— Ты-то здесь при чем?!
— Я шел из школы… — Вадим говорил так тихо, что Виктору пришлось задержать дыхание, чтобы расслышать его слова. — Меня окликнули… А потом… Я очнулся в какой-то комнате… Мне сказали, чтобы я поставил подпись под признанием… Я отказался…
— Молодчина… — На глаза Виктора навернулись слезы. — Ты у меня всегда был молодчина… Гады… Ни перед чем не останавливаются… Как следователь выглядел?
— Их было двое… Один лысый такой…
— Точно, Лукашенко… — Виктор сжал кулаки. — Ну, ничего… Он у меня еще попляшет… Собственными руками придушу эту гниду…
— Они приковали меня к батарее и стали бить… — Сильно… Больно… Ногами… — Вадим помолчал немного, сглотнув горькую кровавую слюну. — Я говорил, что не знаю ни о каком убийстве, ограблении, а они совали в нос бумагу и грозили, что, если я не подпишу ее, они меня вообще прикончат… Витька, я же никого не убивал… Николай Иванович… Это нелепая ошибка…
— Да нет, брат, это не ошибка. Ребятки из органов знают, что делают, — злорадно ухмыльнулся Виктор. — Главное, что ты выдержал, не сломался. Я бы себе этого до конца жизни не простил… Ведь ты здесь из-за меня…
— Так это ты убил? — ошарашенно уставился на брата Вадим.
— Нет, но все равно ты из-за меня… Они нас так не возьмут…
— Не выдержал я… — прошептал Вадим.
— Что? — Виктор склонился над братом. — Повтори…
— Не выдержал… — жалобно повторил Вадим. — Я не хочу в тюрьму… Мне нельзя в тюрьму… Я там умру…
Спустя несколько минут Виктор позвал милиционера, дежурившего у камеры, и попросил отвести его к следователю. Еще через минуту он подписал признание в совершенном убийстве и ограблении взамен на немедленное освобождение Вадима.
— Вот и чудненько, — удовлетворенно изрек Лукашенко, промокая пресс-папье свежий чернильный вензель. — Вот так бы сразу, Кротов. Переоценил ты свои силы.
— Я тебя порешу… — прошипел Виктор.
— Ха! Когда у тебя появится такая возможность? — от души расхохотался следователь. — Лет через пятнадцать! А может, и не появится вовсе… Может, тебе вышку дадут… А не дадут — на «зоне» таких, как ты, не любят.
— Я тебя и на том свете достану.
— За свои поступки нужно отвечать, — оставив угрозу без внимания, нравоучительно произнес Лукашенко. — Тем более, если поступок этот состоит в хищении личного имущества товарища Наливайко. Сейчас тебя перевезут в Налимск, там и состоится суд. А чтобы все было по-честному… Я всегда держу свое слово. — И он разорвал на мелкие кусочки протокол, подписанный Вадимом.
Виктор решил бороться до конца. На суде он отрекся от своих показаний, заявив, что признался в убийстве и краже под нажимом следствия. Вопреки возмущениям прокурора, после долгих обсуждений и препирательств, судья отправила дело Кротова на доследование.
Счет в смертельной схватке стал два-один в пользу Виктора.
Но Наливайко нашел свободную минутку, чтобы лично переговорить с судьей, и на следующем заседании она была настроена более чем решительно. Ее даже не смутило полное отсутствие мотивов преступления. Не помогла и пламенная речь адвоката, в пух и прах разбивавшая версию обвинения.
Уголовный кодекс предусматривает высшую меру наказания, когда преступник проходит по сто второй статье. Но приговорить Виктора к расстрелу судья все-таки не смогла — видимо, остатки совести и страх перед Богом не позволили ей этого сделать.
Виктор выслушивал приговор с рассеянной улыбкой на губах, не в силах вникнуть в смысл услышанного, но запомнил до конца жизни последние слова судьи, особенно визгливо-требовательную интонацию с которой они были произнесены.
— Пятнадцать лет лишения свободы в исправительной колонии строгого режима.
Глава 32. Полигон
Этот день президента Франции начался как обычно — с большой кружки ячменного кофе. К нему он пристрастился еще в сороковом году, когда во Францию вступили гитлеровцы и появились сложности с продуктами. После войны достать хороший кофе тоже было непросто, даже для министра обороны. А в последнее время что-то начало пошаливать сердце. Все-таки шестьдесят шесть лет — не шутка. Так что менять привычки было уже поздно. Но он ничуть не страдал от этого. Президент Франции очень любил ячменный кофе.
К тому же темный, мутноватый напиток был налит в старую, видавшую виды алюминиевую кружку, на помятом боку которой было выбито изображение Вестминстерского аббатства. Он купил эту кружку, когда правительству пришлось покинуть Париж и переехать в Англию. С тех пор эта кружка сопровождала его всю жизнь.
Президент сидел за столом и смотрел в окно, как над черепичными крышами Парижа постепенно рассеивается предрассветный туман.
«Совсем как тогда, в Шамони», — почему-то вспомнил он.
Однако пора было собираться в рабочий кабинет.
Президент отправился на кухню, пустил воду, сполоснул свою кружку и поставил ее на сушилку.
— Опять вы, мсье! — послышался голос из-за спины.
Президент обернулся.
— А-а, Мари. Доброе утро.
Служанка сделала книксен.
— Доброе утро. Вы же знаете, мсье, мыть посуду — это моя работа. Вам бы понравилось, если бы я вместо вас стала управлять Францией?
Президент улыбнулся.
— Вот уже двадцать лет, Мари, вы почти каждый день говорите мне одно и то же. Вам не надоело? Я сам привык мыть свою кружку.
Мари служила у него с 1938 года.
— Как хотите, мсье. Но тогда я оставляю за собой право давать вам советы по поводу внутренней и внешней политики.
— Договорились, Мари.
Президент отправился в спальню. Сильвия, как всегда, еще спала. Он скинул шелковый стеганый халат и стал одеваться.
Как всегда подтянутый, в неизменном военном Френче, галифе, до блеска начищенных сапогах и фуражке, он вошел в приемную своего кабинета.
— Доброе утро, мсье президент. — Секретарша, сухощавая женщина в очках в роговой оправе, при его появлении встала из-за стола.
— Привет, Луиза. Как дела?
— Благодарю, все в порядке.
— Занесите мне утренние сводки, пожалуйста.
Войдя в кабинет, президент положил на край письменного стола свою фуражку, закурил крепкую сигарету «Житан» и уселся в удобное кожаное кресло.
Президент был очень высок ростом, поэтому стол для него пришлось заказывать специально. Но колени все равно упирались в столешницу.
«Надо будет попросить подложить что-нибудь под ножки», — подумал президент.
Секретарша принесла утренние сводки из газет. Президент раскрыл папку и углубился в чтение.
Американский президент Линдон Джонсон выступил с заявлением относительно выхода Франции из НАТО.
«Не нравится? — злорадно подумал президент. — Ну и пусть. Почему это какой-то янки должен диктовать нам свои условия?»
Новый советский руководитель Леонид Брежнев, буквально три дня назад назначенный Генеральным секретарем, напротив, полностью одобрял это решение.
Вдруг президент нахмурился, повернулся во вращающемся кресле и нажал кнопку селектора.
— Слушаю, мсье президент, — донесся из него голос Луизы.
— А мы Брежневу поздравление послали?
— Конечно, еще позавчера.
— А-а, хорошо…
В остальных сводках не было ничего особенного. В Палестине снова произошли стычки между евреями и арабами. Советы запустили еще одну ракету в космос. Джон Леннон заявил, что группа «Битлз» теперь популярнее, чем Иисус Христос, что вызвало большое возмущение среди христиан.
Одно сообщение привлекло его внимание. В горах близ Шамони участились случаи схода лавин. Один альпинист пропал без вести.
«Надо будет потом узнать, нашли ли?» — подумал он.
Снова включился селектор.
— Мсье президент, к вам министр иностранных дел.
Он захлопнул папку.
— Пригласите.
Вошел невысокий брюнет с непроницаемыми водянисто-серыми глазами.
Президент жестом пригласил министра сесть.
— Мсье президент, — начал тот, — ваше решение о выходе из Североатлантического блока вызвало большую реакцию в мире. Я пришел посоветоваться с вами относительно нашей дальнейшей политики.
Из селектора донесся голос секретарши:
— Мсье президент, звонит ваша жена.
— Соедините, Луиза. Извините, господин министр.
Он поднял телефонную трубку.
— Шарль, птенчик мой, ты не забыл, что мы сегодня идем в «Комеди Франсез» на премьеру? — раздался оттуда бойкий голос Сильвии.
— Нет, дорогая, я не забыл.
— А как ты думаешь, что мне надеть?
— Не знаю, посоветуйся с Мари.
— У нее нет вкуса.
— А у меня?
— У тебя?.. У тебя его тоже нет, но ты все-таки президент и должен знать, что мне надеть на спектакль.
Он вздохнул.
— Ну… Что-нибудь ненавязчивое.
— Фиолетовое с рюшами?
— Да.
— Ну ладно, целую тебя, птенчик.
Президент очень любил свою жену и разрешал ей звонить ему даже во время важных заседаний.
«Если бы она тогда вовремя не появилась…» — подумал он. Но сейчас было не до воспоминаний.
— Еще раз, извините, — сказал президент министру иностранных дел. — Продолжайте.
Министр откашлялся и начал долгий монолог о том, насколько усложнились отношения по военному блоку, прежде всего с Америкой. Он минут пятнадцать высказывал свои соображения по этому поводу, а в конце предположил, что в результате Франция может оказать в изоляции.
«Что-то он слишком сильно напирает на то, что мы пострадаем, если Штаты на нас обидятся, — глядя на холеные руки министра, сжимающие черный кожаный портфель, думал президент. — А уж не связан ли он с ЦРУ?»
Но он сразу же отогнал от себя эту крамольную мысль.
— …Кроме того, во вчерашнем своем выступлении Линдон Джонсон заявил…
— Я знаю. — Президент перебил министра, встал из-за стола и, стуча каблуками, прошелся по кабинету. Надеюсь, господин министр, вы не считаете, что в нашей внешней политике мы должны ориентироваться на мнение президента США?
Брови министра поползли было вверх, но сразу же вернулись на свое место.
«Проняло», — подумал президент.