– А ты – нет. – Ответ получился дурацкий, но ничего лучше я в тот миг не придумал.
– А ты – да, а ты – нет, а ты – да, а ты – нет, а ты – да, а ты – нет, – шутовски заголосил Оливер.
Джиллиан приготовила восхитительную вегетарианскую лазанью. Оливер откупорил мое вино, объявил, что оно «достаточно питкое», и начал отпускать одобрительные, хотя и высокомерные комментарии насчет повышения качества вин Нового Света, как будто я – заезжий американец или его партнер по бизнесу. Сдается мне, впрочем, что Оливер – тот еще бизнесмен.
Мы поделились новостями, обходя скользкие темы.
– Ты надолго? – спросила Джиллиан к концу вечера, не глядя на меня.
– Думаю, на весь срок.
– И каков же срок? – На этот раз она улыбнулась, но по-прежнему отводила глаза.
– Длиной со шнурок, – вставил Оливер.
– Вы меня не так поняли, – ответил я. – Представьте… я вернулся.
Нельзя сказать, что они очень удивились. Я пустился в какие-то объяснения, но тут со щелчком приоткрылась дверь, и передо мной возникло личико. Разглядев меня, оно спросило:
– А где твой кот?
ДЖИЛЛИАН: Я предвидела неловкость. Думала, Стюарт будет стесняться, – раньше он тушевался по любому поводу. Не знала, как посмотрю ему в глаза. Но понимала, что придется. Думала: что за безумная идея, приспичило же Оливеру его позвать. И почему Оливер предупредил меня ровно за три часа и ни минутой раньше?
Никакой неловкости не возникло. Ну, разве что Оливер излишне суетился, чтобы разрядить обстановку. В чем не было ни малейшей необходимости. Стюарт очень возмужал. Постройнел, приобрел благородную седину, но главное – держался непринужденно, без прежней зажатости. Что в тех обстоятельствах было удивительно. А может, и нет. В конце-то концов, ему хватило решимости уехать, сориентироваться в этом мире, найти себя, подняться, тогда как мы топчемся на месте, если не считать детей, а в материальном отношении даже откатились назад. Он ничуть не заносился, хотя мог бы. У меня было такое ощущение, что Оливер его слегка раздражает, нет, я не так выразилась, скорее, что он наблюдает за Оливером, как за ярмарочным шутом, и ждет, когда же окончится этот балаган, чтобы перейти к серьезным вопросам. Наверное, мне следовало обидеться за Оливера, но почему-то этого не произошло.
А вот Оливер обиделся. Когда я невольно повторила (без всякой необходимости – ведь об этом было сказано в первой же фразе), что Стюарт похудел, Оливер вставил: «А знаешь ли ты, что анорексия бывает даже у свиней?» Я пригвоздила его взглядом, и он добавил: «Стю мне сам рассказал», – можно подумать, кому-то от этого стало легче.
Но Стюарт оказался на высоте: он воспринял это как смену темы. Да, есть сведения, что у свиней обнаруживаются симптомы анорексии. В особенности у свиноматок. Это проявляется в гиперактивности и потере живого веса. И откуда это берется? – спросила я. Стюарт сказал, что доподлинно еще не установили, но считается, что это следствие интенсивного спаривания. Всем хочется постной свинины, но тощие свиньи более подвержены стрессу. По одной из теорий, от стресса активизируется какой-то редкий ген, под влиянием которого животные и ведут себя соответствующим образом. Жуть, да?
– Так свинина сближается с человечиной, – сказал Оливер, как будто завершил анекдот.
Я успела забыть, насколько Стюарт внимателен к окружающим. У меня не было мнения, как поступить с детьми, потому что… ладно, не важно. Я решила уложить их в обычное время, чтобы Мари уже спала, а Софи часок пообщалась со Стюартом, если, конечно, тот не опоздает; конечно, он приехал вовремя. У Софи откуда-то появилась привычка задавать бестактные вопросы. Кроме того, она совершенно не стесняется посторонних. После вежливого рукопожатия она посмотрела на Стюарта в упор и сказала:
– Мы слышали, что вы очень богатый человек и собираетесь спонсировать кое-какие папины проекты.
Я, как вы понимаете, не знала, куда глаза девать, но Оливер упорно избегал моего взгляда. От этого «мы» меня внутренне бросило в краску, да и внешне, наверно, тоже, но Стюарт, даже глазом не моргнув, ответил:
– К сожалению, такие вопросы с ходу не решаются. Видишь ли, каждая заявка ставится на голосование советом директоров, а у меня только один голос.
Я подумала: спасибо, Стюарт, за твою доброту, спасибо за это объяснение, но Софи заявила:
– Вы просто хотите нас отфутболить.
Стюарт рассмеялся:
– Нет, я не собираюсь вас отфутболивать. Пойми, во всем есть установленный порядок. Филантропия – это очень хорошо, но есть еще справедливость. А справедливость вершится по установленным правилам. Ты согласна?
Софи это убедило, но не до конца.
– Ну, раз вы так говорите…
Когда она ушла спать, я сказала:
– Спасибо.
– О чем ты?! Я всего лишь нахватался корпоративно-бюрократического жаргона. И при необходимости успешно пускаю его в ход.
На этом тема была закрыта. Стюарт отнесся к реплике Софи как к детской фантазии, хотя в ней, естественно, крылось нечто большее.
Через некоторое время дверь чуть-чуть приотворилась и в щелке возникла Мари. Она что-то пролепетала театральным шепотом. Прервавшись на полуслове, Стюарт ей подмигнул. Причем не напоказ – по-моему, он даже не заметил, что я смотрю в его сторону.
Сомнений не оставалось: он многого достиг. О своих успехах Стюарт не распространялся. Но что-то такое сквозило в его манере разговора. Да и одеваться он стал более элегантно. Думаю, это заслуга его жены. Я о ней не спрашивала. Мы обходили эту тему, как и другие скользкие вопросы.
Лазанья у меня пересохла. Это непростительно.
ОЛИВЕР: Очередной триумф инспектора манежа. Щелчок моего хлыста убедил вшивую львиную гриву и зад в блестках – але-оп! – исполнить вальяжный танец. Фоном звучит «Парад» Эрика Сати. Партитура, насколько я помню, включает звуки циркового хлыста и пишущей машинки. Аккурат те символы, которые должны переплестись на будущем гербе Оливера.
Вечер прошел плавно. Мне не потребовался дар Нострадамуса, чтобы предсказать: Стюарт явится в состоянии, требующем госпитализации, – с тризмом челюсти и мышечным тонусом истукана с острова Пасхи, но я привел его в чувство, похвалив вино, плутократно выбранное им для такого случая. Вы не поверите: тасманское пино-нуар! Джиллиан от возбуждения кремировала свое мучное блюдо. Дочурки вели себя прекрасно: настоящие маленькие леди. Стюарт зациклился на одном вопросе: наблюдается ли в нашем районе джентрификация – это слово он произносил так, будто сжимал каминными щипцами. Вам понятен его смысл? Очевидно, в этом слове выражалась тревога, как бы во время нашего пиршества некий местный Че Гевара не скрутил с его «бэхи» литые диски.
От одного этого зрелища – Стюарт на «БМВ» – можно обделаться, верно? Я и впрямь чуть не обделался, когда махал ему на прощанье ненастной ночью, сопоставимой с той, когда в Венецию вернулись мощи святого Марка. Если верить нашему Тинторетто. Жалобно моргали фонари, черный гудрон блестел, как отмытый бок эфиопа. Когда Стюарт полноприводным зигзагом скользил в темноту, я забормотал себе под нос: «Auf Wiedersehen, o Regenmeister»[29]. Встреча распорядителя манежа с повелителем дождя – задним умом додумался, а жаль.
Надо признать (хотя это мне против шерсти), что Стюарт, преодолев вышеупомянутые первоначальные недуги, повел себя вполне непринужденно. Если уж совсем честно, то временами просто хамски. Два раза меня перебил, чего никогда бы не случилось dans le bon vieux tems du roy Louys[30]. Как по-вашему, что вызвало такую генетическую модификацию в организме моего органического приятеля?
А в целом вечер прошел плавно, хотя это наречие мало подходит для описания светского мероприятия, учитывая, как люди в большинстве своем плавают.
СТЮАРТ: Да, кстати, я спросил, давно ли они перешли на вегетарианство.
– Даже не помышляли, – ответила Джиллиан. – Мы просто любим здоровую пищу. – И, помолчав, добавила: – Нам подумалось, это ты – вегетарианец.
– Кто, я? Вегетарианец? – Я только помотал головой.
– Оливер. Вечно ты все путаешь, – упрекнула она без тени стервозности или сарказма. Но с другой стороны, и не любовно. А как-то отстраненно, будто так уж заведено и так будет всегда, а ее удел – разбираться с последствиями.
Она действительно немного располнела. Ну и что? Ей даже идет. Другое дело, что мне не нравится, когда у женщин короткая стрижка и почти оголен затылок. Да и соломенный цвет, на мой взгляд, никогда не был ей к лицу. Ладно, все это меня не касается, правда?
ОЛИВЕР: Сам того не ведая, Стюарт «спел за ужин»; то есть йодлем чисто исполнил одну строчку из Перголези среди номеров Фрэнка Айфилда. Он бубнил об Угрозе Нашей Вселенной, иными словами – что разнообразию видов скоро настанет кирдык, что модифицированные гены в черных водолазках вскоре спустятся по веревке в доселе неприступную Крепость Природы, что робкая певчая птичка умолкнет, а глянцевый баклажан утратит свой лоск, что у каждого из нас вырастет горб и мы станем похожи на деревенских уродцев Брейгеля (это, кстати, не самое страшное, если единственной альтернативой будет раса Стюартов) и что генная модификация – это чудовище Франкенштейна… тут мне уже захотелось взвыть йодлем на тон выше, чтобы в доме зазвенел весь хрусталь, поскольку чудовище Франкенштейна, если вдуматься, было милейшим существом и само по себе никому не угрожало, а просто, в силу трагического стечения обстоятельств, воплотило в себе массу мелких людских страхов, – но Стюарт жужжал и жужжал, как завод бормашин (уж не помню, какой остряк придумал такое сравнение), насчет генной модификации (ваc не бесят такие сокращения, как GM?) – и я уже хотел спросить: (а) каким образом компания «Дженерал моторс» намеревается отстоять свое право на этот акроним и (б) нет ли прямой зависимости между доходами Стюарта от реализации бесхимозных продуктов, с одной стороны, и нашим страхом перед коварными генами – с другой; а если мы преодолеем этот страх, не рухнет ли вышеупомянутая морков