2011-06-20 16:28 pm (UTC)
Эта Андариэль, тварь, сидит на четвертом уровне Катакомб. Я от нее вокруг озера часа два, наверно, бегал. Реально выбешивает со своим ядом. А насчет «Контры» соглашусь я с твоей Амирой. Для последних задротов игра. На Речной приеду в половине десятого. Чтоб ты не бухтел, будто я вечно опаздываю. С тебя биг тейсти, картошка и большая кола. Сам не проспи, я реально голодный.
masya212
2011-06-20 19:59 pm (UTC)
Спорим, что эта гастарбайтерша задумала Баюшкина женить на себе. Ей наверняка прописка нужна. А он просто тупит как всегда.
krasnoperetz
2011-06-20 20:08 pm (UTC)
Машка, а вот я не пойму – ну если и так? Тебе-то теперь какое дело? Тебя каким боком эта Амира парит?
masya212
2011-06-20 20:12 pm (UTC)
Да пошел ты.
krasnoperetz
2011-06-20 20:24 pm (UTC)
Я же еще и пошел. Нормально. Саня, ты не слушай ее. Никто тебя женить не собирается. Не отдадим.
foolhunter
June 21st, 23:11
ЖЕСТЬ
Короче, съездили мы с Амирой и Красным в это место. Чего-то муторно мне. Не могу пока ничего об этом писать. Может, завтра. Ночуем у нас. Я к Амире не смог поехать, а она сейчас тоже не хочет одна оставаться. Красного пока выселили на кухню. Он не спорил.
(0 comments – Leave a comment)
foolhunter
June 22nd, 12:05
МИТЯ
В общем, вчера было так. Сели в машину Красного почти вовремя и поехали в Химки. Амира сидела на переднем сиденье. Красный не разрешил ей садиться назад, потому что у него там бардак и он, типа, застеснялся. Как будто она не оборачивалась потом всю дорогу. Не на меня, конечно, а на того, за кем мы заехали в Химки. Хотя смысла особого головой вертеть, если честно, у нее не было. Пацан даже ни разу на нее не взглянул. Я подумал – он расстроился, что мы его от бабушки увезли. Я бы лично расстроился. Хотя и так было фигово. Ну, не фигово, но как-то так. Стремновато, короче. Я же не знал, что у нее такой вот пацан в Химках живет. А тут еще Красный. Так и ехали в сторону области – никто ни на кого не смотрит, и все молчат. Одна Амира без конца оборачивается. В итоге мне стало совсем не в кайф так сидеть, и я говорю – а парню лет сколько? Она отвечает – пять. Потом говорит – пять с половиной. Помолчали еще немного, и я его спрашиваю – тебя как зовут? Амира опять оборачивается – Митя. Я говорю – а почему он сам-то не отвечает? И даже не смотрит на меня. Она говорит – скорее всего, он тебя даже не слышит. Красный говорит – это как? Он глухой, что ли? Я ему говорю – на дорогу смотри. Амира говорит – нет, не глухой. Он аутист. Красный говорит – ау-кто? Она повторяет ему – аутист. Я и сама до конца не понимаю, что с ним. Иногда мне просто кажется, что он сюда не весь перебрался. Красный говорит – в смысле? Я повторяю – на дорогу смотри. Амира говорит – какая-то часть его там осталась. Не целиком сюда прислали. Лодочка оказалась полупустой. Красный говорит – не понял. Амира пожимает плечами – просто он с другими детьми еще там тусуется. Где они ждут, чтобы их сюда отправили. Только ему там больше нечего ждать. Его лодочка уже уплыла. Она здесь. Вот она. Красный говорит – какая лодка? Какая часть? Ребята, что за пурга? Не понимаю, вообще, что за тема. Я ему в третий раз говорю – на дорогу смотри, пожалуйста. А то мы все там окажемся, где Митина часть тусуется. Только уже целиком. Красный башкой вертит – не, я реально не пойму, что за прогоны. Я ему говорю – все нормально, дружище. Неясно вот только, куда мы едем.
(1 comment – Leave a comment)
zombotron
2011-06-22 01:12 pm (UTC)
Ну, хорошо. А чем все закончилось? Или мне одному кажется, что история рассказана не до конца? Продолжение будет?
foolhunter
June 22nd, 16:21
НЕЖДАНЧИК
Сори, Андрей Рудольфович, меня тут немного прервали. Из военкомата нагрянули. Я, оказывается, контрольную явку пропустил. Совсем из головы вылетело. Хорошо хоть успел постричься. Они на мою лысую репу посмотрели и поверили, что я просто забыл. Правда, Амира и тут успела накосорезить. Вышла к ним в коридор в одной моей рубахе и сказала, что мы с Красным семья геев, поэтому нас в армию поодиночке забирать нельзя. Либо никого, либо обоих. Военные прифигели слегка, но я успел извиниться. Сказал им, что у нее сын аутист и что она очень переживает. Короче, простили на первый раз. Перенесли явку на следующую неделю. Если еще раз не появлюсь – приедут с милицией. В общем, с армией все понятно. Непонятно с Амирой.
Мы вчера долго по каким-то полям кружили, пока не нашли это место, куда она Митю своего решила пристроить. Я ей говорю – ты уверена, что хочешь без него жить. У меня, например, если был бы такой пацан, я бы его, наверное, не отдал. Мне бы и самому такой пригодился. Мало ли что говорить не хочет. Зато как молчит. Красота. Она засмеялась и говорит – дурак ты. Тут ему будет лучше. И вытаскивает его за руку из машины. А я чувствую, что он за меня уцепился, и говорю – может, оставишь? Я из армии приду, тоже молчать научусь. Будем с ним на пару тихушничать. Я уже и сейчас могу долго молчать. Она повторяет – ты точно дурак. В общем, увела куда-то за железные ворота этого Митю. Он из-за решетки успел один раз обернуться.
А мы потом с Красным сидели как два аутиста в его тарантайке, и я все думал про эти дела. Про то, что Амира, видимо, не просто так мне эту тему с незавершенностью прогоняет. Что, наверное, она думает – Бог чего-то недоглядел, и Митя вот такой наполовину у нее получился. И она теперь бесится, думает, что раз Богу можно, то и она имеет право кое-что не доделать, то есть вот родила, а воспитывать реально не хочет. И я так сидел, на эти железные ворота смотрел, а потом вдруг подумал – да пошло оно все. Не хочу я никакой недосказанности, никаких мотиваций, никаких непоняток. Хочу, чтобы все было ясно, закончено и предельно просто. Потому что не надо этого ничего.
(1 comment – Leave a comment)
andariel-tvar
2011-10-07 12:21 pm (UTC)
Саша, привет, это Амира. Не знаю, есть ли у тебя там доступ к Интернету. Пишу просто на всякий случай. Митю я забрала. Спасибо.
Ирина МуравьеваПоклон тебе, Шура
Она на нас сыпалась, сыпалась, сыпалась: ледяная, обжигающая лица крупа. И вместе с порывистым ветром грозила нам гибелью. Вот так вчетвером и погибнем на этой холодной Канавке, а может быть, Мойке: засыпет, и все. Нет, я не шучу. Какие тут шутки, когда мы приехали увидеть дворцы, Летний сад, Эрмитаж, а нас и не встретили? Странно. А впрочем, наш друг, общий друг, ведь покинул Москву навсегда, его взял Товстоногов, теперь у юнца в голове одни тайны большого искусства, ему не до нас. А звал-то зачем? Просто сердце хорошее. Позвал и забыл. И такое бывает.
– Да вы приезжайте, девчонки! Да запросто! Да тут этих комнат свободных! Вы че? Увидите Питер! Сам все покажу!
И вот мы приехали. Он нас не встретил. И комнат свободных в его общежитии – увы! – ни одной. Угрюмая ведьма вязала носок.
– Мало что обещал! Какой обещатель нашелся, скажите! Ну, вот и ищите кто вам обещал!
И мы, пристыженные, вышли на улицу. Парадные флаги краснели, как сгустки еще не утратившей яркости крови. Порывами ветра их то раздувало, то снова свивало в жгуты. Ах вы, флаги! Куда нам деваться? Ведь мы здесь погибнем.
– Я думаю: надо идти на вокзал, – сказала одна из нас, рыжая Юленька.
– Билетов-то нет. Что нам этот вокзал? – сказала другая: полковничья дочка. Отец, добродушный, с большим красным лбом, недавно давил сапогами восстание, которое вражеская оппозиция устроила в Праге. И все подавил. Вернулся к семье и гостинцев навез.
– А может быть, на самолете? – Я всхлипнула.
Все трое махнули рукой. Абрашидова, подруга моя, у которой квартира была в самом центре Арбата, схватилась рукой за живот:
– Умираю!
Кишки ее – толстые, тонкие, средние – всегда были невыносимо чувствительны. Щенячьим урчанием предупреждали, что боль подступает и мы под угрозой. Не только одна Абрашидова, все мы. Поскольку куда нам деваться с умершей? С живой-то никто никуда не берет.
А как хорошо было в поезде ночью! Как мягко стучали по рельсам колеса, как густо настоенный чай отражался в вагонном стекле, как дрожал в нем лимон, и сколько зовущего было в деревьях, которые – в первом печальном снегу – белели во тьме этой ночи! Ах, боже мой! Как быстро все кончилось. Мы здесь погибнем.
– Мне плохо, – сказала, держась за живот, подруга моя Абрашидова. – Ужас.
Глаза ее были черны и безумны. Кишки зарычали, как целая псарня.
– Ты можешь еще потерпеть или нет?
– Мне больно. Я просто теряю сознание.
– Что делать? – спросила полковничья дочь. – Ведь я говорила, что ехать не нужно! Какой он предатель! Он просто нас предал!
Она опустила ресницы и стала похожа лицом на отца, крутолобого, который шутить не любил и предателей выдергивал с корнем, как с грядки сорняк. И тут мы услышали голос. Грудной, слегка хрипловатый и женственный голос:
– И что мы стоим тут? Кого мы тут ждем?
Она была, кажется, в ватнике, черном, бесформенном ватнике. На голове пушистый платок. И глаза – сине-серые.
– Кого мы тут ждем? – Она улыбнулась слегка, ненавязчиво.
И мы рассказали. Моя Абрашидова негромко рыдала во время рассказа.
– Ну, ладно, пойдемте, – сказала она. – Чего здесь стоять? Вон ветрила какой!
– Пойдемте: куда? – И мы все так и замерли.
– Ко мне. У меня поживете. Я Шура. А вас как зовут?
Мы ответили, как.
– Вот и хорошо. Что там жить-то? Три ночи. Мы с мужем и с детками в маленькой комнате, а вы вчетвером все в большой. Места хватит. Одна на диване – нет, две на диване, – а две на полу. Голодными вас не оставлю, не бойтесь. Икры черной нету, но супа всем хватит.
Тут ветер подул так, что мы задохнулись.
– Ну, быстренько, девочки!
И мы побежали за ней прямо в арку. Двор был гулко-страшен, в нем пахло водою. В парадном дрожала унылая лампочка.