— Почему?
— То ли боялся этого «другого», то ли… гибель вашего отца — все-таки его рук дело. Впрочем, об этом уже поздно рассуждать. Мы связались со Спасским отделом УВД, но они не обнаружили ни доказательств, ни улик…
— Мне сказали, что отец погиб случайно… У него болело сердце, и врачи не успели…
— Вашего отца убили, Вадим, — вздохнул майор. — В его голове обнаружили металлический шарик, выпущенный из неустановленного вида оружия. Видимо, вас просто не хотели расстраивать… Сергей Кротов был найден неподалеку от железнодорожного полотна. Можно было бы провести связь между убийством и крушением товарного вагона, которое произошло поблизости примерно в то же время, но я этой связи не нахожу. Запутанное дельце, нам еще предстоит многое выяснить…
— А разве вы должны заниматься этим делом?
— С недавнего времени. Ваш брат объявился в Москве, его видели на Ярославском вокзале. Но задержать Виктора не удалось. Теперь вы понимаете, почему я вызвал вас? Скажите, у Виктора есть в столице друзья или знакомые?
— Не знаю…
— Виктор когда-нибудь был в Москве?
— Нет…
— Хм, и с какой же целью он приехал сюда, как вы думаете? — спросил следователь и сам же ответил: — Чтобы встретиться с вами, чтобы вы помогли ему. Быть может, спрятали в надежном месте…
— Это неправда… Он не приходил ко мне…
— Значит, скоро придет. Можете ждать его с минуты на минуту. И мы тоже будем ждать, с сегодняшнего дня за университетским общежитием установлено круглосуточное наблюдение. Поймать Виктора — дело времени. Рано или поздно он все равно проколется. Обычно неопытные малолетние преступники попадаются на мелочах. Я уверен, что так случится и на этот раз.
— Дайте мне, пожалуйста, сигарету… — попросил Вадим. Он никогда не пробовал курить, но подумал, что сейчас наступил подходящий момент, чтобы попробовать.
— Пожалуйста. — Борисов протянул ему пачку и спичечный коробок. — Вы любите своего брата?
— Люблю… — Вадим, неумело затянувшись табачным дымом, закашлялся. — Как же иначе?..
— Что ж… Вполне естественно… Вполне естественно и то, что вы сделаете все возможное, чтобы Виктор не попал за решетку… И совершите тем самым большую, непоправимую ошибку…
— В каком смысле?
— Ваш брат — несовершеннолетний, ему не исполнилось восемнадцати лет. Если мы поймаем Виктора в ближайшие дни, его ожидает чисто символическое наказание. Существует огромное количество смягчающих обстоятельств, и все они, безусловно, облегчат судьбу подсудимого. Это и чистосердечное признание, и раскаяние за совершенное преступление, и содействие следственным органам, и состояние аффекта (что тоже не исключается — скорей всего, так оно и было). Но главное, — майор сделал многозначительную паузу, прежде чем продолжить, — возраст! Максимум, к чему его приговорят, — это к двум годам лишения свободы. И отбывать наказание он будет в детской колонии. Улавливаете разницу между детской колонией и взрослой зоной? У нас останется надежда, что на свободу Виктор Кротов в действительности выйдет с чистой совестью, что он не превратится в неисправимого рецидивиста.
— У нас?.. — переспросил Вадим.
— Именно, что у нас, у всего советского общества. Вы думаете, что лично у меня существует одна задача — поймать преступника, изобличить его и посадить в тюрьму? Ан, нет, уважаемый… Преступник преступнику рознь. Если передо мной прожженный негодяй, который погубил множество человеческих жизней, тогда — да! Я разобьюсь в лепешку, но изолирую его от общества, ибо он социально опасен! Но если я вижу неоперившегося птенца, семнадцатилетнего пацана, который по чьей-то подлой подсказке свернул с праведного пути и пошел по плохой дорожке… Что же его теперь — сразу к стенке? Не оставить ему и шанса на исправление? Одним росчерком пера под судебным приговором лишить его молодости? Разве это справедливо? Как по-вашему?
— Я согласен… Не справедливо…
— И не только вы! Все согласны! Потому и общество наше прогрессивное, что заботится о детях! Ведь дети — это наше будущее! Так, к чему я это говорю… — Борисов оставил вдруг свой восторженно-патетический тон. — Нельзя терять времени, каждая минута на счету. Встретите брата, посоветуйте ему поскорее сдаться. Клянусь вам, что я разберусь в этом деле, найду все смягчающие факторы и улики, говорящие в его пользу, и позабочусь, чтобы приговор суда не был суров. Спасите брата, Вадим. Его жизнь в ваших руках.
— Вы обещаете мне, что… — Вадим нервно сглотнул, — …что выполните все то, о чем вы сейчас говорили?.. Вы меня не обманываете?
— Даю слово коммуниста! — Следователь поднялся из-за стола, чтобы Вадим мог увидеть, как он торжественно прикладывает руку к груди. — И этого слова достаточно, спросите у любого, кто со мной знаком. Я добьюсь, чтобы Виктора Кротова судили не по сто второй статье, а по сто пятой! И наказание будет просто ерундовое.
— Дело в том… — Вадим вертел в руках сигаретный окурок. — Дело в том, что…
— Вы знаете, где сейчас находится Виктор? — Фигура майора замерла. Казалось, что Борисов перестал дышать от напряжения.
— Да… Я знаю… Я попросил одну мою знакомую…
— Вадим испугался, что еще немного — и он расплачется от отчаяния и безысходности. — Витька у нее… Но, прошу вас… Ольга здесь не при чем, она ничего не знает…
— Можете быть спокойны на этот счет. — Губы следователя расплылись в елейной улыбке. — Продолжайте, Вадим. Назовите адрес — вот все, что от вас требуется…
— Я не помню адреса… — Вадим закрыл лицо ладонями, слезы все-таки навернулись на его глаза. — Это на Кутузовском… В самом начале… Я покажу…
— А точно, что Виктор сейчас именно там?
— Точно… Он не выходит на улицу… Боится, что его поймают…
— Ты сделал доброе дело, Вадим. И надеюсь, что твой брат, когда он вновь, совсем скоро, окажется на свободе, отблагодарит тебя, — проникновенно сказал майор, потянувшись рукой к телефону-вертушке. — Алло, Борисов на проводе! Бригада, на выезд! Немедленно! Будем брать Кротова!..
Шла середина зимы, закончились новогодние праздники.
Виктора судили в Налимске, что в двадцати километрах от Спасска. В зал не пустили посторонних, и на заседаниях присутствовали только родные и близкие покойного Евгения Крюкова, да Анастасия Егоровна, бабушка подсудимого. Впрочем, после первого же дня ее положили в больницу с острым сердечным приступом…
У Вадима же только-только началась первая сессия, самая ответственная и важная, и он так и не смог выкроить свободный денек для дальней поездки. Но он, к своему стыду, и не горел большим желанием оказаться в зале суда. Он не смог бы опять выдержать презрительного, прожигающего насквозь взгляда, которым его наградил родной брат, когда его арестовывали. Не знал же Витя, что Вадим «делал доброе дело», когда выдавал его. Не знал он и о том, что следователь пообещал приложить усилия, чтобы облегчить мальчишке участь…
— Прости меня… — сказал Вадим, когда на запястьях Виктора защелкнулись наручники.
Но Виктор ничего не ответил.
А вскоре выяснилось, что майор Борисов, которому к ноябрьским праздникам было присвоено звание подполковника, не имеет к делу Кротова более никакого отношения. В его задачу входил арест подозреваемого, а остальное — забота Налимской прокуратуры.
Ближе к весне Вадим получил письмо от бабушки, почему-то написанное рукой Николая Ивановича Боброва. Из этого письма юноша и узнал о том, что Витьку приговорили к восьми годам лишения свободы. А это значило, что по достижении им совершеннолетия его переведут во взрослую колонию усиленного режима… Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал…
Глава 26. «Летучий голландец»
Адмирал Дрейк вынес кандальника на пустую палубу.
— Сатана? — испуганно переспросил он. — Ты говоришь, к вам прилетал сатана?
— Да, сатана. Только он мог так страшно выть. Нас всех охватил ужас, и мы тоже захотели выскочить из трюма, чтобы броситься в море, но нам не открыли люк и поэтому мы все остались. А они все бросились и утонули. Вся команда.
Дрейк слушал мужчину и понимал, что тот просто потерял рассудок.
— Вы можете не верить, — продолжал пленный, позвякивая кандалами, — но все было именно так. Нас всех везли на Мадагаскар. Там нас должны были продать в рабство. Но однажды ночью поднялся страшный вой. Только сатана мог так выть. Людей охватил ужас. Всем хотелось убежать, скрыться. Но в море некуда скрыться, и поэтому все попрыгали за борт. Я слышал их крики, когда они в панике носились по палубе. Даже нас забыли выпустить, чтобы мы тоже могли спрятаться от сатаны… А потом была большая буря.
Сказав это, мужчина замолчал. Теперь Дрейк начал кое-что соображать. Когда-то он уже слышал, что иногда перед штормом море издает ужасный вой, который просто морозит душу. От него люди теряют разум, им кажется, что пришел конец света, и они в панике бросаются за борт в открытое море, где погибают все до одного. Именно так и появляются на море корабли-призраки. «Летучий голландец», очевидно, был именно таким кораблем. Только раньше Дрейк не верил во все эти сказки.
— И давно это было? — спросил он.
— Не знаю. Мужчина пожал плечами. — Может, давно, а может, вчера. Там, внизу, времени нет. Нет дня, нет ночи. Раньше, когда нам приносили пищу, мы могли определить, когда утро, а когда вечер. А после сатаны время кончилось. Почти все сошли с ума и стали пожирать мертвецов. Есть мертвого человека очень противно, и от этого становишься безумным. Я тоже ел.
— Много вас там? — спросил Дрейк.
— Около сотни. Но в здравом уме осталось человек тридцать, не больше. Остальные ничего не понимают, они стали как дикие звери.
Мужчина говорил медленно, с полным безразличием, отвечал на вопросы и тут же замолкал. Он даже не сразу вспомнил, как его зовут. От него Дрейк узнал, что рабы из Америки, а пленные матросы — с британского фрегата «Святая Анна», который португальцы захватили у берегов Кубы.
Матрос хотел вернуться в трюм, где почему-то чувствовал себя гораздо спокойнее, и Дрейку удалось уговорить его остаться только после того, как он снял с пленного кандалы и дал выпить вина. Матроса звали Дик, он согласился помочь адмиралу вывести всех остальных из трюма и разобраться с этой безумной командой.