— Я жду!
Ваня потянулся к возлюбленной. «Вот они, — пронеслось в его мозгу. — Яблочки раздора. Два персика греха. Еще одно движение — и они мои». Время остановилось. Дети в «Бургер Кинге» затихли, новогодние лампочки перестали моргать, а прямо перед Ваней, словно длинный пассажирский состав, выстроились в ряд Орфей, Петрарка, Данте, Одиссей и многие-многие другие; среди прочих Ване улыбался даже Дон Кихот. Все они, кто в рыцарской кольчуге, кто в греческой тунике, преклонили колено перед преемником, унаследовавшим их жезл джентльменства и нежно приласкавшим грудь любимой.
Но Ваня перегнулся чересчур далеко. Задев ладонью воппер, поэт вынудил его не только исполнить в воздухе тройной тулуп, но и упасть на платье Беатриче языком бекона. Она вскрикнула.
— Сука, ну ты что!
— Прости! Извини, миленькая, сейчас я уберу, сейчас.
Ваня засуетился, но Беатриче властным движением его оборвала. По-королевски невозмутимая, она положила бургер на стол.
— Котик, ты наказан.
Она вытянула картошку, помяла ее между пальцами. Затем очень нежно провела ею по своей нижней губе — захватив капельку алого кетчупа.
— Скажи мне, ты помнишь, что такое метафора?
— Скрытое сравнение, — не ответил, а сглотнул слюну Ваня.
— Правильно.
Беатриче приоткрыла губы, кое-где потрескавшиеся, но чувственные и нежные. «Терпи, Ваня, — он закинул ногу на ногу. — Поэт в России больше, чем поэт».
Беатриче прикрыла глаза, откинула голову… И медленно вошла в свой элегантный ротик палочкой картошки фри.
Ваня улетел. На секунду будто взаправду крылья появились — причем везде, во всех местах одновременно. Мечты, надежды — это ведь одно, а вот прям так, бессовестно, на виду, — это совсем другое. В будущем ему теперь виделись только акварельные тона: любовь восторжествует, война закончится, Россия будет свободной.
— Твой черед!
— Что «черед»?
— Есть картошечку. А я запишу видео!
И Беатриче действительно вытащила телефон.
— Да ну нет.
Ваня смутился. Помимо возбуждения в нем еще попискивал голос совести.
— Вы передо мной провинились, многоуважаемый котик. Время платить.
Согласившись с аргументацией любимой, котик выудил последнюю картошку из пачки. Золотая, остывшая, но еще пахнущая печью, с крупными кристалликами соли, она возбуждала Ваню не меньше, чем колготки Беатриче. Глядя в камеру телефона, он провел картошкой по губам, разинул рот и запихнул ее туда всю целиком; проглотил не разжевывая.
Скорая, как это часто случается со скорыми, приехала слишком поздно. Медикам осталось только диагностировать Ванину смерть. Беатриче была безутешна. Впрочем, воппер чуть остудил ее горе. Все-таки голод не тетка.
Пьеса для чтенияЛогопедия
Савелию
…Словно пена,
падают наши рифмы,
И величие степенно
Отступает в логарифмы.
Вечер. Квартира Вити. Зрителям она видна как бы в разрезе — это тем легче представить, что квартира небольшая: кухня да одна комната. Беспорядок ощущается скорее в воздухе, чем в конкретных предметах, — иначе у молодых людей и быть не может. Однако сейчас здесь все блестит. В партере чувствуется запах чистящего средства.
На кухне Витя убирает стол, протирает пыль с антресолей, хлопочет. В комнате на разобранной кровати сидит Ярослав. Ярослав — ровесник Вити и Миши. Выше их ростом, с довольно коротко обритой головой и выдающейся мускулатурой, он производил бы впечатление грозное, если бы не вечно потерянная мордочка, которая бывает еще, пожалуй, у енотов. Медлительность его объясняется не глупостью, но желанием основательно разобраться в любой ситуации. Вообще, он весьма и весьма умен, но из-за профессиональной деятельности это не всегда заметно; дело в том, что Ярослав — не социолог или писатель, а физик-теоретик.
Ярослав грустно играет на гитаре. Думы его далеко отсюда.
ЯРОСЛАВ(тихо, чтобы не услышал Витя). …Не улетай, не исчезай. Я умоляю!..
Слышится залихватский стук. Витя бросает тряпку на торшер и спешит открывать. В квартире появляется Миша, запуская внутрь зимнюю прохладу и свежий дух дезодоранта.
МИША(пожимая Витину руку). Ну, как живете, пидоры?
Ярослав цокает, Витя кивает. Очевидно, что они привыкли к такому обращению. Они хорошие друзья.
ВИТЯ. Проходи.
МИША(раздеваясь). Привет! Чего делаете?
Ярослав подходит к Мише, пожимает его руку и молча возвращается к гитаре. Витя идет на кухню.
МИША(разочарованно). Мои немногословные друзья.
Он уходит мыть руки. Витя весь в хлопотах: там мусор забыл убрать, здесь стул не так поставил. Наконец нервное состояние его отпускает, он мечтательно глядит в окно. Затем подходит к кофемашине, варит кофе.
ВИТЯ (громче, чем можно было от него ожидать). Ярослав, кофе!
Ярослав бросает гитару, бежит на зов природы. Тогда же к нему присоединяется Миша. Друзья втроем сидят за одним столом. Освещение тусклое, романтическое. Капучино для Вити, Ярослава и американо для Миши, несомненно, как-то их характеризуют.
МИША. Ну чего, рассказывайте. Ярослав, как с Лизой?
ЯРОСЛАВ. Хорошо все.
МИША. Говорили сегодня?
ЯРОСЛАВ. Сегодня — нет.
МИША. А когда говорили?
ЯРОСЛАВ(смутившись). Ну-у… На прошлой неделе.
Молчание. Витя залпом выпивает свой кофе.
МИША. А ты чего?
ВИТЯ. А чего я, у меня отпуск.
МИША. Написал что-нибудь?
ВИТЯ. Маме с утра написал. (Пауза.) Твоей.
Миша кивает, торжественно раскрывает сумку и достает оттуда тощую рукопись. На титульном листе значится заглавие: «Сто рублей».
ВИТЯ. Это что?
МИША. Пьеса. Будем читать по ролям.
Друзья садятся плотнее. В глазах Ярослава читается неподдельный интерес.
МИША. Вить, ты читаешь за Витю.
ВИТЯ. Сильно.
МИША. Я, соответственно, читаю за Мишу. Ярослав, ты читай, пожалуйста, за второстепенных персонажей и… И давай за автора почитаешь, хорошо?
ЯРОСЛАВ. Ну ладно.
Молчание. Друзья сосредоточенно вглядываются в текст.
МИША. Ну?
ЯРОСЛАВ. Что ну?
МИША. Будешь читать?
ЯРОСЛАВ(осознав). А-а-а!.. (Читает.) «Диме, другу дней моих су… Су…»
МИША. Суровых.
ЯРОСЛАВ(кивает). «Суровых». И далее по тексту.
Молчание. В зрительном зале слышится неловкий смешок.
МИША. Читаешь?
ЯРОСЛАВ(читает про себя). Погоди. Так, ну хорошо. «День. Сетевая кофейня во франкском стиле».
ВИТЯ. В каком?
ЯРОСЛАВ. Фракском.
МИША. Ярослав, блин, тебя как родители читать учили?
ЯРОСЛАВ(невозмутимо). Никак. Они развелись.
Молчание. Неловкое.
МИША(недовольно). Ну неважно. Во французском стиле, не во франкском.
Витя, которого армия научила в первую очередь внимательности к ближним, решает сменить тему.
ВИТЯ. А Лиза сейчас в Париже. Вот он и пугается. Неизвестности.
Ярослав хмурится. От слов «а Лиза», словно бы специально поставленных в таком порядке хитрым драматургом, активизируется умная колонка.
КОЛОНКА АЛИСА(голосом насмешливого робота). Я — ничего не боюсь! Париж — город любви, а я люблю вас! Не хотите ли послушать Бодлера? Из «Цветов зла»: Novis te cantabo chordis, o novelletum…
ВИТЯ. Алиса, выключись.
МИША. Алиса, стоп.
Алиса обиженно потухает. Молчание.
ВИТЯ. А вот если она живая? И любит на самом деле какого-то другого робота… Аристократического, с таким голосом возвышенным.
Голос этот артисту предлагается найти самостоятельно.
ВИТЯ. Ком иль фо, се ля ви!
МИША. А ля гер ком а ля хер!
ВИТЯ. М-м, нет, это другое… А зовут его как-нибудь по-дворянски. Робот Оболенский!
МИША. Василевский!
ВИТЯ(мечтательно). Зеленский!
Молчание. Друзья опасливо поглядывают на колонку. Боятся слежки. Ярослав тяжело вздыхает — и Миша вспоминает про него.
МИША. Поругались, что ли?
ЯРОСЛАВ. Ну сейчас да.
МИША. А почему?
ЯРОСЛАВ. Ну я типа времени мало с ней провожу, и с ней вообще мало кто общается.
МИША. А ты реально с ней мало времени проводишь?
ЯРОСЛАВ. Ну мы переписываемся…
ВИТЯ. Хуисываемся.
МИША(переживая за товарища). Да погоди. Ну посмотрите хоть кино какое-нибудь вместе… Или там музыку послушайте. (Пауза.) А вы… Ну… Этим занимаетесь? По телефону.
ЯРОСЛАВ. Чем?
МИША. Ну… Этим.
Миша недвусмысленно демонстрирует, чем они занимаются.
ЯРОСЛАВ(пискливо). А ты с Наташей?!
Миша расстраивается. Это находит отражение в его глазах.
МИША. Ладно, дальше-то будешь читать?
ЯРОСЛАВ (делая над собой неимоверное усилие). «Играет…»
ВИТЯ. Это будет тяжело.
ЯРОСЛАВ. «Джо Дасян, Шарль Азна… Зна-зна… Самовар. И Эдит Паф».
МИША. Пиф-паф.
ВИТЯ. Паф-паф.
ЯРОСЛАВ. Ну мне читать?
МИША. Читай, только со следующего абзаца.
ЯРОСЛАВ(бодро). «Витя — молодой человек двадцати лет».
МИША. Вот!
ЯРОСЛАВ. «Пальто ему велико и напоминает армейскую шинель».
МИША. Можешь же, когда хочешь!
ЯРОСЛАВ. «Символизм не проходит мимо внимания Вити, заставляя его стесняться, краснеть и обижаться на само…» Самое?