а потому он еще спал.
Итак, я пошел домой перекусить. А потом я пошел проведать ту Полизену – ныне она уже умерла. «Ну что младенец – мальчик это или девочка?» Она сказала: «Девочка, и я думаю, что она родилась только этой ночью, так как мне пришлось перевязывать пуповину»622.
В более поздних показаниях старик Сочо пояснял: «Мы распеленали младенца и увидели, что пуповина еще не завязана и не закреплена. И я сказал мадонне Полизене: „Готов поклясться, малышка еще не крещена“»623.
Продолжается рассказ Сочо:
Тогда я сказал Полизене: «Если это тот самый ребенок, он точно не был крещен». Потом же, боясь, что девочка может умереть некрещеной, я вернулся в дом Паллантьери и просил дворецкого, чтобы мне дали поговорить с хозяином по срочному делу. Тот ответил мне, что хозяин спит, поскольку всю ночь он занимался штудиями. На что я ответил: «Разбуди его, поскольку речь идет о деле, которое имеет для него большую важность. А если ты откажешься будить его, я начну колотить в дверь».
Поэтому слуги разбудили мессера Алессандро, и я вошел. Он был там, еще в постели, одетый или нет, не видел и не могу сказать, и я рассказал ему, что мы уже сделали, и спросил, крещен ли уже ребенок. Он ответил отрицательно. Я спросил у него, желает ли он, чтобы девочку покрестили и каким именем ее назвать. Мессер Алессандро ответил: «Покрести ее и дай ей любое имя, какое захочешь».
Тогда я пошел домой и постучал в дверь. Моя служанка отворила мне. Я поднялся наверх, взял церковную свечу, прикрепил к ней ниткой джулио [монетку] и отнес мадонне Полизене. Я сказал ей: «Идите к кормилице ребенка. Отнесите ей эту свечку и ждите здесь в Сан-Джованни-делла-Мальва, моем приходском храме, там мы покрестим ее».
И вот, не зная, как еще назвать малышку, я дал ей имя своей покойной приснопамятной матери, звавшейся Эленой. Вот все, что мне об этом известно624.
Благочестивого Сочо глубоко шокировало небрежное и безразличное отношение Паллантьери к судьбе души младенца. «Мне показалось очень странным, сколь мало его беспокоило то, что малютка могла умереть сарацинкой, если бы я не заговорил об этом»625.
Как и в случае с Орацио, Паллантьери старался издалека следить за своим незаконнорожденным ребенком. Он установил целую сеть посредников, связывавших его с кормилицей Элены: Полизена, Кристофоро, Сочо. Дом кормилицы, Джакомины, был на другом берегу Тибра. Деньги, выделявшиеся Паллантьери на содержание девочки, приносил Кристофоро626. Сочо чутко следил за материальными потребностями малышки: «Поскольку у девочки не было рубашечек, я пошел в дом Паллантьери и потребовал дать мне две рубашки, из числа старых. А потом моя жена сшила мне две рубашки для малютки»627. Паллантьери запретил Сочо, знавшему о происхождении Орацио и о том, что девочка была плодом инцеста, даже упоминать когда-либо Элену в разговорах628.
Однако, вопреки всем предосторожностям, родительские порывы фискального прокурора выдавали его отцовство с головой. При всей его небрежности в вопросах выбора имени и крещения дочери, Паллантьери тем не менее достаточно пекся о ее благополучии, чтобы слоняться по улице, где жила кормилица Элены. Ему принадлежал садик близ Сан-Пьетро-ин-Монторио, на вершине Яникульского холма. Когда фискальный прокурор ехал туда, он часто выбирал окольные пути. Вместо того чтобы подняться прямо к своему винограднику, Паллантьери, переехав Тибр по мосту Сикста, резко сворачивал всего через два квартала направо, следуя далее через Септимиевы Ворота и вверх по течению реки вдоль по Виа Лунгара. Кормилица Джакомина и ее соседи вскоре смекнули, что перед ними таинственный отец украдкой принесенного младенца