Любовь и удача — страница 33 из 37

На сером пне в середине круга лежали маленькие сокровища: три золотых наперстка, серебряная зажигалка, две жемчужные заколки и горка монет.

– Ух ты, – прошептал Роуэн. Он вытащил из кармана горсть монет и жвачку в фольге.

Я откопала в кармане сдачу с нашего завтрака в кафе. Одну монетку я протянула Иэну:

– Мы загадаем желания и положим на пень наши подношения.

– Прямо как Джаред, – победно заявил Роуэн.

Иэн широко распахнул глаза, и не потому, что Роуэн говорил чересчур громко для чувствительных фей.

– Сюда приходил Джаред?!

Роуэн кивнул, улыбаясь до ушей:

– Сегодня утром я читал про ранние годы существования группы и наткнулся на старое интервью, в котором Джаред рассказывал, как побывал в кругу фей неподалеку от Кова. Вообще-то он ехал на юг, в Кинсейл, но решил пообедать в «О Боэар» и там познакомился с Мириам.

Я радостно подпрыгнула:

– Он загадал желание и оно сбылось! Думаешь, это именно тот круг из интервью?

Роуэн пожал плечами:

– Точно не скажу, но он рядом с Ковом, а из Дублина сюда ведет, считай, только одна дорога. Знаете, что мне особенно понравилось? Вместо того чтобы пожелать музыкальной славы, Джаред попросил у фей направить его в нужную сторону. Через несколько часов он встретил Мириам, а дальше вы всё знаете.

– Роуэн, это просто бомба! – завопил Иэн, наплевав на нежные ушки фей. Он ткнул пальцем в пень: – Вот он, корень группы! Здесь она и началась!

Роуэн горделиво развел руками:

– Я же обещал, что не подведу.

Я стиснула его ладонь:

– Спасибо, Роуэн.

– Ладно, пора загадывать желания, – объявил Иэн. – Феи помогли Джареду, помогут и нам. Роуэн, ты нас сюда привез, так что ты первый.

Роуэн подошел к пеньку и положил жвачку в блестящей фольге рядом с жемчужной заколкой. Затем он выпрямился и расправил плечи. Повисла долгая пауза, а потом Роуэн сказал ясно и четко:

– Я хочу, чтобы мама с папой оставили друг друга в покое.

Мне стало неловко, как будто я заглянула в чужую душу. Мы с Иэном переглянулись. Может, Роуэну надо побыть одному? Я попятилась назад, но тут Роуэн снова заговорил:

– Они только и делали, что ссорились, сколько я себя помню. – Он повернулся к нам, и выражение лица у него было предельно спокойным. – Постоянно ругались. Даже на людях. Однажды мы ужинали в ресторане, и мама с папой так завелись, что нас выпроводили на улицу. – Он поежился. – Когда на Новый год они сказали, что разводятся, я испытал только облегчение. Подумал, наконец-то все закончится. Вот только ничего не закончилось. Они живут раздельно, но до сих пор мучают друг друга. А я оказался меж двух огней, и мне никуда не деться. – Он махнул рукой на машину: – Они требуют, чтобы к концу лета я решил, с кем буду жить, поэтому все мои вещи лежат в Клевер. Я пока не определился. И у отца, и у матери мне будет грустно.

У меня сдавило горло.

– Роуэн… – начала я, но так и не придумала, что сказать.

Роуэна омывал печальный солнечный свет. Я даже не подозревала, что ненависть может терзать человека с той же силой, как и любовь. У меня сердце разрывалось от сочувствия к Роуэну.

– Мне очень-очень жаль, – сказал Иэн. – Я и не знал, как тяжело тебе приходится. Иначе попытался бы помочь.

– Ты мне помогал, просто сам об этом не подозревал. – Роуэн опустил взгляд. – Мне хотелось общаться с кем-нибудь, кто ничего не знает о моей семье. Извините, что я вас без конца одергивал, когда вы спорили. Ваши ссоры напоминали о родителях. Конечно, у вас мама, судя по всему, строгая, но вы заботитесь друг о друге, и видно, что отношения у вас в семье теплые. – Он снова посмотрел на нас. Вид у него был уязвимый и несчастный. – Я бы хотел того же.

Я подбежала к Роуэну и обняла его:

– Роуэн, у тебя есть мы. Мы рядом и не бросим тебя, пока ты в нас нуждаешься.

Иэн тоже подошел его приободрить.

Я бережно положила монетку на пень:

– Я желаю, чтобы Роуэн был счастлив, чтобы знал, что он не одинок.

– Я тоже, – сказал Иэн, опуская монетку рядом с моей. – Хочу, чтобы у Роуэна все было хорошо.

Роуэн промолчал. Ему и не надо было ничего говорить. Последние три дня – три безумных дня – он поддерживал нас, не давал цапаться, терпел наше ворчание. Это мы должны были его благодарить.

Наконец он нарушил тишину:

– Кажется, помогло. Ну что, поехали на «Электрик-пикник»?

– Почему бы и нет, – беспечно бросила я, и Иэн ухмыльнулся. – Других планов у меня как бы и нет.

Мы уже перелезали через вал, когда у меня зажужжал телефон. Иэн напрягся:

– О нет. Уолт проговорился?

Я поднесла экран к глазам. Сообщение было от Оливии.


ЭДДИ, ТЫ КАК? ТЕПЕРЬ ВСЕ ОБСУЖДАЮТ КАББИ И ТВОЮ ФОТОГРАФИЮ

Только не это. Я застыла на месте, тщетно надеясь, что неправильно прочла сообщение, что буквы перестроятся в другие слова. У меня сдавило грудь, а ладони вспотели.

«Все» для Оливии – это не просто наши друзья или одноклассники. Нет, она входила во все социальные круги старшей школы, общалась и с футболистами, и с заучками. Для нее «все» означало «буквально все».

Иэн увидел мое лицо и помрачнел:

– Что там, Эдди? Это мама?

Я протянула ему телефон, и он прочитал сообщение.

– О нет.

* * *

Я плакала полчаса подряд. Слезы текли рекой. Роуэн с Иэном встревоженно на меня поглядывали, но я не обращала на них внимания.

Все знают. Все.

Нет, хуже. Вдруг все видели фото?

Иэн с Роуэном без конца пытались меня отвлечь, но мне не хотелось разговаривать. Наконец Иэн написал одному из своих товарищей по команде.

– Мой тренер обо всем узнал, Эдди, – пробормотал он и посмотрел на меня, как на хрупкую вазу. Неужели он не понимает, что эта ваза уже разбита?

– Откуда? – спросила я чужим голосом.

– Не знаю. Уж точно не от меня. Я ему ничего не сказал, даже когда он расспрашивал нас с Кабби, почему мы подрались. А теперь он все выяснил. И…

– И? – сдавленно уточнила я. Я не могла даже сглотнуть.

Иэн снова принялся трясти ногой:

– Скорее всего, Кабби выгонят из команды. Может, еще как-то накажут. Пока только слухи ходят. Наверное, поэтому все об этом говорят.

Об этом.

То есть обо мне. Моем сердце, моем теле, выставленном напоказ для осмеяния. До каких масштабов разгорится скандал? Скоро ли о нем узнает мама? Папа? Я сжалась в комочек. У меня не хватало сил даже плакать. Иэн с Роуэном старались меня успокоить, но безуспешно. Мне уже слышались перешептывания в коридорах. Косые взгляды парней, которые видели больше, чем мне хотелось бы. Учителя будут знать. Мои тренеры будут знать. К горлу подкатила тошнота. На телефон начали сыпаться сообщения от девчонок из моей команды. Кто-то переживал за меня, кому-то просто было любопытно, что случилось. Неужели все это происходит на самом деле?

В итоге я поставила телефон на беззвучный режим и спрятала под гору вещей Роуэна. Что мне еще оставалось?

* * *

Чем ближе мы подъезжали к Страдбалли, тем сильнее у меня сводило живот. Когда на дороге скопилось столько машин, что мы все ехали нос к носу, стало ясно: мы почти у цели. Белые стрелочки вели к лесной тропе, украшенной гирляндами с цветными фонариками.

Длинная цепочка автомобилей медленно въезжала на территорию фестиваля. Вокруг слышались радостные крики, и из каждой машины неслась громкая музыка. Мне вспомнилась школьная парковка утром перед началом уроков, и я почувствовала себя так близко к дому, что у меня сбилось дыхание.

– Приехали, – сказал Роуэн, поймав мой взгляд. Вид у него был на девяносто восемь процентов менее восторженный, чем ожидалось бы. Даже Иэн вел себя необычайно тихо и, как ни странно, ничем не тряс и не дергал.

Иэн оглянулся на меня и показал пальцем на огромное поле, цветущее лагерями – палатками, фургонами, тентами, стоявшими бок о бок.

– Здорово, а? – мягко спросил он. – Не забывай, скоро приедет Лина. Тебе станет лучше.

«Или наоборот», – добавила я про себя, подавляя тошноту. Всего несколько часов назад я была готова к разговору с подругой, но все эти сообщения от знакомых подкосили мою уверенность.

Названия лагерных площадок красовались на табличках, мерцающих под заходящим солнцем. Их дополняли смешные карикатуры на знаменитостей: Оскара Уайльда, Дженис Джоплин, Энди Уорхола, Джими Хендрикса. Служащий в ярко-красном жилете указал нам наше место на стоянке, и мы поставили там машину. Иэн выпрыгнул в окно и потянулся:

– Не верится, что мы наконец приехали!

– Такое впечатление, как будто прошло куда больше трех дней, – добавил Роуэн.

Я не могла с ним не согласиться. Казалось, мы побывали в «Краю радуги» и на Инч-Бич вечность назад.

Я вылезла из машины и безвольно поплелась за парнями к будке, где мне должны были выдать билет. За воротами творился настоящий хаос. Поле кишело людьми, причем в самых необычных костюмах. Многие раскрасили себе лица, где-то виднелись кожаные плащи, где-то – балетные пачки. И повсюду гремела музыка. Разнообразные мелодии сплетались в тугой канат. Даже Иэн с Роуэном выглядели ошеломленными.

Наконец Иэн повернулся к нам и широко улыбнулся:

– Давайте прогуляемся, обвыкнемся тут и выясним, на какой сцене играет Titletrack. Согласны? – Он с надеждой посмотрел на меня.

Я сразу раскусила суть его плана: «Давайте отвлечем Эдди от мрачных мыслей!»

– Согласны, – сказала я, стараясь придать голосу радостный оттенок. Мы через многое прошли, чтобы сюда добраться. Глупо сейчас раскисать.

Несмотря на толпу и причудливые костюмы, «Электрик-пикник» начинался довольно мирно, со всеми привычными для фестиваля ингредиентами: сценами, лотками с едой, восемью миллиардами биотуалетов, аттракционами, орущими детьми, гадалками на картах Таро… Но постепенно мне начинало казаться, будто мы попали в цирк.

Первой странностью, на которую мы наткнулись, был затонувший автобус: ярко-красный, двухэтажный, наполовину погрязший в канаве. Следом нас поразил живой музыкальный автомат: сооружение размером с кабинку лифта, в котором целая группа исполняла песни по заказам. Потом нам встретились студенты в грязных костюмах бойцов сумо.