Сознание, что ему не удалось спасти женщину, которую он любил, привело Герцена, вместе с сознанием гибели революции, к мысли, что жизнь его окончена, что ни на какой новый труд он более не способен, что деятельности — кроме всенародного разоблачения Гервега — для него уже нет. «Fuimus» — «были», твердил он о себе самом в письмах к Рейхель; «мне все равно, готов умереть или жить — готов, — т. е. окончен». «Мне в будущем ничего нет, и нет мне будущего».
Впрочем, жить Герцену оставалось еще восемнадцать лет. Целых восемнадцать лет! Немало для человека, утверждавшего, что у него нет будущего.
Дальнейшие события личной жизни Герцена описывает Ф. А. Вигдорова в своей книге «Минуты тишины». Она пишет:
«В 1852 году умерла жена Герцена Наталья Александровна. Умерла, оставив троих детей — Сашу, Тату и Олю. Старшему — Саше, было двенадцать лет, младшей — Оле, два года. Перед смертью, предчувствуя, что скоро уйдет из жизни, Наталья Александровна не раз говорила, что хотела бы доверить воспитание детей Наталье Алексеевне Тучковой. Жена Герцена любила ее, называла ее „моя Консуэло“[17] и верила, что только Наталья Алексеевна сумеет заменить мать осиротевшим детям».
Упомянутая Наталья Алексеевна Тучкова родилась в 1829 году в селе Яхонтово и была дочерью предводителя пензенского дворянства и участника событий 1825 года А. А. Тучкова, человека в высшей степени благородного и хранившего заветы декабристской чести. Она получила хорошее домашнее образование, а в семнадцать лет откликнулась на чувства Николая Платоновича Огарева. В 1849 году она стала его гражданской женой.
Наталья Алексеевна была женщиной пылкой, и она (с таким отцом и «другом») просто не могла не увлечься освободительными идеями. В Париже, во время событий 1848 года, она даже пыталась пробраться на баррикады. Восхищенный Огарев писал ей:
«Я еще в жизни никогда не чувствовал, что есть женщина, которая с наслаждением умрет со мной на баррикаде! Как это хорошо!»
Естественно, Тучкова не могла не откликнуться на предсмертное пожелание подруги.
Как они стали подругами — это отдельная история.
Виктория Фреде в своей статье «История коллективного разочарования» рассказывает:
«Широко известно, что в 60-е гг. XIX в. русские „нигилисты“ проповедовали эгоизм, отождествлявшийся ими со свободной любовью. Идея свободной любви, однако, начала распространяться в кругах интеллигенции гораздо раньше благодаря романам Жорж Санд и „Избирательному сродству“ Гете. В конце 1840 х эту идею восприняли друзья Герцена, включая саму Наталью Герцен, чья супружеская измена повлекла за собой грандиозный скандал […]
Идею свободной любви с энтузиазмом восприняла и юная Наталья Тучкова, молодая дочь соседа Огарева по пензенскому имению, воодушевляемая Натальей Герцен и Огаревым. С Натальей Герцен Тучкова очень сблизилась во время совместного путешествия их семей по Европе в 1847–1848 гг. Вскоре у двадцатилетней Тучковой начался роман с Огаревым. Ее не останавливало, что он старше на пятнадцать лет и на данный момент все еще состоит в законном браке. Не смущала ее и перспектива любовного многоугольника».
Во всяком случае, уже весной 1849 года Наталья Алексеевна Тучкова написала Наталье Александровне Герцен:
«Огарев все ближе всех; но вы, cara mia, не думайте, чтобы я вас и иначе любила, чем прежде, мне это больно. Отчего же мне перемениться? Вы слишком между собою симпатичны, мои три звездочки, чтобы я могла когда-нибудь охладеть к одной из вас. Только вот что может случиться, раз захочется вас, а не Огарева, другой раз не вас, а Герцена».
Наталья Александровна также любила младшую дочь Тучковых и называла ее «утешением своей души». Похоже, в этой сверхромантической дружбе-любви она искала удовлетворения своих накопившихся эмоций. Она не раз повторяла:
«Ни одна женщина не была любима так женщиной, как ты […] В тебе, Natalie, только в тебе я нашла товарища, только такой ответ на мою любовь, как твоя, мог удовлетворить меня».
А вот еще одно признание Натальи Алексеевны Тучковой, сделанное уже Герцену:
«Я бы тебя до безумия полюбила, но возле стояла женщина, которая мне также дорога была, а она, она знала лучше меня, что я тебя люблю, а мне еще то мешало, что я любила Огарева. Ум мой юный, мало мыслящий, не мог постичь этой тройной любви, а она была всегда, с тех пор, как я стала любить. N… говорила в Париже не раз: „Когда меня не будет, живи с Ал… Ты любишь его, да и он тебя полюбит, вы похожи, может, за то я тебя так люблю“, — но я пугалась этих слов, я отвечала шуткой, а думала: „Да, я слишком его люблю тоже“…»
Даже в XXI веке читать подобные откровения как-то странно, а что же говорить про середину века XIX, когда нравы были гораздо более строгими…
«Человек, развившийся рано, не может ни исключительно жить семейной жизнью, ни отказаться от нее в пользу всеобщих интересов».
В своих «Воспоминаниях» Наталья Алексеевна пишет:
«В 1852 году Наталии Александровны Герцен не стало, а муж ее не переставал звать Огарева, и потому […] было решено, что мы поедем за границу на неопределенное время».
Это был весьма смелый поступок, потребовавший от обоих немалых нравственных сил и стойкости. Дело в том, что Мария Львовна (урожденная Рославлева, племянница пензенского губернатора А. А. Панчулидзева), первая жена Николая Платоновича, с которой он обвенчался в 1837 году и которая теперь проживала в Париже, решительно отказала ему в официальном разводе.
Ведь я уже не раз любил, — и что же?
Горела, гасла, длилась, гасла вновь
На сны, в ночи бродячие, похожа
Моя тревожная любовь.
Когда-то он писал ей:
«Единственная, которую я могу истинно любить, это ты, и я клянусь тебе, что эта любовь будет вечной […] Я живу другою жизнью с тех пор, как люблю тебя…»
Мария Львовна была далеко не красавицей, но все по праву считали ее женщиной умной и очень интересной. При этом она была еще и весьма упрямой.
Летом 1841 года супруги Огаревы выехали за границу, и там Мария Львовна вдруг сошлась с неким молодым русским художником Сократом Воробьевым, приятелем Огарева. А потом она объявила о том, что беременна. Говорили, что это ребенок от того самого приятеля, но Огарев согласился признать его своим. Изумление по этому поводу было всеобщим. Возмущенный Герцен, например, 10 октября 1844 года выразил свое отношение к происходившему следующим образом:
«Да когда же предел этим гнусностям их семейной жизни?»
Но ребенок родился мертвым («без глаз и мозга», как сообщил Огарев Герцену), и это явилось последним актом семейной драмы Огаревых. Уже в декабре 1844 года супруги разъехались навсегда. И вот теперь Мария Львовна начала судебное преследование «мужа-изменника» по крупному, как она утверждала, денежному иску-векселю, ранее выданному ей (в свое время полмиллиона рублей из отцовского состояния Николай Платонович даровал жене, а потом дело было оформлено так, будто Огарев получил у нее эти деньги взаймы, обязавшись регулярно выплачивать ей годовые проценты). Герцен в «Былом и думах» назвал это дикое упрямство Марии Львовны «ревностью без любви».
А вот Авдотья Панаева, гражданская жена поэта Некрасова, поддержала тогда Марию Львовну. Поддержал ее и сам Некрасов. Панаева, как говорят, потом сумела прибрать весь капитал своей почти обезумевшей и одинокой (Сократ Воробьев давно бросил ее) подруги к рукам, и она выплачивала Марии Львовне проценты, правда, совсем не так регулярно, как это делал Огарев…
Как бы то ни было в этой неприглядной истории, для Огарева и Тучковой создалось тогда крайне тяжелое положение, которое могло привести к самым непредсказуемым последствиям.
У Виктории Фреде читаем:
«Связь Тучковой с Огаревым действительно создала массу проблем […] Алексей Тучков, отец Натальи, настаивал, чтобы Огарев на ней женился […] Огарева принудили добиваться развода, что привело в ярость его первую жену Марию. Он и Сатин[18] пустились в замысловатые махинации, чтобы не делиться с Марией состоянием Огарева (тогда все еще довольно крупным). Зимой 1848–1849 гг. родственники Марии Огаревой, почтенные пензенские дворяне, донесли на Огарева, Тучкова и Сатина в Третье Отделение, объявив их сектой коммунистов и атеистов».
В доносе также утверждалось, что А. А. Тучков преспокойно взирает на растление своих дочерей…
В результате, в 1850 году А. А. Тучков вместе с Огаревым и Сатиным даже подвергся аресту и находился под тайным надзором полиции. Наталья Алексеевна потом всю жизнь гордилась тем, что сумела до обыска вынести из дома самые опасные улики — несколько запрещенных книг.
Лишь смерть Марии Львовны Огаревой весной 1853 года позволила ее бывшему мужу оформить свой новый брак, а в начале 1856 года им с Натальей Алексеевной удалось получить заграничные паспорта — «для излечения болезни» Николая Платоновича. Однако вместо объявленных минеральных вод в северной Италии они проследовали в Лондон, к Герцену…
Тут, пожалуй, стоит напомнить, кто такой был Николай Платонович Огарев. Талантливый поэт, он был выходцем из богатой дворянской семьи. В 1838 году, после смерти отца, он стал владельцем нескольких доходных имений, но сразу же освободил своих крепостных крестьян. Он представлял собой полную противоположность Герцену: Герцен был горячим и всегда находчивым в беседе, а Огарев — меланхоличным, застенчивым и немногословным. Но, как ни странно, они уже в отрочестве почувствовали такую душевную общность, что даже принесли знаменитую клятву на Воробьевых горах (они оба учились в Московском университете) в том, что они будут верны друг другу всегда, то есть