Да, мы наследники Советского Союза, мы живем и в каждой семье есть след тревоги и страха, который может как фактор, а не прямая причина, стать фактором такой тревожности матери социальной зависимости, тревоги матери за завтрашний день, тревоги того, что квартиру отнимут или из квартиры выселят. Это же не реальная тревога, это именно субъективная тревога. Кто у кого отнимал за последние 20 лет? Едва ли таких на 1000 можно найти или каких-то экстремальных обстоятельств, но страх за это есть у многих: есть у моей матери, есть у моей сестры, есть у моей жены. Не дай Бог не заплатить, вдруг что. Что? Кто вас? Это страх. Этот страх передается детям. Я теперь вижу по своей дочери, как и она этого боится, хотя никаких объективных для нет причин. Это тревога, которая передается. Мы ею заражаем своих детей. Вот о чем идет речь, когда я говорю о социо-исторических факторах.
Второй фактор – это родовой. Мы все различаемся, у нас разные семьи, разные родовые системы и в них разные события происходили, но так или иначе события можно классифицировать. Это, конечно, трагедии, связанные с потерей наших предков: родителей, прародителей и их ближайших родственников. Это могут быть войны, но это могут быть казни, самоубийства, убийства. Это аборты, предательства, уголовно-преследуемые наказания, когда кто-то оказывается в тюрьме, или алкоголизм, или наркомания. Присутствие такого одного члена семьи может оказывать негативное воздействие не как причина, а как фактор, влияющий на развитие тревожности матери и развития тревожности у ребенка.
Работа Берта Хеллингера показывает, какими сложнейшими переплетениями в судьбе человека могут сказаться такие факты родовой жизни. Но все мы живем в роду, все мы связаны так или иначе невидимыми нитями родовыми со своими предками дальними или не очень дальними. Тем не менее, это очень важный фактор, который тоже может влиять на формирование со-зависимой личности. Какими механизмами, мы в прошлый раз говорили, и сегодня будем еще немножко об этом говорить. Это вторая категория факторов.
Третья – это та конкретная социальная обстановка вокруг, которая есть у каждого в детстве и отрочестве. Это и состояние семьи, состояние класса, школы.Это те события, которые происходили с нами в детстве. Скажем, дети иммигрантов. Это семья, в которой они живут, мама с папой работает дворниками, они снимают комнатку в подвале или не снимают, их просто там поселили. Дети, вырастающие в этой среде, будут навсегда нести в себе эту печать. Даже взять воспоминания наших русских изгнанников в Париже, когда они работали прачками и таксистами и в какой атмосфере росли дети при том, что они и в православную церковь ходили, и школы у них были русские, и все-таки при этом иммигранты в первом поколении, даже во втором, живут в особом мире. Это особая проблема. То, что мы сейчас видим, иммиграция, например, у нас в Москве, как живут эти люди и с какими тревогами, с какими чувствами они растут. Мы сейчас не можем предполагать даже, как отзовется их иммигрантское бытие здесь в третьем поколении, когда встретятся их внуки и наши внуки, а они встретятся. В этом нет никакого сомнения. Встретятся в школе, в институте, в семье, может быть. И как эти переплетения вновь окажут свое влияние.
Наконец, четвертый род факторов, личная жизнь каждого человека столь непредсказуема, причудлива, что в жизни каждого из нас могут и субъективные вещи, но они столь же реалистичные, как и те, которые мы называем объективными вещами. Субъективное восприятие ребенком действительности совершенно никем и никак непредсказуемо. Ребенок может воспринимать события, с ним происходящие, оптимистично и пессимистично. Он может их запомнить навсегда, как свое несчастье, а для другого это вполне будет безоблачное детство. То есть, личная судьба ребенка совершенно никак непредсказуема и мы можем только постфактум сами в своей жизни говорить о том, что “это на меня повлияло так” и анализировать, каким образом это сказывается в жизни человека.
Механика и переплетения здесь факторы очень сложные, но к чему я все это веду? А к тому, чтобы мы отдавали отчет сами себе, что формирование нас, как со-зависимых личностей, это не только наш грех, не только наше страдание, причина нашего поведения, но это еще наша беда, беда объективная, наша судьба, как мы говорим. Конечно, в этой судьбе есть и промысел Божий, и собственный выбор. Этот выбор иногда, по сути, выглядит как не выбор. Он выглядит как неизбежная необходимость, которая с нами случается. Мы можем быть очень горько разочарованы, когда приходим к этому выводу о том, что все вело к тому, чтобы я стал таким или я стала такой.
Это я говорю к тому, что мне как пастырю часто приходится заниматься реабилитацией, если так можно сказать, и на исповеди, и в частной беседе, и в психологической консультации. Мне приходится реабилитировать собственное прошлое, которое человек готов проклясть, готов ненавидеть свое детство, семью, родителей. Моя задача здесь не то чтобы на черное сказать белое, на плохое сказать, что оно было хорошим и радостным. Моя задача заключается, наверное, в том, чтобы у человека достало сил, хватило мужества признать и принять то, что с ним случилось, то, что с ним произошло, включая его собственные поступки, шаги и выборы, свою свободу. Хотя, может быть, тогда он и не думал, что это его свобода, а чувствовал свою включённость в некий поток, из которого он не может вырваться, то есть, не свободу, необходимость. Признать и принять. Это очень сложно.
С духовной точки зрения принять свою судьбу - это мужественный шаг освобождения, потому что вслед за принятием я открываю для себя свободу, потому что как только я с чем-то в жизни соглашаюсь, принимаю это как факт своей жизни, я становлюсь как бы соучастником этого события и я начинаю быть со-обладателем этого события. И тогда я признаю: нет, это не только что со мной случилось, это то, чему я отчасти стал теперь и причиной. Это то, о чем мы в прошлый раз говорили, быть автором своих собственных действий или как говорил Жванецкий: «благодарить за все себя». Когда я принимаю свою судьбу, я высвобождаюсь из того, что мне казалось прежде пленом и несвободой. Вот для чего нам нужен такой анализ, для чего нам нужно представление о том, от каких множеств самых разных факторов зависит условие формирование в нас со-зависимого или свободного поведения.
Поскольку все-таки мы говорим о любви, как о том образе жизни, о том образе бытования, который дает человеку иной путь, иную возможность, мы должны сказать как бы «плохо» не обошлась судьба с человеком, с христианской точки зрения человек есть всегда душа живая. Потому в нём есть всегда любовь и потому всегда эту любовь он может обнаружить в себе, присоединиться к ней, он может ею жить, начать ею жить в любую минуту своей жизни. Вспомните примеры, которые дает Лев Николаевич Толстой и в смерти Болконского, и в смерти Каратаева, и в открытии Пьера Безухова. Замечательный пример Обломова, в одном из его размышлений, когда он лежал на диване до знакомства с Ильинской, он вдруг говорит о свете в своей душе. Этот самый, в грязном халате лежащий барин, вдруг говорит о свете, который спрятан в душе. Как многие люди говорят об этом свете. Это свидетельство о том, что в человеке любовь есть и она есть всегда. Нет такого человека, у которого бы не было. Это означает, что у него есть другой путь. Не путь выстраивания со-зависимых отношений, которые он принимает как некий суррогат, а есть иной путь, путь любви, в котором открывается безграничная щедрость, собственная щедрость и свобода. На этом я пока остановлюсь и передаю слово Ольге Михайловне Красниковой.
Ольга Красникова: Мы часто говорили на прошлых лекциях, что в этой ситуации любви нет. На самом деле, мы говорили не совсем точно. Не бывает такого, чтобы не было любви совсем. Это то, о чем говорил сейчас отец Андрей, но бывает искаженная любовь или прерванная любовь. Причины разные. Если мы возьмем опять же детство, о котором так много здесь говорим, то в детстве ребенок может получить опыт, что любовь связана с болью. Например, в тот момент, когда он заболел, и его отправили в больницу, а маму отправили домой. Бывает, когда маленьких детей оставляют в больнице и не разрешают родителям остаться. Ребёнок не понимает, что такое “скоро мама придет”, “сейчас мама придет” или “подожди немножко”. Для ребенка мир воспринимается буквально. “В данный момент мамы со мной нет”. Что для него это значит? Что такое мама для ребенка? Это источник жизни и объект его любви. Получается, что если объект любви для ребенка недоступен, ему кажется, что это теперь навсегда, что мама не придет никогда. Это ощущение тоски, одиночества и боли может остаться в душе, на уровне телесных ощущений. Не обязательно ребенок будет помнить этот момент.
Память тела на самом деле очень сильная. Проводил один из знаменитых нейропсихологов Александр Романович Лурия эксперимент с больным корсаковским синдромом. Это человек, у которого нет памяти на текущее, то есть, он может с вами поздороваться, отвернуться и он уже забыл, что он с вами поздоровался, и он будет здороваться с вами еще раз. Так вот, эксперимент заключался в следующем: здороваясь, Александр Романович зажимал между пальцами одной руки иголку и тихонечко колол в рукопожатии этого больного. Через несколько минут, когда больной снова пытался с ним поздороваться, Александр Романович протягивал ему руку, больной тоже протягивал ему руку, но инстинктивно одергивал. То есть, у него в мозге отсутствовала зона памяти, которая отвечала за кратковременную память, то есть, он не мог помнить это, но его тело помнило, что эта протянутая рука чем-то ему опасна, это инстинктивное было движение.
Что происходит с ребенком? У него появляется ассоциация закреплённая: если я люблю, то это может стать для меня настолько болезненным, настолько опасным, что лучше я буду избегать любых ситуаций, связанных с любовью, с эмоциональной сильной привязанностью. Лучше я буду один, чем я опять испытаю этот страх, боль, напряжение. Этим объясняется, что взрослые люди, которые не помнят этого детского опыта, они ищут любви сознательно. Они хотят, понимают, что им не хватает, но когда они попадают в ситуацию, где возможно завязать теплые отношения эмоциональные, они вдруг ощущают страх, панику, чувствуют напряжение, пытаются убежать, избежать любыми способами таких отношений. Это грустная шутка многих женщин, обращающихся за психологической помощью, “что для меня страшнее, если он на мне женится, чем если он меня бросит, потому что, если он меня бросит, я знаю, как это пережить и что мне с этим делать, но если он на мне женится, то вот с этим что делать я не знаю, как это пережить. Я не умею разговаривать с другим человеком, я не умею с ним общаться, находить какие-то, помимо бытовых моментов, темы для разговоров, для общения”. Это действительно становится огромной проблемой для взрослых людей.