Мир отчетливо видится только с высоты. Башню из слоновой кости порицали, вне сомнения, лишь за ее богатую облицовку. От мира уходят, чтобы постичь мир. Уходят к знанию.
Au fond[54], вот почему на протяжении десятилетий я выступаю стойким противником того рода занятий, который на языке родителей и наставников зовется «нормальной работой». И вот до чего докатился, господи прости, на четырех колесах: святой Симеон Логистик.
Стюарту я сказал, что хочу получать зарплату наличными. На него явно произвел впечатление такой личностный рост Человека с Планом. Улыбнувшись, он протянул пятерню. А может, даже сказал: «Из рук в руки, дружище». Возможно, еще и жутковато подмигнул, как заговорщик. От этого я почувствовал себя каким-то масоном. Точнее, самозванцем, косящим под масона.
12Хотеть – значит не иметь
СТЮАРТ: Чтобы получить, надо попросить.
И кстати, чтобы получить, надо захотеть.
И еще одно уточнение. В молодости я брал, что давали. Тогда казалось, что таков закон жизни. И где-то в подкорке сидела мысль, что там, наверху, есть некая система справедливости. Но ее там нет. А если и есть, то не для таких, как я. И как вы, наверное. Если брать только то, что тебе дается, получишь очень немного, правда?
Но главное – захотеть, вы согласны? В юности я делал вид, что хочу очень многого, ну или предполагал, что хочу, просто потому, что этого хотели другие. А это – уже почти хотение, разве нет? Я не утверждаю, что с возрастом стал мудрее – ну разве что чуть-чуть, но сегодня я точно знаю, чего хочу, и отказываюсь тратить время на то, чего не хочу.
А вы – как сочтете нужным, но не стоит хлопотать ради чужого хотения. Поскольку эти хлопоты тоже отнимают массу времени.
ЭЛЛИ: Стюарт отнюдь не шалашник. Извините, не могу сдержать смех.
Я у него спросила:
– Куда вы ее повесите?
А он:
– Кого «ее»?
– Картину.
– Какую картину?
Я уставилась на него, не веря своим ушам:
– Да ту, которую я вам привезла на прошлой неделе: вы мне еще оплатили работу наличными.
– Ах вот оно что. Скорее всего, я вообще не буду ее вешать.
Он видел, что я жду хоть какого-то объяснения. И в конце концов заговорил:
– Как ты справедливо заметила, я не шалашник. А тебе хотелось бы обратного?
– Мне? Я-то при чем?
– Ты сказала ровно то, что сказала бы Джиллиан.
– Знаете, я изучала это полотно больше суток и готова с ней согласиться. – (Стюарт, похоже, совсем не расстроился.) – А по какой «особой причине» вы заказали мне расчистку?..
Он медлил с ответом, и я добавила, подпустив нотку сарказма:
– …мистер Хендерсон.
– Ну, если честно – чтобы найти повод для следующей встречи и расспросить тебя про Джиллиан и Оливера.
– То есть меня никто не рекомендовал?
– Никто.
– Если вам так не терпелось узнать про Джиллиан и Оливера, почему вы сами их не расспросили? На правах старого друга.
– Это неудобно. Я хотел узнать, как они поживают. В действительности. А не на словах. – Он видел, что я не ведусь на такое объяснение. – Ладно. Мы с Джилл когда-то были женаты.
– Господи. – Я даже закурила. – Господи.
– Да, представь себе. Можно сигарету?
– Вы же не курите.
– Допустим, но сейчас захотелось. – Он зажег «силк кат», сделал одну затяжку и посмотрел на сигарету с некоторым разочарованием, как будто она не смогла решить насущную проблему.
– Господи, – повторила я. – А что было… ну… причиной?
– Оливер.
– Господи. – Больше я ничего не могла выдавить. – И кто об этом знает?
– Они. Я. Естественно. Мадам Уайетт. Ты. Несколько человек, давно исчезнувших с горизонта. Моя вторая жена. Ныне бывшая. Девочки – нет. Девочки пока не знают.
– Господи.
И он рассказал мне эту историю. Без всяких экивоков, только факты, как будто зачитывал газетную колонку. Причем не старую. А сегодняшнюю.
ОЛИВЕР: Недельная плата; кстати, второй компонент этого термина оказался совершенно ничтожным – даже конверта не потребовалось. «Зряплата», как выражаются мои собратья-труженики, была просто сунута в мою протянутую руку – ни дать ни взять божественное прикосновение в Сикстинской капелле. Я знал, что такое честь рыцаря – во мне еще бурлил дух Ронсеваля, – и направил стопы к дому номер пятьдесят пять. Заслышав из-за двери шарканье домашних тапочек миссис Дайер, я опустился на одно покаянное колено. Она смотрела на меня без всяких признаков размышления. Мышления. Измышления.
– Одиннадцать двадцать пять, миссис Д. Лучше поздно, чем никогда, как сказано в Писании.
Она взяла деньги и – «Etonne-moi!»[55], как сказал Дягилев Жану Кокто – стала их пересчитывать. После чего они исчезли в каком-то неприметном кармашке. Ее пергаментные, запорошенные губы чуть приоткрылись. Отпущение грехов Олли-грешнику, подумал я.
– С тебя проценты за десять лет, – бросила она. – Сложные. – И захлопнула дверь.
Вот это да! Жизнь полна веселых неожиданностей. Подумать только: миссис Д. стала вести счет деньгам! До калитки я бежал вприпрыжку, как хмельной эльф.
Определенно надо бы взять ее в жены, как вы считаете?
Но я вроде бы женат, правда?
ДЖИЛЛИАН: Я внушаю девочкам, что хотеть какую-то вещь – это не достоинство и не добродетель. Разумеется, не такими словами. Зачастую даже не проговариваю этого вслух. Лучше всего усваиваются те уроки, которые ребенок преподает себе сам.
Понаблюдав за Софи, я была поражена: как сильно ребенок может чего-то хотеть. Нет, я замечала это и раньше, когда у меня еще не было своих детей, но как-то не заостряла на этом внимания. Вы сами знаете, как бывает: заходишь в магазин, там мать, обычно задерганная, с двумя детишками, которые хватают с полок все подряд и приговаривают: «Хочу вот это», а мать одергивает: «Положи на место», или: «В другой раз», или: «Вам уже чипсы куплены» и лишь изредка: «Ну ладно уж, клади в корзину». Подобные сценки всегда виделись мне как примитивное состязание: кто кого переупрямит; раньше я думала, что это просчеты воспитания, если ребенок начинает клянчить на людях. Ну теперь-то я понимаю, что была обыкновенной занудой. Да еще и невеждой.
А потом стала подмечать, как ведет себя Софи, если жаждет получить какую-нибудь вещь, увиденную не важно где: в магазине, в гостях, в рекламе, – ею овладевает такая маниакальная зацикленность, какой я не припоминаю за собой в детстве. У дочки наших знакомых была мягкая игрушка – сова. Не бог весть какая редкость, ничего особенного, простая войлочная фигурка на жердочке, вроде попугая. Софи запала на эту сову, бредила ею не один месяц, только о ней и разговоров было. Ни на какую другую не соглашалась: подавай ей ту самую, а что это чужая вещь, принадлежащая ее подружке, она как будто не понимала. Я выдерживала характер, а иначе дочка стала бы настоящим домашним тираном. А Оливер – тот ни в чем не мог ей отказать.
Мне кажется, дети легко привыкают к мысли, что сказать «хочу» – это интересный и ценный способ самовыражения. По-моему, принцип «хочешь – получи» им только вредит. Во взрослой жизни такого не будет. Как объяснить ребенку, что для взрослого это обычное дело: захотеть – и тут же понять, что ты этого никогда не получишь, что на самом-то деле тебе эта вещь сто лет не нужна или что она совсем не такая, как тебе казалось.
МАРИ: Хочу кота.
МАДАМ УАЙЕТТ: А чего желаю я? Ну, потому что я уже стара… нет, не перебивайте… потому что я уже стара, мне остаются, как выражает себя Стюарт, мягкие чувства. Хорошая идиома, да? Я хочу для себя маленьких радостей. Мне больше не нужны ни любовь, ни секс. Я предпочитаю хорошо сшитый костюм, обувь, которая не давит на косточку. Я хочу, чтобы книга была написана изящным слогом и обязательно со счастливым концом. От знакомых, которых я уважаю, мне хочется любезного обхождения и кратких, ненавязчивых бесед. Но обычно мои желания касаются других: дочери, внучек. Я хочу, чтобы жизнь была к ним более милостива, чем ко мне самой и к тем, кого я знала долгие годы. Чем дальше, тем меньше желаний. Вот видите: у меня теперь лишь мягкие чувства.
СОФИ: Хочу, чтобы люди в Африке не голодали.
Хочу, чтобы все стали вегетарианцами и не ели животных.
Хочу, чтобы у меня был муж и много детей: пятнадцать. Ну, так и быть: шесть.
Хочу, чтобы «Спурсы» победили в Премьер-лиге и выиграли кубок, и чемпионат Европы, и все-все-все.
Хочу новые кроссовки, но только когда из этих вырасту.
Хочу, чтобы изобрели лекарство от рака.
Хочу, чтобы никогда не было войны.
Хочу хорошо сдать экзамены и поступить в Университет Святой Марии.
Хочу, чтобы папа не лихачил на дороге и никогда больше не страдал уныванием.
Хочу, чтобы мама не грустила.
Хочу, чтобы Мари завела себе кота, если мама разрешит.
TЕРРИ: Я хочу встретить человека, который по истечении испытательного срока останется точно таким, каким показался мне на первом свидании.
Хочу встретить человека, который будет звонить в обещанное время и приходить домой в обещанное время.
Хочу встретить человека, который ничего из себя не строит.
Хочу встретить человека, которому нужна именно такая женщина, как я.
Я ведь не слишком многого хочу? Но если верить моей подруге Марселль, я хочу луну с неба и кучу звезд. Однажды я спросила ее мнения: почему рядом со мной всегда оказываются какие-то своеобразные мужчины, и она ответила: да потому, Терри, что каждый мужчина имеет генетическое сходство с крабом-скрипачом.
ГОРДОН: Это Гордон. Да, он самый, Гордон Уайетт. Скажем так: отец Джиллиан и гнусный беглый муж Мари-Кристин. На приглашение, видимо, рассчитывать не приходится? Я, конечно, чуток сдал. Поезд мой давно ушел. Теперь вот часов с маятником стал побаиваться. Было дело: «тик» прозвучал, а «так» грозил не случиться вовсе, и лишь чудом в тот раз пронесло – иначе пришлось бы второй миссис У. траурное платье из шкафа доставать. Вообще-то, нынче траур мало кто носит. А уж как люди одеваются на отпевание и на похороны – глаза бы мои не глядели. Даже те, кто старается приличия соблюдать, приходят как в фирму на собеседование.